Вечером мы с Витей ходили в гости к его земляку Мише-портному. Посидели, поговорили, посмеялись. А когда возвращались в усадьбу, я увидел Валю. Она шла по дороге навстречу. Я крикнул во весь голос: «Валя!» – и побежал к ней.

Валя обняла меня, улыбнулась и спросила немного строгим голосом:

– Ты что здесь делаешь?

– Мы в гостях были.

Подошёл Витя. Он так смотрел на Валю, будто увидел что-то необыкновенное. Валя удивлённо взглянула на него.

Чего же это я? Валя его совсем не знала, ни разу не видела.

– Валя, а это Витя! Наш Витя!

– Вижу, что ваш.

– Он меня грамоте учит. Я уже слова писать умею. Знаешь автомат?

– Ну?

– Все его части могу написать.

– Ух ты, молодец какой!

– И ещё Витя разведке учит.

– Не хвастай, – смутился Витя.

Мне хотелось, чтобы он понравился Вале и чтобы мы втроём дружили. Но Валя почему-то не заговаривала с ним, а только смотрела и молчала. И Витя тоже молчал.

– Валя, а ты куда идёшь?

– К себе.

– И мы с тобой.

Впереди показалась почта. Но Валя направилась к соседней хате:

– Вот здесь я живу.

Она остановилась, торопливо поправила волосы.

– До свидания, Федя. Приходи к нам!

– А Вите можно со мной?

– Можно, – тихо ответила Валя, не глядя на него.

Она заторопилась в хату, но перед дверью остановилась, ещё раз внимательно посмотрела на Витю и скрылась.

Нам пора было уходить, а Витя всё стоял и смотрел на дверь. Я тронул его за рукав. Он удивлённо, будто проснулся, посмотрел на меня:

– Что?

– Пойдём.

– Да, пойдём, – сказал он виновато.

Однажды утром, только мы позавтракали, Петра Иваныча вызвали в штаб. Он вернулся и построил нас посреди комнаты. Я встал в самом конце строя. После гибели Каржаубаева Пётр Иваныч никого не взял вместо него. И теперь я был тринадцатый разведчик.

Дверь распахнулась, и в комнату вошли батя, наш командир полка, и высокий худой майор с чёрными усами и строгим лицом. Батя, подполковник, тоже высокий, но шире в плечах. Гимнастёрка у него заправлена под ремень без единой складки. На брюках – стрелки. Фуражка новая, с чёрным козырьком. Хромовые сапоги начищены до блеска. Настоящий батя!

Он внимательно посмотрел на нас и спросил Петра Иваныча:

– Все в строю?

– Все.

– Так вот что, глаза и уши армии. Получена задача – провести глубокую разведку в немецкий тыл. Километров на тридцать. Можно, конечно, и приказать, но здесь нужны добровольцы. Так что подумайте.

«Глаза и уши армии». Так на фронте называли разведчиков. Только мы могли увидеть и услышать, что делалось в немецком тылу.

Батя медленно прохаживался вдоль строя и спокойно поглядывал на разведчиков. Те молча смотрели на него и чего-то ждали. Но вот батя повелительно посмотрел на нас и приказал:

– Кто готов, два шага вперёд.

Первым вышел Пётр Иваныч, за ним сразу – все разведчики. Я тоже старательно сделал два шага.

– Так, – сказал батя, и глаза его потеплели. – Значит, все добровольцы?

– Все. Дружные ребята, – ответил за нас Пётр Иваныч.

– И ты добровольцем? – наклонился батя ко мне.

– Ага.

– Рано ещё, брат, тебе. Подрасти.

От обиды слёзы сами навернулись на глаза. Почему разведчики могут идти, а я – нет? Я с ними столько тренировался. Ну и что, если я маленький? Может, попросить батю? Нельзя. У нас строже, чем у Третьяка было: раз сказал командир – значит, точка. Выполняй беспрекословно, не спорь и не спрашивай. Да и батя уже подошёл к Петру Иванычу:

– Конкретно вами займётся майор Монастырёв.

На другой день рано утром разведчики отправились на задание. Нам с дядей Васей разрешили проводить их до переднего края. До него было километров десять. Дядя Вася сложил в повозку маскхалаты и вещевые мешки. Автоматы разведчики несли сами.

Мы неторопливо шли по тропинке рядом с дорогой. Как всегда, впереди шагал Пётр Иваныч. На боку у него висела лёгкая офицерская планшетка – он первый раз взял её с собой. Я шёл около Вити. Он что-то хотел сказать мне или спросить. Я ждал-ждал, а он всё молчал. Зато Яшка не умолкал:

– Я почему сам пошёл? Потому что Пётр Иваныч идёт. С ним не пропадёшь. Он заговорённый. Его ни снаряд, ни пуля не берёт. А рядом с ним и я целый.

Чем ближе мы подходили к переднему краю, тем чаще попадались бугры свежей земли, воронки от бомб и снарядов. Всё слышнее раздавались выстрелы и взрывы. Я уже немного отвык от войны. В тылу я думал, что если мы не воюем, то и никто не воюет. А война-то шла – и близко.

Мы подошли к лесу слева от дороги. На опушке нас встретил знакомый усатый майор Монастырёв. Он был начальником разведки нашей дивизии. Майор даст разведчикам задание и переправит их в немецкий тыл.

Следом за майором мы вошли в лес. Вокруг было полно сломанных деревьев. На стволах – следы от пуль и осколков. Лежали обугленные и расщеплённые сосны. Майор привёл нас в самую глубину. Он стал в тени густого дуба, и разведчики подошли к нему.

– Внимание, – сказал майор медленным густым голосом. – Дёмушкин, держи карту.

Он достал из своей сумки совсем новенькую, лощёную карту. Пётр Иваныч развернул её, стал на колено, подложил под неё планшетку и приготовил красно-синий карандаш. Витя достал из кармана гимнастёрки самодельный блокнотик, карандаш и приготовился записывать.

– Мы находимся здесь, – показал майор на карте. – Ваш маршрут. Немецкую оборону переходите в устье отдельного ручья. Далее – деревня Омельяник – лес – Оздениж – кирпичный завод – деревня Снидын – деревня Ульяники – деревня Омельяник. Получается замкнутый круг. Обратный переход немецкой обороны – правее устья ручья пятьсот метров.

Пётр Иваныч сосредоточенно смотрел на карту и уверенно проводил на ней линии, рисовал кружочки, что-то писал. Витя строчил в своём блокнотике.

– Ваша задача, – голос майора стал жёстче, – выяснить, какие части находятся в этом районе, их расположение, состав. На всю операцию – три дня. Передний край нашей обороны пересечь сегодня в двадцать четыре часа. Ваш переход обеспечивает стрелковый батальон с артиллерией. С наступлением темноты сапёры проделают проход в минном поле. Взвод располагается и отдыхает здесь. Отсюда выступает только по моей команде. Дёмушкин и Соколовский, вы сейчас пойдёте со мной в траншею. На месте согласуем и уточним детали.