Башня, перед которой стоял теперь отряд, представляла собой небольшое квадратное строение самого мрачного вида Стены у нее были необычайной толщины, а окна — вернее, щели в стенах, служившие здесь окнами, — предназначались скорее для того, чтобы дать защитникам возможность стрелять во врага, нежели для того, чтобы пропускать свет и воздух во внутренние помещения. Со всех сторон над стенами выступал зубчатый парапет, также служивший целям обороны и окружавший крутую, выложенную большими серыми плитами крышу. На одном из ее углов над зубчатой стеной возвышалась башенка, в которой помещалась винтовая лестница с выходом на крышу через массивную дверь, сплошь покрытую шляпками вбитых в нее гвоздей. Подъехавшим показалось, что кто-то, спрятавшись в башне, следит за ними. Это подозрение превратилось в уверенность, когда в узкую бойницу просунулась женская рука; она махала платком, как бы подавая им сигнал. Хобби чуть не лишился чувств от радости и нетерпения.

— Это Грейс, — заявил он, — клянусь, я узнаю ее руку среди тысячи других! Другой такой не сыщешь по эту, сторону Лоуденов. Вызволим ее, друзья, пусть хоть для этого нам пришлось бы разобрать по камешку всю крепость Уэстбернфлета!

Эрнсклиф сомневался, что руку любимой можно узнать на таком расстоянии; однако он ничего не сказал, дабы не отнимать у своего друга зародившейся в нем надежды. Тут же было решено вступить «в переговоры с гарнизоном крепости. Все принялись кричать, а один или двое затрубили в рог, но прошло немало времени, прежде чем в бойнице, находившейся подле входной двери, появилось сморщенное лицо старухи.

— Это мать Разбойника, — пояснил один из Элиотов, — она в десять раз хуже его самого и виновата во многих лихих делах, которые он натворил в наших краях.

— Кто вы такие? Что вам здесь нужно? — вопрошала почтенная родительница.

— Мы ищем Уильяма Грэма Уэстбернфлета, — отвечал Эрнсклиф.

— Его нет дома, — заявила старуха.

— Когда он уехал? — продолжал Эрнсклиф.

— Не могу сказать, — ответствовала привратница.

— А когда он вернется? — вмешался Хобби Элиот.

— Ничего я об этом не знаю, — откликнулась непреклонная хранительница башни.

— Есть кто-нибудь вместе с тобой в крепости? — снова спросил Эрнсклиф.

— Ни одной живой души, кроме меня самой и кошек, — сказала старуха.

— Тогда отопри дверь и впусти нас, — предложил Эрнсклиф. — Я мировой судья и ищу улики преступления.

— Да пусть у того отсохнут руки, кто снимет перед тобой засовы! — отвечала она. — Позор на ваши головы! Приехать сюда целым отрядом — у всех мечи, копья и стальные шлемы — и все это, чтобы напугать одинокую вдову!

— У нас точные сведения, — возразил Эрнсклиф, — мы ищем здесь похищенное добро.

— И молодую женщину, которую увезли силой, — она дороже всякого добра.

— Предупреждаю тебя, — продолжал Эрнсклиф, — единственное, чем ты можешь доказать непричастность твоего сына ко всей этой истории, — это впустить нас добром и дать нам обыскать дом.

— А ежели я не подумаю бросить вам ключи, и засовы не отодвину, и ворота не открою такому сброду? Что тогда вы станете делать? — язвительно осведомилась старуха.

— Обойдемся без ключей! Вломимся Именем короля и свернем шею всем, кого найдем в доме. Лучше пусти нас добром! — гневно пригрозил разъяренный Хобби.

— Двум смертям не бывать, одной не миновать, — сказала старуха с прежней иронией. — Но сначала справьтесь-ка вон с той железной решеткой: она выдерживала натиск и не таких, как вы!

Она со смехом произнесла последние слова и отошла от амбразуры, через которую вела переговоры с отрядом. Осаждающие серьезно призадумались над тем, что предпринять. Огромной толщины стены с крохотными окнами могли бы некоторое время Противостоять даже пушечным выстрелам. Вход защищала массивная решетчатая дверь из кованого железа, настолько прочная на вид, что, казалось, не было силы, которая могла бы ее преодолеть.

— С ломом и молотом здесь делать нечего, — заявил Хью, кузнец из Ринглберна, — толку от них не больше, чем от тростинки.

По другую сторону прохода, длина которого равнялась толщине стены и составляла девять футов, находилась другая, дубовая дверь, которую вдоль и поперек пересекали толстые полосы железа и испещряли широкие шляпки болтов и гвоздей. К тому же вряд ли можно было верить старухе, что она одна составляет весь гарнизон крепости. Более опытные из членов отряда заметили следы копыт на тропинке, когда подъезжали к башне, и это свидетельствовало о том, что совсем недавно здесь в том же направлении проехало несколько человек.

Ко всем этим трудностям добавлялось отсутствие средств для штурма крепости. Не было никакой надежды раздобыть лестницы, достаточно длинные для того, чтобы добраться по ним до верха стены, а окна были слишком узки и к тому же забраны железными решетками. Поэтому нечего было и думать проникнуть в крепость таким путем; еще безнадежнее было пытаться взорвать стену, поскольку для этого не было ни подходящих инструментов, ни пороха. Не было также у осаждающих ни провианта, ни убежища, ни прочих условий, которые дали бы им возможность предпринять длительную осаду; и, наоборот, в этом случае они рисковали бы тем, что сообщники грабителя придут ему на помощь и атакуют их самих.

Хобби обошел твердыню со всех сторон и только бессильно заскрежетал зубами, не зная, каким образом проложить себе в нее дорогу. Вдруг он воскликнул:

— А почему бы нам не сделать то же, что испокон веков делали наши отцы? За работу, друзья! Нарубим кустов да сухих веток, сложим костер перед дверью, зажжем его и подкоптим старую каргу, что твой окорок!

Предложение всем понравилось; в зарослях ольхи и боярышника, покрывавших берега заболоченной речушки, заработали клинки и ножи. Одни из осаждавших срезали сухие полусгнившие ветки, из которых легко было разложить костер, другие сваливали их в большую кучу у дверной решетки. Вот уже высекли огонь из ружейного кремня, и Хобби шагнул к куче хвороста с горящей головней в руках. В этот момент в амбразуре, находившейся сбоку от двери, показалось угрюмое лицо грабителя и дуло мушкета.

— Большое спасибо за топливо: теперь нам на всю зиму хватит, — сказал он насмешливо. — Но сделай еще шаг, и заплатишь за него самой дорогой ценой.

— Это мы еще посмотрим, — отвечал Хобби, бесстрашно двинувшись вперед.

Грабитель щелкнул курком, но ружье, к счастью для нашего друга, не выстрелило. Зато в тот же момент выстрелил Эрнсклиф, прицелившись в голову разбойника, видневшуюся в отверстии амбразуры, и пуля оцарапала ему висок. До сих пор грабитель, по всей видимости, считал свое убежище более безопасным, ибо в тот самый момент, когда он почувствовал, что ранен, хотя и легко, он решил вступить в переговоры и спросил, по какому праву напали так беззаконно на мирного и честного человека и пролили его кровь.

— Мы хотим, — ответил Эрнсклиф, — чтобы ты выдал нам пленницу целой и невредимой.

— А какие у вас на нее права? — спросил грабитель.

— Не тебе, — отрезал Эрнсклиф, — не тебе, который удерживает ее силой, спрашивать об этом!

— Ладно, ладно, я и сам могу догадаться, — сказал разбойник. — Ну что ж, господа, я совсем не хочу вступать с вами в смертельный поединок и проливать вашу кровь, хотя Эрнсклиф не остановился перед тем, чтобы пролить мою, — а стрелять он мастак! Так вот, чтобы кровопролития больше не было, я согласен выдать пленницу, раз уж вы так настаиваете.

— И стада Хобби! — крикнул Саймон Хэкберн. — Или ты думаешь, что тебе позволено грабить хлева и загоны одного из Элиотов, точно курятник какой-нибудь старой бабы?

— Клянусь вам, — отвечал Уилли Уэстбернфлет, — клянусь хлебом насущным, у меня не осталось ни одной головы его скота: всех уже давно угнали за болото — в крепости и пары рогов не увидишь! Но, может, мне и удастся вернуть кое-что из скота: я согласен через пару дней встретиться с Хобби в Каслтоне, пусть каждый из нас приведет по два свидетеля, и мы попробуем договориться, как возместить ему убытки.