— Умница, — мягко сказал Алекс, уже и сам изнемогая от возбуждения. — Вот так, да…

Встав, улыбнулся невольно метнувшемуся за ним взгляду и медленно, напоказ расстегнул рубашку. Маред смотрела с кровати, тяжело дыша, уже не пытаясь зажмуриться, и стыд в ее глазах мешался с чем-то определенно новым. Все так же медленно Алекс скинул рубашку, расстегнул и спустил брюки, оставшись в облегающем коротком белье, взялся за него… Девчонка наконец вспомнила, что ей положено стесняться, и отвернула пылающее малиновым румянцем лицо. Глупышка… Милая, страстная, и в самом деле невыносимо желанная.

— Тье Уинни, — окликнул ее Алекс с усмешкой. — Я не так часто устраиваю подобные представления, советую не упускать случая. И позвольте узнать, чего именно вы у меня еще не видели?

Подействовало. Маред прикусила и без того распухшую и яркую от возбуждения губу, глянула возмущенно и вызывающе. Алекс, нежась под этим жарким, как летнее солнце, взглядом, стянул белье окончательно, опустился на постель рядом с Маред и снова обнял ее. Улыбнулся, целуя раскрывшиеся навстречу губы, легонько скользнув между них языком. С трудом оторвавшись от влажной горячей глубины, сказал хрипло:

— Я ведь обещал, что тебе понравится, помнишь? Слушай себя, девочка. Не мораль, которой тебя учили, не трусливый разум, а свое тело, которое молчало все эти годы. Позволь ему говорить с тобой…

Свободной рукой он двинул дилдо между бедер Маред, чувствуя, как та трется о его руку коленями, и посмотрел в бездонную арктическую глубину глаз, где — наконец-то! — таял лед.

— Хочешь меня? Или еще поиграем?

— Хочу… — выдохнула Маред, не отводя отчаянного взгляда.

Напряглась, выгибаясь, облизала губы и беспомощно попросила, явно не осознавая, как это действует на Алекса:

— Развяжите… пожалуйста… Ну хоть сегодня не надо… Я… хочу сама…

От этого тоже охрипшего голоса, капелек пота на виске и влажных ресниц над тающими айсбергами у Алекса перехватило дыхание. Протянув руку, он нащупал застежку наручников на столбиках кровати, с трудом попадая пальцами, расстегнул. Уже потом запоздало понял, что проще и правильнее было бы начать с запястий. Это у него темнеет в глазах от одного вида кожаных лент на смуглом золоте кожи, а девочка хочет свободы…

Потратив еще одну бесценную, невыносимо долгую минуту, он снял наручники окончательно. Взял запястья Маред и сказал, еле шевеля губами от сдерживаемого напряжения:

— Видишь? Все как ты просишь…

Осторожно растер и погладил тонкие руки, на которых остались едва заметные следы и, поднеся к губам, приласкал языком. Дилдо, выполнившее свою задачу, легко выскользнуло из тела девушки. Отбросив его, Алекс опустился на Маред, накрыв ее телом, и девчонка уткнулась лицом ему в плечо, всхлипнув под гладящими ее плечи ладонями. Обняла сама: неловко, неумело, но старательно.

— Де-е-е-евочка… — выдохнул Алекс, толкаясь в горячее, скользкое, шелковисто-гладкое лоно. — Моя…

Замер, готовый к слезам или истерике, но Маред подалась к нему навстречу, простонав что-то, вцепилась в спину неожиданно сильными пальчиками. Алекс, просунув ладони, приподнял ее, удобнее устраивая на подушках, а потом все мысли исчезли из головы, потому что все, наконец, стало единственно правильным и верным. Маред таяла и билась в его руках, отдаваясь яростно и жадно. Прижималась и снова откидывалась на подушки, томно выстанывая каждый толчок, терлась щекой о его плечо, безмолвно прося и требуя, и Алекс давал ей это и сам брал с мучительной неутолимой жадностью, только краешком сознания следя, чтобы не оставить следы там, где их не спрячет платье.

В последний момент, когда он уже испугался, что не выдержит раньше, Маред хрипло вскрикнула, чувствительно царапнув ему спину и долго застонала. Алекс, едва слыша ее, толкнулся еще раз, и еще… и, уже не сдерживаясь, излился сам — мучительно сладко, жарко, долго.

Сразу же, едва опомнившись, он перекатился набок и обнял горячее влажное тело Маред, слушая тихие всхлипы, прижал к себе. Глупая девочка, неужели и сейчас все поняла неправильно? Что он там думал? Отпустить ее? Полная чушь. Просто с самого начала повел себя неправильно. Девчонка боится боли и унижения, а если вот так, ласково…

— Успокойся, — прошептал он, целуя зажмуренные глаза с трогательно мокрыми ресницами. — Все хорошо…

Маред замотала головой, но не отстранилась, а даже обняла его крепче, уткнувшись лицом в плечо. Ну разумеется… Пришла в себя, осознала глубокую непристойность своего поведения и желаний… Алекс вздохнул. Не переставая гладить ей спину, устроил голову Маред удобнее на своем предплечье, обнял другой рукой.

— Это всего лишь удовольствие, — напомнил терпеливо. — А ты — взрослая свободная женщина. Глупо прятаться от чувственной стороны жизни и бояться собственных желаний… Что плохого в том, что мы делали? Кому это повредило?

— Это… порочно, — еле слышно отозвалась Маред, подтверждая его недавние догадки.

— Нет, девочка. Порок — это насилие над тем, кто не согласен. Порок — это совратить ребенка или споить кого-то, чтобы уложить в постель. Принуждение, использование слабости или беззащитности… Порочно было бы то, что могло случиться у нас при первой встрече. И почти случилось… Но даже в этом случае — запомни — вина никогда не лежит на жертве. А сейчас ты пришла ко мне сама, верно? Можешь стыдиться общественной морали, хоть это и глупо, но не обвиняй меня в насилии, а свое тело — в предательстве. И то, и другое — нечестно. Ты не виновата в удовольствии своего тела, и хватит переживать.

Он почти силой развернул к себе лицо Маред и снова нежно поцеловал, с неудовольствием отметив мокрые от слез щеки. Впрочем, женщинам полезно иногда поплакать. Слезы — шлюз в плотине разума, ограждающей чувства. Если запереть эту плотину накрепко, не позволяя слезам иногда излиться, чувства переполняют сердце и захлестывают разум, приводя к настоящей беде. А Маред Уинни слишком долго жила исключительно велениями разума. Это необходимое умение, чтобы выжить, но отвратительное качество, чтобы просто жить.

И только он успел подумать, что девочку надо отвлечь, раз уж она не умеет пока нежиться и ласкаться после полученного наслаждения, как Маред заговорила, так и не открыв глаз:

— Я… доделала контракт. Вторую версию, с учетом поправок…

— Прекрасно, — с облегчением улыбнулся Алекс. — Возьми его завтра с собой, я посмотрю, пока будешь на занятиях по управлению мобилером.

Он ткнулся губами в чуть влажные душистые завитки волос на голове девушки, спросил:

— Хочешь спать?

Маред слегка пожала плечами, явно раздумывая, как выгоднее ответить. Потом заворочалась и промолвила очень несчастным голосом:

— Я должна кое-что сказать. Нам сегодня показали конкурсную работу. Тендер для франкской страховой компании. Ну, вы же знаете…

— Разумеется, я знаю, — согласился Алекс, щурясь от удовольствия, что все верно рассчитал и девочка не прошла мимо такой возможности.

— Я унесла из конторы документы на ключ-камне, — еще несчастнее сказала Маред. — Нас предупредили, что нельзя, но на работе совсем нет времени. А послезавтра выходные…

— Какой ужас, — серьезно ответил Алекс, осознав сравнительный масштаб проблемы и прилагающихся к ней переживаний. — Грубейшее нарушение внутренней процедуры персональной ответственности! Вы уже видели эти документы, тье Уинни?

— Н-н-нет…

— Что ж, — зевнул Алекс, — тогда мы с тьеном Даффи постараемся сохранить конфиденциальность, не прибегая к физическому устранению свидетелей. Не убивать же вас…

Сжалившись, он фыркнул:

— Успокойся. Забирать документы не следовало, но раз уж сама призналась… На первом этапе там ничего действительно секретного. Можешь не удалять, только не оставляй без присмотра. Завтра Кормака Даффи в конторе не будет, а в понедельник подойдешь и попросишь разрешения взять материалы домой под личную ответственность. Только не говори, что уже успела это сделать.

— Благодарю! — выдохнула Маред, словно ей пообещали давно желанный подарок, и Алекс негромко рассмеялся.