— Ничем, — буркнула Маред, рассудив, что совсем молчать не выйдет, что не злить Монтроза попусту. — Какая мне разница, что у вас там стоит?

— Вот и я думаю — какая? И не люблю, когда врут.

Ох, как ласково это было сказано. Маред напряглась, чувствуя неладное, и нечаянно охнула — пониже спины ее ожег увесистый шлепок.

Это была не штука из шкафчика, она так и лежала на столе, а лэрд бил рукой. И сразу же — по другой половинке.

— Ничем! Я о ней и не думала!

— Не верю, — равнодушно, даже скучающе произнес Монтроз. — Думай, девочка. На что ты сегодня злилась в моем кабинете? И на что ты злишься сейчас? Боишься сказать?

Маред замотала головой, вспомнив, что решила молчать. Ткнулась лицом в подушку, закусив ее угол зубами. Наручники плотно держали руки, а на ноги сел ее мучитель, придавив их так, что шевельнуться Маред еще могла, а вот увернуться — никак. Шлепок! И еще! И следующий… Монтроз по-прежнему бил голой ладонью, неожиданно тяжелой, но все равно было не так уж больно, только горячо. И с каждым ударом — горячее.

— Так на что ты злилась?

Насмешливый голос, почти не сбившееся дыхание. И, не прекращая размеренных ударов:

— Девочка, я считал тебя изобретательнее. Ну, хоть придумай что-нибудь.

— Идите вы к боуги! — не выдержала Маред, выплюнув подушку. — Ни… на… что!

Говорить под шлепками оказалось труднее, чем она думала. Вроде бы ладонь — пустяк, даже не ремень. Но зад уже горел, а каждый удар отдавался внизу живота и между бедер, что было даже немного приятно. Только унизительно до отвращения!

Маред снова сжалась, попыталась втиснуться в постель, сбросить наплывающую истому. Откуда? Никогда она такого не хотела! И не хочет!

— Прошлый раз вы меня послали на мужское достоинство, — меланхолично напомнил Монтроз, не снижая темпа шлепков. — Это было смелее и даже как-то чувственнее. Неужели начинаете приручаться?

Он играл, дразнил, и Маред, понимая это, все-таки яростно выдохнула:

— А вы так и не дошли? Могу еще раз послать! Ни на что… я… не злилась…

Она знала, что лжет. Но даже захоти сказать то, что выпытывал Корсар наказанием, больше похожим на игру, не смогла бы объяснить. В самом деле, на что она злилась? Не на игрушечный же корабль! Ой…

Это уже оказалась лопатка со столика. Маред дернулась, но вырваться было невозможно, и следующий удар, хлесткий, резкий, смешал почти привычное жжение с настоящей болью. Ублюдок! Извращенец…

— Ложь, — спокойно сказал лэрд. — Глупая наглая ложь. И трусливая к тому же. Подумай еще, девочка.

Маред замотала головой. Ох, ладонь, это, оказывается, было совсем не больно. Нет, терпеть можно было и сейчас, но каждый новый удар приходился по уже пылающей коже, и сколько это могло длиться — неизвестно. Но стыд от нарастающего возбуждения был хуже боли — и Маред не выдержала.

— Да не знаю я! — крикнула она, сжимая кулаки. — Вам что, повод нужен для порки? Без него никак? Идите вы к Ллиру! Или куда хотите! На вас я злилась! На вас — довольны?!

— За что?

Ненавистный голос был так же ровен, хоть бы чуть исказился, и Маред почти с наслаждением продолжила, изливая злость, что так долго кипела внутри:

— За все! За все, что вы делаете! Думаете, если купили — так мне это должно нравится? Ненавижу! И вас, и этот дом, и ваши подарки, и заботу клятую! Я же просто игрушка, так? Подарок на день рождения! Как эта… «Катти Сарк»! А я не кукла, я живая! Я не хочу — так! Не могу! Захотели — приласкали, захотели — задрали юбку. Не могу…

Она кричала, выгибаясь под ударами, и не сразу заметила, что они кончились, но остановиться не могла, все еще выкрикивая и не думая об осторожности:

— Ненавижу вас, слышите? И себя! За то, что согласилась. Что сразу вас… к Ллиру не послала! И что теперь… терплю… И за то, что мне это нравится…

Невыносимый жар тек по всему телу, сладко скручивал низ живота, и Маред чувствовала, что плавится в нежеланном вожделении. Ну и пусть!

Монтроз погладил ее по спине и ниже. Очень нежно, кончиками пальцев. И Маред невольно всхлипнула, таким острым прикосновение показалось разгоряченной коже. Не больно, нет, а непонятно как. И если бы еще…

— Вот это уже правда, — ласково сказал Корсар. — В этом и беда, верно, девочка? Ты говори, говори…

Холод на раскаленной — так показалось — коже почти заставил Маред закричать. Сначала от мгновенной боли, потом от невозможного облегчения. Ладони Монтроза очень аккуратно втирали что-то скользкое, бесподобно холодное, и Маред кусала губы, чтобы не податься им навстречу, не попросить… чего?

— Говори, — так же мягко повторил лэрд. — Кричи, если хочешь, плачь. Ты никогда не ругаешься? Напрасно. Нельзя все держать в себе. Но можешь и молчать, конечно. Если так уж боишься.

Прохладный жесткий палец скользнул между ног по ложбинке, погладил ее и проник дальше, в самое укромное… Снова погладил, уже внутри, нажал… Маред заерзала на постели, пытаясь вдохнуть внезапно кончившийся воздух, но тут же вторая рука — снова рука — совсем легонько шлепнула ее по смазанной зельем, вроде уже успокоившейся половинке зада. И воздух вдохнулся — а потом и выдохнулся — с криком. Негромким, больше похожим на всхлип, но молчать было совсем невозможно. Так этот легкий шлепок отдался внутри через ласкающий Маред палец…

— Хватит, — проскулила она, когда дышать стало возможно. — Пожалуйста…

— Мы остановились на ненависти.

Монтроз привстал, потянулся к ее рукам, щелкнув застежкой наручников, и одним движением перевернул Маред на спину? Она закусила губу, ожидая боли, но та куда-то ушла, притихла. Остался только жар, он расплылся по всему телу плавящим его сладким маревом, и кожа чувствовала каждое касание. Грудь, живот, бедра. А под горящим задом была мучительно шершавая простыня…

— Маред?

Лэрд склонился над ней, вгляделся в лицо и удовлетворенно кивнул. Снова заговорил тем же невыносимо спокойным голосом:

— Ненависть, да? И злость. Ты злишься на меня, на себя, на обстоятельства… Злишься, но молчишь. Стараешься быть хорошей девочкой, как тебя учили. Только хорошая и послушная — это очень разные понятия. Согни ноги в коленях.

Что? Он хочет… Маред замотала головой, боясь разомкнуть губы, вцепившись в простыню, комкая ее в пальцах.

Монтроз погладил ее грудь, приласкав соски, провел пальцами к самому низу живота. Снова склонившись, почти лежа на ней, тихо и нежно напомнил:

— Злись, девочка. Сколько хочешь, сколько можешь. Дай себе волю.

Уверенно согнул и развел ее ноги, дернул Маред на себя, поднимая вверх и вперед, укладывая бедрами себе на колени. Прижался к входу в ее женское естество своим, горячим, твердым.

— Ну, говори!

Один толчок — и у Маред перехватило дыхание. Всякое неудобство ниже спины потерялось в ощущении пальцев лэрда, скользнувших по ее пылающей коже, а внутри стало горячо и наполненно.

— Ненавижу, — выдохнула Маред прямо ему в лицо. — Ненавижу… вас…

Еще один толчок, и медленно скольжение назад. И жесткие сильные пальцы держат ее за бедра, не давая уклониться, да уклоняться уже не хочется, потому что внутри разгорается пожар, и затушить его может только одно.

— Знаю, — так же нежно согласился Монтроз. — Говори.

— Тварь… мерзавец… скотина…

Узкие горячие губы — никакой мягкости и нежности — коснулись ее рта, приникли, влажный кончик языка провел по нижней губе Маред, словно пробуя на вкус, нырнул в полуоткрытый рот и вынырнул, дразня, мучая.

— Чтоб вас… самого… так…

— Какая забавная мысль. Я подумаю, но вряд ли…

Издевается, негодяй! Сволочь, скотина, Корсар!

Маред безнадежно всхлипнула, уронила ладони на чужое обжигающе знойное тело, вцепилась в плечи, подаваясь навстречу. Мотнула головой, ловя воздух и ритм движения, взмолилась:

— Ох, да скорее же!

— Обними меня.

Неужели он все-таки не железный? Вон, капли пота на висках, и губы дрожат, и глаза — яростный серебряный расплав. Обрадовавшись подсказке, Маред потянулась, обхватила приникшее к ней тело, глухо ахнула — Монтроз приподнял ее, стиснул пальцы на бедрах, направляя, и новый толчок внутри пришелся именно туда, куда следовало. И снова — раскаленным удовольствием, жаркой сладостной истомой.