— Запиши меня!
— А чем ты занимаешься?
— Я? Я этим… Ну, как его? Ну… археологией.
— А что ты делаешь?
— Ну, это… копаю.
— Что копаешь?
— Ну… яму, конечно.
— Где?
— Ну, у нас… во дворе.
— Зачем копаешь?
— Ну, чтобы эти найти.
— Что «эти»?
— Полезные ископаемые.
— Отойди, гад! — Валерка Иванов переложил шариковую ручку из правой руки в левую и плюнул в правую ладонь. «Археолог» испарился.
В конце большой перемены Ляле принес тетрадку с результатами опроса Петя Клюквин из пятого «А» (Круглая Отличница с ним вчера говорила). За ним явился Юра Николаев из шестого «А», тот самый, который строил «электронную черепаху». А на предпоследней перемене к толпе выбежавших из кабинета пятиклассников подошел здоровенный угрюмый малый с широким лицом и с челкой над самыми глазами.
— Э!.. — сказал он низким голосом. — Позовите Данилову!
Лялю стали звать, но та уже куда-то убежала.
— А кто тут еще опросом занимается? — спросил малый.
— Я занимаюсь, — ответил Родя.
— На! Передай Даниловой! Скажешь — от Столбова из шестого «Б». — Парень сунул в руки Маршеву тетрадь и пошел было прочь, но вдруг приостановился и оглянулся на Родю: — Ну-ка пойдем.
Родя прошелся с ним до окна в торцовой стене коридора. Тут Столбов остановился, положил локоть на подоконник.
— Что Генкина сестра вам говорила? Нас пустят в «Разведчик» до каникул? Хотя бы тех, которые в шестом?
— Она ничего такого не говорила, — ответил Родя и добавил, что, по его мнению, этот вопрос решится не скоро.
— Плохо дело, — проворчал Столбов.
— Тебе-то что! Ты осенью в седьмом уже будешь, а вот нам…
— А мне осенью не нужно. Мне сейчас…
— А что у тебя за работа?
Столбов расстегнул портфель.
— Ты про биологическую борьбу с вредителями растений слыхал?
— Слышал такое выражение, но что это — не знаю.
— Есть химическая борьба, когда их ядами травят, — заговорил Столбов, роясь в портфеле, — только это дело вредное: людей можно потравить, домашних животных… А есть, значит, биологический метод. Это когда на вредителей всяких паразитов напускают, а эти паразиты вредных гусениц губят… А есть еще способ, когда этих гусениц всякими ихними болезнями заражают. — Столбов извлек из портфеля закупоренную стеклянную баночку, на две трети заполненную каким-то желто-бурым порошком. — Видал?
— Что это?
— Гусеницы. Толченые.
— ?
— У нас огородный участок за городом, и на капусту прошлым летом вредитель напал — капустная совка. Мы давай гусениц вручную собирать. Только поздно хватились: треть капусты пропала. А потом я заметил, что много гусениц больных или вовсе дохлых. Я их, значит, насобирал…
— Дохлых?
— И дохлых и больных. Больным дал подохнуть от болезни, а потом высушил всех на солнце и истолок.
— Ну и что?
Столбов прищурил один глаз, разглядывая содержимое банки.
— А то! Может, тут у меня бактерии или микробы, от которых гусеницы погибли. В сушеном виде, значит. Если гусеницы летом снова появятся, я это дело в воде размешаю, капусту опрыскаю и здоровых гусениц, может, всех перезаражу. — Столбов спрятал банку обратно в портфель и еще больше помрачнел. — Только я ведь наобум работаю… Мне бы хоть микроскоп… Хоть бы посмотреть, живые они или нет, эти микробы! Я бы на них водой капнул — и под микроскоп!
— А ты у биологички попроси!
— Просил. В три шеи выгнала. Грозилась директору сказать, что я заразу в школу таскаю.
Родя живо представил себе сцену между Столбовым и преподавательницей биологии. Это была женщина довольно молодая, но очень неприятная, которая и ребят не любила, и свой предмет.
— Пока! — сказал Столбов. — Гене привет передай.
И уже на самой последней перемене Ляля подвела к Маршеву и Рудакову маленького русоволосого мальчонку. Друзья подумали, что он второклашка, но это оказалось не так.
— Вот, знакомьтесь! — сказала Круглая Отличница. — Сам опрос в четвертом «Б» провел, по своей инициативе. Толя Козырьков зовут.
Веня взял у мальчишки тетрадку. Отдав ее, тот опустил голову и начал краснеть.
На первой странице ребята прочли:
«Козырьков Толя. Четвертый кл. „Б“
Ленейка для разризання пластмассы».
День выдался утомительный, и Веня был не в духе.
— Козырьков Толя. Это ты, значит? — спросил он.
— Я, — ответил Толя, глядя в пол.
— У тебя что — двойки по русскому?
— Тройки, — ответил Толя и еще сильней покраснел.
— Ведь «линейка» от слова «линия» происходит, а ты пишешь «ленейка»!
— Хватит тебе придираться! — сказал Родя и обратился к мальчишке: — Что это за линейка?
Толя еще ниже опустил голову и заговорил тихим прерывающимся голосом, словно отвечая трудный урок:
— Мой папа любит мастерить, и он режет пластмассу… Он пластмассу режет… Он положит на пластмассу линейку и по этой линейке режет… такой железкой с зазубринкой… Он проведет по линейке железкой, и получается царапина на пластмассе… Потом он еще раз проведет, и… глубже станет… царапина. А потом… потом совсем разрежет. Только пластмасса скользкая, и линейка скользит… Соскользнет, и царапина — не туда… Папа очень много пластмассы испортил… — Толя умолк и стоял не подымая головы, словно ожидая получить двойку.
— А что ты придумал? — спросил Родя.
— А я придумал, чтобы к линейке наждачную бумагу приклеивать… Нарезать полосочками и приклеивать… Клеем «БФ»… И тогда она не скользит…
— Гм! Это дело! — сказал Веня.
— А почему обязательно «БФ»? — спросил Родя.
Тут впервые Толя осмелел и поднял голову.
— Потому что у папы линейка стальная. Другим клеем она не приклеится…
И каждую перемену друзей разыскивал Портнов, которого Веня теперь иначе не звал, как Перпетуум-мобиле. И каждый раз он докладывал о новом кандидате в пионерское научно-конструкторское общество. Чистой тетрадкой Алька не запасся, поэтому он вел свои записи на промокашках, на выдранных из старых тетрадей листочках.
— Во! — говорил он возбужденно. — Димка Грибов! У него аквариум, и он хочет золотую рыбку с пескарем скрещивать.
— А это зачем? — спрашивали его.
— Ну как зачем! — кипятился Перпетуум-мобиле. — Для науки!
И ни Родя, ни Веня, ни Круглая Отличница не замечали, что к разговорам о «социологическом опросе» внимательно прислушивается Надежда Сергеевна. Не замечали, пока она сама к Ляле не подошла.
— Слушай, голуба моя, объясни, пожалуйста, кто придумал этот «социологический опрос» и с какой целью он проводится?
— Мой брат придумал, — ответила Ляля и рассказала все, что хотела узнать замдиректора.
— Вот оно как! Ну спасибо, — сказала Надежда Сергеевна и ушла.
К концу учебного дня у наших обследователей скопилось пять тетрадок и куча записок на отдельных листочках, принесенных Алькой Портновым.
Ляля собрала все это и побежала разыскивать Гену. Вернувшись, она доложила:
— Он сказал, чтобы вы к нам пришли часа в четыре.
Как всегда, по дороге домой друзья проходили мимо Дворца пионеров, и здесь только им вспомнилось освещенное окно и черная фигура, метавшаяся в нем. Оба остановились перед воротами дворца.
— Запишемся, — предложил Родя.
— А в какой кружок?
Родя задумался, и тут его осенило.
— Слушай! Запишемся в такой кружок, который занимается в пятницу вечером.
Веня сразу понял своего друга. Вы уже знаете, что к Рудаковым приехали родственники — дядя Миша с женой. Дяде Мише исполнилось пятьдесят лет, и он собирался отметить это событие в пятницу ужином в ресторане. Были приглашены и супруги Маршевы.
— Правильно! — сказал Веня. — Раньше чем в полпервого ночи они домой не вернутся. Может, и успеем провести эту операцию.
Друзья вошли во дворец и записались в фотокружок, который занимался в пятницу вечером. На этот раз дежурил другой педагог — мужчина.
В четыре часа Веня и Родя явились к Гене. Они застали его и Лялю во дворе. Надо сказать, что двор этот больше походил на парк. Тут росли старые тополя и липы, тут были ярко раскрашенные скамейки, беседки и песочницы для малышей. И было тут маленькое футбольное поле, огражденное сеткой, какой обычно ограждаются теннисные корты. По этому полю, сражаясь за мяч, метались восемь полевых игроков примерно Родиного возраста, а в воротах из планочек прыгали два вратаря. Кроме того, по площадке со свистком в зубах бегал взъерошенный коренастый парень, в котором ребята узнали самого Гену. Он временами свистел и командовал: