В какой-то момент дела у меня пошли наперекосяк. А все из-за этой чертовой заявки, которую я неправильно заполнил и вроде как получил больше денег, чем следовало. Ну так я ведь наверняка и в другую сторону не раз ошибался, что-то на это никто никогда не жаловался!

А казенные письма все шли и шли, одно грознее другого, я уж и не знал, к кому обратиться за помощью, да и некогда было, как раз весенняя страда началась. Потом-то я понял, что, сам того не замечая, ходил все это время мрачнее тучи. Потому что как-то вечером Дезире не выдержала и произнесла сухим тоном:

— Знаешь, можно ведь и квартиру снять!

— Кому? — удивленно спросил я.

— Мне, конечно. Я же вижу, что ты уже жалеешь!

— О чем ты, Дезире? — не понял я. Стряхнув с себя оцепенение, я уставился на нее.

Мы сидели за обеденным столом, только что отужинав рыбными палочками с картофельным пюре из пакетика. Вообще-то Дезире умеет готовить, особенно когда дело касается всяких там навороченных французских супов, но она так уставала по вечерам, возвращаясь домой из города с животом, покоящимся на руле, что я только помалкивал.

Я вдруг заметил, что Дезире разломала пишущую ручку на мелкие-мелкие кусочки, измазав все руки синей пастой. Она уставилась на скатерть.

— Бенни, думаешь, я ничего не замечаю? Ты уже две недели со мной словом не обмолвился, лежишь по ночам и пялишься в потолок, даже за столом на меня не смотришь. Наверное, думаешь, что если бы остался с Анитой, то каждый день приходил бы из коровника к накрытому столу с домашними сардельками. А тут весенняя страда, а я трактор водить не умею, даже если бы живот не меша-а-а-л!

И тут она разрыдалась!

Я совсем растерялся. Рыдающая женщина в моей кухне, и наверняка это я в чем-то виноват! Мне кажется, в мужской хромосоме есть какая-то молекула ДНК, которая превращает здоровых мужиков в жалких щенков, виляющих хвостами при виде плачущей женщины. Нам сразу хочется ползать в грязи и лизать им ноги либо перевернуться на спину, подставляя горло. А у меня и вовсе никакого иммунитета нет — мать никогда при мне не плакала, да и Анита тоже. Ну разве что в самом конце.

Я встал и подошел к ней. Ее всхлипы и рыдания становились все громче и громче. Я положил руку ей на плечо, она прильнула ко мне, и мы неловко сжали друг друга в объятиях, невзирая на живот, нависающий над тарелками с остывающим картофельным пюре.

— Креветочка, милая, да как тебе такое только в голову пришло! Да чтобы я пожелал от тебя избавиться? Да у меня самого тошнота подкатывает по утрам при одной мысли, что я чуть было тебя не потерял, когда я вижу, как ты мирно сопишь у меня под боком. Господи, женщина, ты что, думаешь, я тебя в батраки нанял? Да я… да я…

— Не называй меня «женщина», — всхлипнула она, правда, уже намного спокойнее.

— Это все из-за той чертовой анкеты на дотацию! — признался я. — Они теперь грозятся привлечь меня к ответственности. То еще выражение! Как будто кольцо в ноздри — и в суд на веревке.

Она неожиданно выпрямилась.

— Из-за анкеты? К ответственности? — переспросила она. — Ха! А ну-ка вынимай все свои бумажки, какие только сможешь отыскать! Моего мужика никто никуда привлечь не посмеет! — Она оживилась прямо на глазах. — Давай сюда! Ничто не дает такой заряд адреналина, как бодрящая ругань с чиновниками!

Я побрел к своему захламленному секретеру и откопал нужные бумаги. Дезире битый час корпела над бумагами, что-то бормоча себе под нос, а потом только сказала:

— Завтра с этим разберусь. Я вроде поняла, на кого мне там собак спустить. На этого Лундберга, как ты думаешь?

Я никак не думал. Я и Лундберга-то никакого там не заметил, я эти бумажки вообще через слово читал от страха.

— Ты у меня из тех, кто называет любых представителей власти «они» и считает их всемогущими! — заявила Дезире. — А они совсем не всемогущи. Никогда не стоит сдаваться без боя! И упаси вас Бог навлечь на себя гнев Большой Мамочки, дамы и господа!

Она удивленно взглянула на меня.

— Вообще-то я совсем не такая, — сказала она. — По-моему, во мне проснулся материнский инстинкт. Да такой, что и на тебя хватит!

Три недели спустя она с победным видом предъявила мне письмо, из которого явно следовало, что она добилась своего. Письмо пестрило словечками вроде «вышеизложенный» и «нижеподписавшийся» и заканчивалось «принято решение не возбуждать судебное разбирательство». Правда, из письма следовало, что эта история все равно влетит мне в копеечку. В тот вечер в коровнике я во все горло распевал песни.

Ближе к апрелю я спросила Бенни, куда, по его мнению, нам поехать в отпуск. Мы сидели за кухонным столом, только что закончив субботний завтрак. Я разложила на столе туристические каталоги.

— Отпуск?! — переспросил Бенни, посмотрев на меня круглыми глазами.

— Ну да, — ответила я. — Может, пораньше в этом году поедем, ребенок-то в августе родится, вряд ли меня на восьмом месяце в самолет пустят.

— В самолет? — снова переспросил Бенни, еще больше округлив глаза.

— Попросим Бенгта-Йорана присмотреть за коровами недельку-другую… — продолжала я.

— Бенгта-Йорана?

— Господи, Бенни, да перестань ты повторять за мной каждое слово! Что, думаешь, Бенгт-Йоран тебя не подменит?

Бенни смотрел на меня с каким-то странным выражением лица. Теперь-то я понимаю: в тот момент он, должно быть, испытывал то же, что испытывает врач, которому предстоит сообщить пациенту, что он смертельно болен.

— Бенгт-Йоран помогал мне каждое лето с тех пор, как продал свою ферму… — начал он.

— Ну вот и отлично! Как тебе Крит? Я часто там бывала и хотела бы показать тебе…

Бенни прокашлялся.

— Дезире?

— Что?

— Ты знаешь, что едят коровы?

— Коровы едят траву, Бенни! Иногда сухую, а иногда такую склизкую для разнообразия. И еще те маленькие таблетки, которые ты им в тачке подвозишь. Правильно?

— Так. Коровы едят сено, силос и витаминный корм. Витамины продаются круглый год. А трава у нас когда растет, Дезире?

— Трава появляется весной и продолжает расти все лето. Это что, наводящий вопрос?

— И снова ты угадала, Дезире! Трава растет все лето, а веду я к тому, что кто-то должен ее косить! А потом сушить, скирдовать, упаковывать в тюки или заготавливать силос, чтобы хватило на всю зиму! Иначе коровы подохнут, Дезире! И возни с этим — хоть отбавляй, уж можешь мне поверить, а в перерывах между работой нужно еще, как водится, ухаживать за коровами — доить их и все такое! Вот почему Бенгт-Йоран мне помогает — для этой работы требуются как минимум двое, а лучше больше. Понимаешь, о чем я, Дезире?

— Но коровы же сами летом пасутся? — пробормотала я. — Так вроде у них заведено?

— Да, пасутся сами. Но от этого они не перестают давать молоко, а значит, их нужно доить. А чтобы вручную передоить моих коров, потребуется как минимум два дня, поэтому мы не выходим в поле с ведрами и скамеечками для дойки, да и батрачек у нас не водится. Так что приходится загонять все стадо в коровник два раза в день, чтобы подоить при помощи доильных аппаратов. А это тоже большая работа, Дезире! Особенно в разгар сенокоса.

До сих пор я ему подыгрывала, изображая из себя тупую горожанку, а теперь вдруг до меня дошло, что я такая и есть.

— Это что же, Бенни, ты хочешь сказать, что мне больше никогда не ездить в отпуск?

Он улыбнулся:

— Ну иногда мне приходится закупать новую технику или запчасти в компании «Тракторы братьев Нильссон» в Норрбюне.[6] Можешь составить мне компанию. А иногда в соседнем поселке даже случается заседание местного профсоюзного комитета. Обычно жены готовят кофе. Вот, пожалуй, и все, что я могу тебе предложить. Ты очень расстроилась?

Я ничего не ответила.

— Да ладно, шучу! Можем куда-нибудь ненадолго съездить, только после осенней страды. Ну хоть в октябре.