— Твоя книга, — произнёс он. — Люди говорят о ней. Она далеко не простая.

Я ничего не ответила.

— Тебе нужна простота, чтобы создавать сложности, — произнёс он. — Я понял. Полагаю, нагромождение информации может помешать твоему таланту.

В точку.

Я пожала плечами.

— Приехали, — тихо сказала я. Айзек подъехал к медицинскому комплексу и припарковался возле главного входа.

— Я подожду тебя здесь.

Он не спрашивал, куда я иду и для чего мы здесь. Просто припарковал машину там, где мог видеть, как я вхожу и выхожу из здания, и ждал.

Мне это понравилось.

Доктор Монро онколог. В середине декабря я обнаружила уплотнение в правой груди. И прекратила беспокоиться о раке из-за другой острой боли, появившейся у меня на тот момент. Я сидела в приёмной, зажав руки между коленями, а на улице в машине меня ждал странный мужчина. Все мои мысли вертелись вокруг татуировок Айзека. Вокруг тех слов, которые вытатуированы у него на руках, и вокруг тех, которые вылетали из его рта. И я думала о красном велосипеде в абсолютно белой комнате.

Рядом с окошком регистрации открылась дверь. Медсестра назвала моё имя.

— Сенна Ричардс.

Я встала и пошла.

У меня рак молочной железы. Я могу рассказать о том, что испытывала в тот момент, когда доктор Монро подтвердил это. Слова, которые он сказал мне после, должны были утешить, успокоить; но суть в том, что у меня рак молочной железы.

Я думала о красном велосипеде, пока шла к машине. Не плакала. Не была шокирована. Просто думала о красном велосипеде, который мог летать. Не знаю, почему я ничего не чувствовала.

Может быть, человек может справиться одновременно лишь с одной дозой душевного истощения. Я скользнула на пассажирское сиденье. Айзек сменил радиостанцию, но переключил обратно на классическую, прежде чем сдать назад. Он не смотрел на меня до тех пор, пока мы не подъехали к моему дому, где он открыл входную дверь моими ключами. Только после этого доктор посмотрел на меня, и мне захотелось провалиться сквозь землю. Не знаю, какого цвета его глаза, не хочу знать. Я протиснулась мимо него в прихожую и остановилась. Не знала куда идти — на кухню? В ванную? В кабинет? Всё казалось глупым. Бессмысленным. Мне хотелось остаться в одиночестве. И в тоже время не хотела оставаться одной. Хотела умереть. И вместе с тем не хотела умирать.

Я побрела к барному стулу, к тому, с которого открывался прекрасный вид на озеро и села на него. Айзек прошёл на кухню. Он начал варить кофе, а затем остановился и посмотрел на меня.

— Не возражаешь, если я включу музыку? Со словами?

Я покачала головой. У него глаза серого цвета. Он включил плеер и положил телефон на хлебницу, пока засыпал перемолотый кофе в фильтр.

В этот раз играло что-то более оптимистичное. Песню исполнял мужской голос. Темп был настолько необычным, что я нейтрализовала свою способность ничего не чувствовать, и слушала.

— «Alt—J», — сказал Айзек, когда увидел, что я слушала. — Песня называется «Breezeblocks» (Прим. ред.: британская инди-рок группа, основанная в 2007 году в городе Лидс. «Breezeblocks» — песня с их дебютного альбома «An Awesome Wave

», композиция была выпущена 18 мая, как второй сингл с альбома).

Айзек посмотрел на меня.

— Необычно, правда? Я играл в группе. Получал удовольствие от музыки.

— Но ты же врач. — Я поняла, насколько глупо это прозвучало уже после того, как произнесла. Вытянув локон седых волос, я дважды накрутила его на палец, прямо до самых корней. Не распутывая, облокотилась локтем о столешницу. Мой безопасный оплот.

— Я не всегда был врачом, — ответил он, вытаскивая две чашки из шкафчика. — Но когда стал им, моя любовь к музыке никуда не делась... так же, как и татуировки.

Я посмотрела на его предплечья, где они выглядывали из-под рукавов. Я всё ещё разглядывала их, когда он протянул мне кофе. Моему взгляду были доступны лишь краешки букв.

Вручив мне кофе, Айзек начал готовить обед. У меня не было аппетита, но я не смогла вспомнить, когда ела в последний раз. Я нехотя слушала слова песни, которую он включил. В последний раз, когда я слушала такую музыку, группы милых мальчиков заполонили все радиостанции своими слюнявыми банальными песнями. Я подумывала спросить, кто поёт, но он опередил меня:

— «Florence and the Machine» (Прим. ред.: британская группа, образованная в Лондоне, Англия, в 2007 году и исполняющая инди-поп с элементами блюза, музыки соул и готического рока). Тебе нравится?

— Ты зациклен на смерти.

— Я хирург, — ответил он, не отвлекаясь от нарезки овощей.

Я покачала головой.

— Ты хирург, потому что зациклен на смерти.

Айзек ничего не сказал, но немного замешкался перед тем, как порезать цукини, буквально на долю секунды, но мои глаза замечали абсолютно всё.

— Как и все мы, не так ли? Мы поглощены собственной смертностью. Некоторые люди правильно питаются и занимаются, чтобы продлить свою жизнь, другие пьют и принимают наркотики, бросая вызов судьбе, также есть те, кто плывёт по течению, они пытаются игнорировать смерть в целом, потому что боятся её.

— К какой группе относишься ты?

Он отложил нож и посмотрел на меня.

— Я был приверженцем всех трёх. А теперь я в растерянности.

Правда. Когда в последний раз я слышала такую суровую правду? Я долго наблюдала за ним, пока он раскладывал еду на тарелки. Когда Айзек поставил тарелку передо мной, я озвучила свою новость. Это напомнило чих, непроизвольно вырвавшийся из моего тела, и когда он случился, я почувствовала себя неловко.

— У меня рак груди.

Айзек застыл. Двигались только глаза, взгляд которых медленно встретился с моим взглядом. Мы не двигались... одну... две... три... четыре секунды. Будто он ждал кульминационного момента. Я чувствовала необходимость сказать что-то ещё. Такое со мной впервые.

— Ничего не чувствую. Даже страха. Ты можешь мне сказать, какие чувства нужно испытывать, Айзек?

Его кадык дёрнулся, он облизнул губы.

— Это эмоциональное оцепенение, — наконец, ответил доктор. — Просто смирись.

И всё. Тем вечером мы не произнесли больше ни слова.

На следующий день Айзек отвёз меня в больницу. Я покидала дом всего лишь третий раз, но при мысли о возвращении туда, меня тошнило. Мне не хотелось есть яйца или пить кофе, которые он поставил передо мной. Айзек не заставлял меня есть, как сделало бы большинство, и не смотрел на меня с тревогой, как большинство смотрело бы. Всё было по существу, не хочешь, есть — не ешь. Когда диагноз «рак» зависает над тобой как Дамоклов меч, становится страшно. А так как мне итак уже было страшно, то ситуация только усугубилась; один страх смешался с другим страхом. Я как будто унаследовала ракового гремлина. Я предполагала, что он выглядит как мутант, как и мои гены. Он зловещий. Скользкий. Не даёт спать по ночам, грызёт внутренности, вынуждая разум испытывать страх, который побеждает здравый смысл. Я не готова вернуться в больницу. Ведь там я в последний раз испытывала страх, но я должна была, потому что рак пожирал моё тело.

Анализы и исследования начались около полудня. Сначала я проконсультировалась с доктором Акела, онкологом, с которой Айзек учился в медицинской школе. Она полинезийка и так поразительно красива, что у меня отвисла челюсть, когда женщина вошла. Её кожа источала запах фруктов, и этот аромат напомнил мне о вазе на моём столе, которую Айзек периодически пополнял. Я выдохнула, чтобы избавиться от этого запаха и стала дышать через рот. Она говорила о химиотерапии. Её взгляд был участливым, и у меня сложилось впечатление, что врач выбрала профессию онколога потому, что её по-настоящему волнует эта болезнь. Ненавижу людей, которых что-то волновало. Они выпытывали, вынюхивали, и от этого я чувствовала себя не такой человечной, потому что меня никто и ничто не волновал.