Чувствую его взгляд на себе, пока ухожу. Я встаю у двери и начинаю нажимать комбинации случайных чисел. Мы по очереди пытаемся угадать четырёхзначный код. Довольно глупая идея, так как есть десять тысяч возможных комбинаций. Но ввиду того, что нам нечего делать, почему бы и не попробовать? Айзек нашёл ручку, и мы записываем коды на стене рядом с дверью, чтобы не повторяться.

Мы спрятали ножи в каждой комнате дома: ножи для стейка под каждым матрацем, зазубренный нож длиной с моё предплечье под диванными подушками в маленькой гостиной, нож мясника в ванной комнате под раковиной, нож с резьбой наверху в коридоре на подоконнике. «Мы должны найти более подходящее место для ножа наверху», — продолжаю думать я. Любой желающий может схватить его. Кто угодно. Взять... его...

 Мой палец зависает над кнопкой 5. Я чувствую, что мою грудь медленно сжимает, будто невидимый удав обвил тело. Моё дыхание учащается, слишком быстро. Я разворачиваюсь, пока не упираюсь спиной в дверь, и скольжу вниз, пока не оказываюсь на полу. Не могу отдышаться. Тону в море воздуха, его полно вокруг меня, но я не могу получить достаточно для своих лёгких, чтобы выжить.

Айзек, должно быть, услышал моё свистящее дыхание. Он выбегает из-за угла и приседает передо мной.

— Сенна, Сенна! Посмотри на меня! — нахожу его лицо и пробую сосредоточиться на глазах Айзека. Если бы я только могла отдышаться...

Он берёт меня за руку, его голос умоляет меня:

— Сенна, дыши. Ровно и медленно. Ты слышишь меня? Постарайся подстроить дыхание под мой голос.

Я пытаюсь. Его голос особенный. Я могла бы узнать его в группе голосов. Он на октаву выше альта. Достаточно глубокий, чтобы усыпить вас, и достаточно мелодичный, чтобы держать в бодрствовании. Слежу за его речью, пока он говорит со мной — растянутые согласные, небольшая хрипотца над его «э». Я разглядываю рот Айзека. Его резцы слегка перекрывают два передних зуба, которые также пересекаются; эдакое совершенство в несовершенстве. Постепенно моё дыхание замедляется. Я сосредотачиваюсь на руках, которые держат мои. Руки хирурга. Нет лучше рук, чтобы быть в них. Прослеживаю вены на тыльной стороне его ладоней. Айзек выводит пальцами круги на моей коже, между большим и указательным пальцами. У него квадратные ногти. Мужские. Многие мужчины, с которыми я встречалась, имели ногти овальной формы. Квадратные лучше. Я чувствую, что мои лёгкие открылись. И жадно вдыхаю воздух. Он помогает мне. «Квадратные лучше», — произношу я снова и снова. Это моя мантра. — «Квадратные лучше».

Я изнурена. Айзек не упускает это, берёт меня на руки и несёт на диван. Он отлично заботится о людях. И позаботится о вас без вашей просьбы. Мужчина исчезает в кухне и через минуту возвращается со стаканом воды.

Я беру его.

— Он знал точные размеры одежды, которую мы носим, но не знал, что у меня астма?

Айзек хмурится.

— Ты искала ингалятор во всех шкафах?

— Да. Ещё в первый день.

Доктор смотрит на пол между своих ног.

— Может быть, он не хотел, чтобы у тебя был ингалятор.

Я фыркаю.

— Таким образом, этот псих похитил меня и оставил здесь умирать от приступа астмы? Анти-кульминационно.

— Я не знаю, — произносит он. Врачу трудно говорить такие слова. Айзек уже говорил мне их однажды. Доктора должны иметь ответы на всё.

— Ничего из этого не имеет смысла, — говорит он. — Почему кто-то похитил меня... запер здесь, с тобой. Как они вообще нашли связь между нами?

Я не знаю ответов ни на один из вопросов. Отворачиваю голову в сторону. Смотрю на картину с воробьями.

— Ты должна проще относиться к этому. Будь…

Я в очередной раз прерываю его:

— Я в порядке, Айзек. — Кладу свою руку на его и сразу же отдёргиваю. Он смотрит на то место, где я его коснулась, затем встаёт и выходит из комнаты. Я сжимаю всё вместе: свои глаза, свои ладони, свои губы, рану внутри меня, которая никогда не заживёт.

— Айзек, — выдыхаю я. Но он меня не слышит.

По окончании первой недели я начинаю спать в комнате с люком. Там теплее. Айзек заставляет меня закрываться, как только мои ноги исчезают вверх по лестнице.

— На всякий случай, — говорит он. — У них тоже есть ключ, но это позволит тебе выиграть время.

— Конечно. Отлично.

Он проверяет замок после того, как я поворачиваю ключ, чтобы убедиться, что никто не сможет открыть его. Я всегда сначала жду щелчка, а потом уже начинаю двигаться в сторону кровати. И сплю с ножом мясника в руке. Опасно, но не так, как если тебя застанет врасплох похититель в тюрьме, которую он создал для тебя и...

Каждое утро я просыпаюсь в страхе, хотя никогда не знаю, что сейчас: утро, вечер или полдень. Солнце светит постоянно. Я всегда боюсь, что когда спущусь с чердака, Айзека там не будет. Он всегда стоит там, у кофеварки, растрёпанный и измождённый. В чайнике всегда есть свежий кофе, когда я появляюсь. Чувствую его аромат, спускаясь по лестнице. Так я понимаю, что Айзек жив, здоров и до сих пор там, окутанный ароматом кофе. Однажды утром спускаясь с чердака, я не чувствую этот запах. Несусь по лестнице вниз, перепрыгивая через несколько ступеней, рискуя сломать себе шею. Когда попадаю на кухню, то вижу, что он спит за столом, положив голову на руки. В этот день я завариваю кофе. Мои руки тверды, но сердце не перестаёт колотиться.

Однажды днём (а может и вечером?), Айзек поднимается вверх по лестнице и опускается рядом с камином, где я сижу перед огнём, скрестив ноги. Я размышляла о самоубийстве. Не о своём, просто о самоубийстве. Есть так много способов. Не знаю, почему люди так не изобретательны, когда убивают себя.

Обычно мы не оставляем входную дверь без присмотра, но я уверена, что он хочет поговорить. Протягиваю ноги к огню, двигая пальцами. Наши запасы дров на исходе, и Айзек говорит, что не уверен, насколько большой генератор, и что, возможно, топливо в нём уже на исходе.

— О чём ты думаешь? — спрашиваю я, вглядываясь в его лицо.

— О комнате с каруселью, Сенна. Мне кажется, что она что-то значит.

— Я не хочу говорить о комнате с каруселью. Мысли о ней пугают меня.

Он резко поворачивает голову ко мне.

— Мы поговорим об этом. Если только ты не хочешь остаться запертой здесь навсегда.

Я качаю головой, наматывая бледную прядь волос на палец.

— Это совпадение. И ничего не значит.

Он растягивает губы, обнажая зубы, и качает головой из стороны в сторону.

— Дафни беременна.

И вот наступает такая тишина, что я слышу, как к моим глазам устремляется вода. Мой взгляд устремляется к его лицу.

— Когда я в последний раз её видел, было восемь недель. — Он облизывает губы и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — Мы сделали три попытки оплодотворения, чтобы забеременеть, пережили два выкидыша. — Айзек потирает лоб. — Дафни беременна, и мне нужно поговорить о комнате с каруселью.

Я тупо киваю.

Чувствую что-то. Я отталкиваю это. Хороню это.

— Кто знает о том, что случилось? — мягко спрашивает он. Я наблюдаю, как огонь поедает бруски. На мгновение я не уверена, какой случай Айзек имеет в виду. Их было так много. «Карусель», — напоминаю я себе. Эта память такая странная. Ничего особенного. Но очень личное.

— Лишь ты. Вот почему кажется, что вряд ли... — Я смотрю на него. — Может ты…?

— Нет... нет, Сенна, никогда. Это был наш момент. После я даже не хотел думать об этом.

Я верю ему. На долгую секунду наши глаза пересекаются, а прошлое, кажется, парит между нами мыльным пузырём. Я первая отвожу взгляд, глядя на свои носки. Цветные носки, не белые. Я искала белые, но всё, что было куплено для меня — это длинные носки до колен с рисунком. Полная противоположность моему характеру. Я ношу свои новые цветные носки поверх колгот. Сегодня они фиолетовые с серым. Диагональные полосы.