Несколько его тамплиеров принимали участий под разными причудливыми кличками, подобным той, которую получил жизорский комтур. Отныне он был не просто Жан де Жизор, а Жанико Полиссон. Озорник Жанико.

На следующий же день после ковена гости уехали из Жизора, и лишь та, которую во время шабаша называли Морриганой, осталась. Жан проснулся утром в постели и обнаружил ее рядом с собой.

— Я полюбила тебя, милый Жанико, — сказала она, ласкаясь щекой о его грудь. — Я хочу, чтобы ты взял меня в жены.

«Значит, так тому и быть», — подумал Жан, целуя нежные сосцы Морриганы и воспламеняясь свежим желанием.

Ему было хорошо с ней, лучше чем с Алуэттой, хотя и она не очень-то была похожа на женщину его мечты, Жанну.

— Сколько лет тебе, Морригана, и как твое настоящее имя? — спрашивал он ее, отдыхая после очередного порыва любовного ветра.

— Лет? — улыбалась она. — Может, сто, а может, тысяча. Люди говорят, что мне еще только двадцать. А зовут меня Морригана, и это и есть мое настоящее имя.

Но вскоре выяснилось, что у Морриганы есть-таки настоящее имя, и зовут ее Бернардетта де Бланшфор. Она оказалась родной дочерью магистра Бертрана и было ей двадцать лет от роду. Жан сам не мог понять, что с ним происходит, заклятая ведьма околдовала его — стоило ему разлучиться с Бернардеттой хотя бы на час, как он начинал тосковать по ней. Свадьбу сыграли в начале августа. Обряд венчания проходил в церкви, где некогда служил отец Бартоломе, скончавшийся от грудной жабы два года назад. Теперь здесь совершали церковные обряды три тамплиера — Филипп де Перпиньян, Андре де Лаксале и Анри де Равенкрупп. Накануне свадьбы под вязом прошел еще один ковен в честь праздника сбора урожая, который у древних кельтов назывался Лугнассар. Михайлов день также был отмечен ковеном, и хотя Озорник Жанико охотно участвовал в этих радениях, его коробило, когда он видел, как его законная жена Бернардетта, вновь превратившись в Морригану, отдается какому-нибудь Дюмюэлю или Либикоко. В день Всех Святых в Жизоре снова был ковен в честь древнего кельтского праздника Аллуэна, и во время радений Барнардетта согрешила с собственным отцом. Этого Жан уже не мог стерпеть, и когда гости разъехались, решил, что пора положить конец такой жизни. Но как это сделать, он пока не знал. Случай распорядился так, чтобы желание жизорского комтура исполнилось.

Это произошло на Святки в том году, когда Жану де Жизору должно было исполниться восемнадцать лет. Стоял студеный зимний вечер. Жан возвращался домой, из Шомона, куда ездил навестить мать и сестру, и в том месте, где к шомонской дороге подходит дорога на Париж, ему повстречалась группа всадников во главе с человеком, выдающим себя за Андре де Монбара. Три года Жан ждал их, и вот они решили наведаться в Жизор с каким-то известием.

— Должен вас огорчить, мессир, — сказал Жан, когда он и магистр Андре обменялись приветствиями. — Жизор захвачен негодяями Бертрана де Бланшфора. Они бесчинствуют в замке и устраивают дьявольские радения около старинного вяза. Я бы хотел, чтобы ваши люди избавили меня от непрошеных гостей. Сейчас как раз подходящий момент. Их в Жизоре всего семеро, не считая мелкой прислуги и дочери де Бланшфора, колдуньи Бернардетты, которая еще называет себя Морриганой. Вас шестеро, да я с вами. Я представлю вас как моих родственников из Шомона, мы нападем на них врасплох и перебьем.

— Зачем же убивать? — возразил было Андре де Монбар. — Может быть, нам удастся наставить их на путь праведный и принять в свое братство. Ведь они рыцари.

— Они поклоняются дьяволу, — перебил его Жан. — Это отпетые мерзавцы. Они на моих глазах совершали человеческие жертвоприношения, и их следует истребить, как бешеных собак. О вас они говорили часто. Они считают вас коварным самозванцем, которого надо сжечь живьем на костре, а прах развеять по ветру.

— Какое канальство! — вспыхнул Андре де Монбар. — Немедленно едем в Жизор! Я покажу им, где раки зимуют!

Удача способствовала коварному плану жизорского комтура — в тот день в Жизоре и впрямь находилось только семеро тамплиеров Бертрана де Бланшфора — шевалье Дени Фурми, кавалер Люк де Годон, комбаттанты Гуго де Ромбаль, Филипп де Перпиньян и Андре де Лаксале, а также два легионера, несших караульную службу у ворот замка. Выдав тамплиеров Андре де Монбара за своих шомонских родственников, Жан провел их в замок, как бы ненароком поинтересовавшись, где теперь остальные пятеро. Филипп де Перпиньян был в часовне, а четверо других ужинали в гостиной зале. Ворвавшись туда, тамплиеры Андре де Монбара выхватили из ножен мечи и воскликнули:

— Босеан!

— Босеан! — откликнулись тамплиеры Бертрана де Бланшфора.

— Да здравствует Тампль! — крикнули первые.

— Да здравствует Тампль! — согласились вторые.

— Проклятье Бертрану де Бланшфору! — прокричал тут Жан. — Да здравствует великий Магистр Андре де Монбар!

После этого приветствия закончились и, схватив свои мечи, люди того, кому сейчас было произнесено проклятье, кинулись на людей того, кому прозвучала здравица.

— Подлый предатель! — кричал на Жана шевалье Дени Фурми, отбиваясь от ударов своего ученика. — Какое коварство!

Он никак не мог смириться с мыслью о том, что Жан способен так гадко предать учителя, и, может быть, потому умение драться изменило ему. Сделав очередной ловкий выпад, Жан вонзил свой меч прямо в горло курда-тамплиера и повернул лезвие, обрызгивая кровью рукав своего алло. Тем временем еще трое повалилось на пол замертво — Люк де Годон, Гуго де Ромбаль и коннетабль Андре де Монбара, сраженный рукой Андре де Лаксале, отчаянно отбивавшегося от навалившихся на него врагов. Оставшись в одиночестве, Андре де Лаксале, полгода назад совершавший обряд бракосочетания Жана де Жизора с Бернардеттой де Бланшфор, не думал сдаваться. Он честно сражался и ранил еще одного, но в конце концов смерть настигла его после удара в висок острием меча. Он выронил свой меч и был пронзен еще двумя ударами в грудь, после чего испустил дух.

— Теперь идите и убейте тех двух легионеров, что стоят у ворот на страже, — приказал Жан де Жизор.

Через несколько минут его приказание было выполнено, и он повел убийц в часовню, где ожидал найти Филиппа де Перпиньяна, троюродного брата своего тестя. В часовне горели свечи и было пусто, но, подойдя к колодцу, Жан увидел, что чугунное надгробие Шарля де Бонвиля сдвинуто в сторону.

— Прошу двоих из вас взять факелы и следовать за мной, — сказал он и шагнул на первую ступеньку, уходящую в глубь колодца. Два командора, одного из которых звали Жак, а другого Амбруаз, с факелами последовали за Жаном. Они спустились вниз, прошли мимо могилы Шарля де Бонвиля и отправились в подземелье. Все медленнее Жан двигался, приближаясь к залу проклятой скважины. Наконец, впереди показался свет, и Жан приказал двум своим спутникам остановиться, а сам медленно-медленно, стараясь не издать ни звука, пошел дальше. В зале, где располагался бездонный колодец, скрывающий в своем чреве щит Давида, горел один единственный факел, и при свете его Жан увидел Филиппа де Перпиньяна и свою жену Бернардетту. Они сидели голые на краю скважины, свесив в ее жерло ноги и, видимо, испытывая от этого какое-то особенное удовольствие. Одной рукой Филипп обнимал Бернардетту за талию, а другой ласкал ей грудь. Жан махнул рукой своим отставшим спутникам и те зашагали к нему, неся факелы. Услышав шаги, Филипп и Бернардетта вскочили и принялись быстро натягивать на себя одежды.

— Убейте этого негодяя! — вскричал Жан де Жизор, а сам подбежал к своей жене, горя кровожадным гневом, схватил ее за волосы и отсек ей голову. Гримаса ужаса и страдания обезобразила лицо красивой распутницы, став ее последней миной.

— Отправляйся в ад! — прохрипел Жан, швыряя голову изменницы в бездонный колодец. Туда же вслед за головой отправилось и обезглавленное тело. Филипп де Перпиньян тем временем отчаянно отбивался от двух тамплиеров Андре де Монбара. Силы были неравные, но Филиппу удалось нанести смертельный удар Амбруазу.