Он крепче сжал ее плечи, еще ближе привлекая к себе. Она лишь тихо ахнула, когда язык его, очертив контуры ее губ, вдруг метнулся дальше. Ее руки сомкнулись на его спине, и она почувствовала жар его тела, проступавший сквозь плащ.

Подняв голову, Диллон пристально посмотрел на девушку, которую держал в своих объятиях. Она была очаровательной, а ее губы – очень соблазнительными. Глаза ее, широко открытые, светящиеся, казались слишком большими для ее лица. Он видел в ее взоре смятение и что-то еще – первый зов желания. Руки его обвились вокруг нее, пока он не ощутил, что ее покорное тело словно тает, становясь частью его самого. Его губы снова настигли ее пылающим поцелуем, от которого она задохнулась и почувствовала себя совсем потерянной.

Дыхание прерывалось в ее горле. Жар превратился в огонь, заставивший ее ослабеть и прильнуть к нему. Страх перешел в возбуждение. Единственным ее желанием стало наслаждение, и никогда еще не испытывала она столь настойчивой жажды.

Он был так силен, что мог бы легко сломать ее. Тем не менее, он обнимал ее удивительно нежно, словно она была хрупким цветком. Она чувствовала в нем тщательно сдерживаемую силу, которая, казалось, лишь сильнее воспламеняла ее.

Он ощутил, что страх ее исчез, уступив место податливости. Грудь ее крепко прижалась к его груди, и он чувствовал, как ее теплое нежное тело плавится в его объятиях.

Что-то в глубине его существа напряглось, и он испытал неожиданный и быстрый прилив неукротимого желания, но тут же одернул себя. Он должен прекратить это, и немедленно, раньше, чем все выйдет из-под его контроля. Разве не он читал братьям мораль о необходимости быть осторожнее с англичанками? Глупец, выругался он про себя. Ведь он же гость в доме ее отца, в ее стране и выполняет миссию, от успеха которой зависит судьба будущих поколений. Только глупец может рисковать всем из-за женщины!

Собрав всю свою силу воли, он оттолкнул ее от себя и отступил на шаг назад.

Она изо всех сил постаралась удержаться на ногах. На мгновение глаза ее широко раскрылись, но она тут же опустила ресницы и стыдливо отвернулась. Мало того, что она не оттолкнула горца, но еще и отвечала на его ласки весьма пылко. Как после этого примириться со своей совестью? Вытирая губы тыльной стороной ладони, она прошептала:

– Вы только что доказали мне, что герцог Эссекский был прав. Вы всего-навсего грязный дикарь.

– Да. – Он низко поклонился, и глаза его блеснули, когда он протянул руку и снова привлек ее к себе.

В то же мгновение оба они ощутили, как их обдало жаром. И оба отказались признаться себе в этом.

– Тогда берегитесь дикарей и драконов, миледи. – Он повернул к себе ее лицо, приподняв его за подбородок, и посмотрел на нее сверху вниз. Губы ее все еще были влажными и припухшими от его поцелуев. Один взгляд на ее губы заставил его снова ощутить захлестывающую силу желания, от которого он задрожал.

Леонора почувствовала, как тепло растекается по ее телу даже от такого легкого его прикосновения.

– В следующий раз дракон может поглотить вас.

Она вырвалась, уворачиваясь от его объятий.

– Если ты посмеешь прикоснуться ко мне еще раз, горец, тебе придется иметь дело с воинами моего отца.

Она заметила, как в глазах его вспыхнул смех, прежде чем он отвернулся от нее. Обернувшись через плечо, он поддразнил ее:

– Если бы я пожелал вас, миледи, во всей Англии не хватило бы воинов, чтобы помешать мне.

Чувствуя, как дрожат ноги, Леонора опустилась на каменную скамью, и жадно впивала свежий ночной воздух, чтобы успокоиться.

В одном он оказался прав. Еще никто и никогда так не целовал ее. При дворе, где все флиртовали напропалую, отцу стоило немалых усилий оградить ее от посягательств мужчин, опьяненных вином и ощущением власти. Но их неуклюжие попытки соблазнить ее всегда вызывали у Леоноры отвращение. Диллон Кэмпбелл у нее отвращения не вызывал – напротив, он пробудил в ней ответное желание. Сама мысль об этом заставила ее снова задрожать.

– Ах, мама, – прошептала она, прижав руку к дрожащим губам. – Что же я наделала? Как же я смогу смотреть ему в лицо завтра утром?

Отказываясь признаться себе, как она напугана, Леонора приподняла юбки и медленно побрела ко входу в замок. Черт бы побрал этого дикаря! – подумала она, спеша укрыться в своей опочивальне. И черт бы побрал судьбу, забросившую его в замок отца!

А в саду, словно зверь в клетке, продолжал расхаживать дикарь, заполонивший ее мысли. Он тоже проклинал судьбу, вздумавшую с ним шутить.

Одна-единственная свеча горела в комнате на верхнем этаже башни. Две фигуры в плащах с капюшонами сидели лицом друг к другу. На столе между ними стояла высокая плоская бутыль и два кубка. Сквозь дверь, ведущую на балкон, виднелось усеянное звездами ночное небо.

– Вы сами видели, – голос говорящего был едва слышен, – этого горца никак нельзя вывести из себя и вызвать на поединок.

– Да. – Улыбка искривила губы второго собеседника. – Но я видел и еще кое-что. Кажется, мне удалось обнаружить, где его слабое место.

Рука, держащая кубок, застыла в воздухе.

– Слабое место? Я ничего подобного не заметил. Страх неведом этому человеку.

– Возможно, если говорить о страхе за самого себя. Но разве вы не заметили, как быстро он вмешался, когда его брат чуть не дал волю своему гневу?

– Вмешался, потому что поклялся соблюдать мир.

– Нет. – В тусклом свете свечи блеснули белые зубы. – Я видел выражение его глаз в тот момент. В этом и состоит слабость горца: он боится не за себя, а за своих братьев.

Наступило долгое молчание.

– Возможно.

– Мне это точно известно. Он считает себя защитником своих младших братьев. Мы воспользуемся этим к нашей выгоде.

– Но каким образом? Ведь они неразлучны. С тех пор как они прибыли, он с них глаз не спускает.

– Неважно. Прикажите вашим людям быть завтра в полной готовности. Как только я подам сигнал, хватайте его братьев без промедления. Тогда горцу не останется ничего другого, как только подчиниться нашим требованиям.

– Если лорду Уолтему станет известно, кто организовал этот заговор, он обратится к королю.

– Надо убедить Уолтема, что мы действуем по приказу самого Эдуарда. С королем не поспоришь. – В шепоте говорящего ясно прозвучала издевка. – Эдуард так непопулярен, что не может собрать достаточно налогов, чтобы усмирить шотландцев. И вот мы вынуждены торговаться, договариваясь с этими дикарями о мире, а не встречаться с ними лицом к лицу на поле битвы. Будьте спокойны, лорд Уолтем не усомнится, что этот приказ исходит от самого монарха. Если это приведет к свержению короля, так тому и быть.

– Тише, дружище. – Расширенными от страха глазами слушавший осмотрел комнату, словно ожидая, что из темных углов бросятся на него вооруженные мечами призраки. – Тише, не то, как бы вам не замолчать навеки. Подобные разговоры попахивают изменой.

– Разве это измена – желать, чтобы Англия стала сильным и независимым государством?

– Нет.

– Именно ради этого я и живу. Именно ради этого я готов умереть. Вот почему необходимо как можно скорее прекратить эти мирные переговоры. Будете ли вы на моей стороне? – Для пущего эффекта он помолчал. – Или же вы пойдете против меня?

Его собеседник отхлебнул глоток эля, раздумывая.

– А вы уверены, что горец, испугавшись за братьев, пойдет на наши условия?

– Уверен. А, поставив на пергаменте свою подпись, он окажется связанным по рукам и ногам. Главное же – окажется связанной вся Шотландия. Мы получим если не войну, то хотя бы выгодный для Англии мир.

Мужчина глубоко вздохнул, затем протянул руку.

– Что ж, тогда я целиком на вашей стороне.

– Дело надо провернуть завтра же, прежде чем начнутся мирные переговоры. Вы позаботитесь об этом?

– Да.

Он поднял свой кубок.

– За Англию!