Каким же предстает перед нами автор «Мазепы»? Если бы характеристика Костомарова как украинского националиста соответствовала реальности, то мы бы скорее всего в книге увидели в Мазепе идейного борца за «самостийность» Украины, героя-мученика, потерпевшего поражение. Таким его и рисовали действительные националисты, начиная от основоположника националистической украинской историографии В. Б. Антоновича, не говоря уже о далеком от науки Ф. M. Уманце, авторе апологетического писания «Гетман Мазепа» (Спб., 1897), которое было блистательно раскритиковано выдающимся украинским историком XIX в. А. M. Лазаревским[27]. Несмотря на это, эстафету Ф. M. Уманца подхватили некоторые современные публицисты.
Но Костомаров рисует совсем иной образ Мазепы. Для Костомарова Мазепа — авантюрист, чуждый всякой национальной идее, готовый служить тем, кто обеспечивает его ненасытное стремление к богатству и власти, и до тех пор, пока это ему, Мазепе, лично выгодно. Он вовсе не предатель украинского народа, ибо никогда не был представителем народных интересов, он предатель вообще, по складу своего характера; и в то же время человек незаурядный — незаурядный в своем умении войти в доверие к «сильным мира сего».
Скинув своего благодетеля — гетмана Самойловича и сев на его место не без помощи могущественного временщика, фаворита царевны Софьи В. В. Голицына, он в благодарность за оказанное покровительство преподнес князю 10000 руб., взятых из конфискованной сокровищницы Самойловича. Пользуясь покровительством князя, Мазепа расправился со всеми, кто был близок к Самойловичу, и заодно с теми, кто, по его мнению, мог бы сыграть с ним такую же шутку, как он с Самойловичем. Когда Софья оказалась в опале, а с нею и Голицын, Мазепа сумел очень быстро войти в доверие к молодому царю Петру I. И это доверие было настолько прочным, что Петр, не раздумывая, отметал поток доносов на Мазепу, хотя многие из них содержали честное изложение фактов о граничащих с изменой действиях Мазепы. Он был изобретателен в своей жестокости, коварен по отношению к своим ближайшим сотрудникам — награждая явно, он тайно порочил их в своих донесениях царю, который принимал, как правило, решения, желательные Мазепе. Так разыгралась трагедия Кочубея, столь памятная каждому, кто прочел поэму «Полтава» А. С. Пушкина.
Мазепа был тонким политиком, но его политика не имела ничего общего с защитой интересов украинского народа, она целиком была направлена на укрепление собственных позиций гетмана, на всемерное обогащение, на ограбление и закрепощение украинских крестьян. Он был беспощаден при подавлении народных восстаний против усиливавшегося крепостнического гнета, яростно защищая интересы украинских феодалов. К моменту своей открытой измены Петру он был самым богатым человеком на Украине, ничуть не уступавшим по своим земельным владениям и количеству крепостных польским магнатам или крупнейшим русским феодалам начала XVIII в. Измена Петру вовсе не была актом покаяния, действием одумавшегося национального героя — это вполне банальное действие азартного игрока, рассчитывавшего погреть руки на показавшейся ему реальной победе Карла XII над Петром. Если бы эта победа не обернулась сокрушительным поражением, то и тогда переход Мазепы на сторону Карла XII и Польши сулил Украине не государственную самостоятельность, а возвращение под иго польской шляхты.
Так что Мазепа был не родоначальником украинской национальной идеи, как об этом громогласно шумят современные апологеты Мазепы, а образчиком той известной категории авантюристов феодальной поры, которые, преследуя свою выгоду, часто меняли своих сюзеренов.
Украинский народ не принимал «своего», с точки зрения современных украинских националистов, «благодетеля». Костомаров пишет, что среди украинцев «всегда было огромное число таких, которые были бы рады, если бы только узнали, что царь его сменяет», и замечает, что когда Мазепа отступил к шведской стороне, неприязненной царю, «тотчас же последовали челобитные, заверявшие о преданности малороссиян московскому престолу, и притом не только из того края, где уже находились великороссийские ратные силы, — подчеркивает он, — но и из таких полков, где их еще не было, — следовательно, нельзя признавать их только действием страха».
Новейшие разыскания советских историков документально подтверждают характеристику Мазепы, данную Костомаровым. Так, М. Ф. Кот-ляр обнаружил в рукописном отделе Ленинградского отделения института истории АН СССР среди бумаг А. Д. Меншикова письмо к нему Мазепы, в котором он настоятельно советует уничтожить Запорожскую Сечь, но сделать это руками русских солдат, так как ему неудобно уничтожить украинское казачество, а царским войскам это можно делать под предлогом необходимости обезопасить южные границы и обеспечить нерушимость мирных договоров с Турцией и Крымским ханом[28]. Это письмо не имело последствий — то ли потому, что всесильный Меншиков не очень доверял Мазепе (единственный, кстати, в окружении Петра), то ли по какой-то другой причине. Этого документа, очевидно, Костомаров не знал, хотя также писал о яростной ненависти Мазепы к «гультаям» Запорожской Сечи.
В своем исследовании Костомаров по-прежнему остается верен идее славянского единства, союзу славянских народов, вовсе не замалчивая факты насилия царской власти по отношению к Украине. На последних страницах книги Костомаров особенно четко формулирует свое понимание истории взаимоотношений России и Украины: «Нельзя сказать, чтобы в те времена народ малороссийский питал какую-то привязанность к Русской державе и к соединению с „москалями“, напротив, мы на каждом шагу натыкаемся, так сказать, на факты взаимного недружелюбия и даже вражды между двумя русскими народностями. Нельзя сказать также, чтобы народ малороссийский не сознавал своей народной личности и не желал национальной независимости. Много было условий, делавших возможным отпадение малороссиян от верности к русскому царю. И однако вышло не то. Народ инстинктивно почуял ложь в тех призраках свободы, которые ему выставляли. Он уже и прежде лучше самого Петра и его министров раскусил своего гетмана, считал его ляхом, готовым изменить царю с тем, чтоб отдать Украину в рабство Польше. Никакие уверения изменника, никакие лживые обвинения, рассыпаемые им на московские власти, не переменили к нему народной антипатии. Народ инстинктивно видел, что его тянут на гибель, и не пошел туда. Народ остался верен царю, даже не из какой-либо привязанности, не из благоговейного чувства к монарху, а просто оттого, что из двух зол надобно выбрать меньшее. Как бы ни тяжело было ему под гнетом московских властей, но он по опыту знал, что гнет польских панов стал бы для него тяжелее».
Такова та историческая правда, которую сформулировал Костомаров как результат своего исследования. Это написано свыше ста лет тому назад, в обстановке начавшейся эпохи контрреформ. В наши дни эта истина никак не устраивает ни украинских националистов, ни русских горе-патриотов. Но она не может быть опровергнута и не устаревает. А мысль Костомарова, завершающая книгу, даже злободневна. Повторим ее: «Если в те времена, когда действительно поступки московских властей возбуждали в народе возможность стать враждебно к Русской державе, народ этот из инстинктивного чувства остался верен этой державе, то невозможно подозревать что-нибудь подобное теперь, когда эти два народа настолько сблизились и соединились, что их расторжение уже немыслимо в силу освященного опытом сознания обоюдной пользы их соединения».
Предлагаемое читателям сочинение Костомарова является первым в советское время переизданием книги. Правда, «Украiнський iсторичний журнал» начал в 1988 г. со своего восьмого номера перепечатку отдельных глав этой книги. И журнальная публикация, и настоящее издание основываются на тексте, опубликованном в «Собрании сочинений Н. И. Костомарова. Исторические монографии и исследования». Т. 16 (Спб., 1905). В тексте исправлены без оговорок типографские опечатки. В отличие от журнальной публикации, в настоящем издании сохраняются очень важные элементы книги Костомарова: в конце книги публикуется главка «Источники», дающая, как уже говорилось, четкое представление о богатстве и фундаментальности источниковой базы исследования, сохранены краткие изложения содержания, предваряющие каждую главу. Ввиду того что читатель получит подробную характеристику источниковой базы и в связи с полной потерей справочного значения, подстрочные ссылки автора не приводятся. Эти ссылки были двоякого рода: а) указание на местонахождение источника использованного архивного документа, б) прямое цитирование иноязычных источников, текст которых приведен автором в переводе полностью или в пересказе. Эти подстрочные примечания в момент выхода книги являлись важным доказательством научной добросовестности автора и соответствовали правилам издания научной книги. Правомерность отказа от публикации подстрочных примечаний в настоящем издании основывается на том, что все ссылки первой группы потеряли свое справочное значение в связи с реорганизацией системы хранения и, следовательно, перешифровки соответствующих архивных дел. Ссылки же второй группы опускаются потому, что публикатор, тщательно проверив переводы или пересказы документов автором с соответствующими текстами подстрочных ссылок, пришел к выводу об их полной аутентичности при переводе и полном соответствии их содержания при пересказе. Сохранены лишь под цифровыми обозначениями авторские комментарии географического характера. Для того чтобы читатель получил представление о научном оформлении исследования, а также ввиду особого интереса для широкого читателя двенадцатой главы, в которой повествуется о трагедии Кочубея, и изложены реальные исторические факты, получившие художественное воплощение в поэме Пушкина «Полтава», эта глава публикуется со всем научно-справочным аппаратом Костомарова.