— Ваше превосходительство, я не стану винить себя, если наш брак не удастся.

— Мне сообщили, что девушка сама по себе является наградой, — продолжил де Бьенвилль. — Она прелестна, и мой брат, барон Лонгея, высоко ценит ее ум. Фелисите обладает многими прекрасными качествами. Мсье, ее можно назвать идеальной невестой! Правда, она прожила всю жизнь в Монреале и никогда не видела игры актеров, мало читала и не умеет вести пустые салонные беседы. Вам придется кое-что ей прощать.

— Я готов к этому, — нетерпеливо заявил де Марья.

— С другой стороны, она тоже будет вынуждена приноравливается к вам. Мадемуазель Фелисите — очень верующая, как многие жители Новой Франции, и ей будут не по вкусу ваши фривольные шуточки. Вы не могли бы щадить ее чувства?

— Ваше превосходительство! — де Марья грозно нахмурился. — Я не собираюсь выслушивать подобные лекции. Семейная жизнь — это мое дело. Я не позволю никому вмешиваться в мои отношения с женой. Вам все ясно? Мне неприятны ваши советы!

— Я могу вам сказать, — заявил губернатор, — что мне будет неприятно, если ваша жена станет несчастной. Наверно, нам лучше перестать говорить на эту тему?

— Если только вы, — ответил де Марья, поднимаясь с кресла и берясь рукой в перчатке за эфес сабли, — не предпочтете продолжить спор с помощью сабли.

— Королевскому представителю, — сказал де Бьенвилль, — запрещены поединки с теми, кто служит под его началом. Если бы не это, — он в свою очередь коснулся эфеса собственной сабли, — я бы с удовольствием скрестил с вами клинки.

Август де Марья несколько изменился за прошедшую неделю. Он сидел за столом в небольшой комнате, выделенной ему в отеле де Билль и был очень занят, изучая донесения. Он до того увлекся, что не заметил чернильного пятна на обшлаге сюртука. Кончики усов у него немного обвисли. Он, по-видимому, старался навести порядок в городе.

Наконец наступило некоторое затишье, и Август де Марья сказал секретарю:

— Передайте заинтересованным людям, что до сих пор ничего не слышно о корабле, следующем из Квебека. Кроме того, его превосходительство заболел, и, возможно, пройдет некоторое время, прежде чем он возвратится обратно. А теперь впустите англичанина.

Англичанина привели из камеры, расположенной неподалеку от комнаты начальника военной полиции. Это был человек с довольно невыразительным лицом. На шее у него висела медная цепочка.

— Мсье, — сказал узник, — у меня расстроится здоровье, если я буду сидеть в этой камере. Я нахожусь там уже пять дней. Камера размером напоминает гроб, и я превратился в скелет, а через два дня от меня вообще ничего не останется. Проверьте камеру, мсье, и вы поймете какая там стоит вонь!

— У нас нет места, и мы не заботимся о том, чтобы создавать удобства для преступников, — заявил де Марья. — Зачем вы прибыли в Новый Орлеан?

— Я мирный человек и торгую с индейцами. Наши страны перестали воевать, если я не ошибаюсь, так почему же меня задержали?

Новый начальник просмотрел лежащие перед ним бумаги.

— Ваше имя?

— Мелвин Джек Аду, мсье.

— Вы — лжец и мошенник! У меня перед глазами имеется ваше дело, и в нем записано, что ваше настоящее имя — Джек Беддоуз. Вы заявляете, что являетесь морским капитаном, но на самом деле никогда не командовали кораблем.

— Погодите, мсье! Человек часто называет себя по-другому в этих местах. Я знаю многих людей, которые постоянно меняли свое имя, и в этом нет ничего особенного. Что касается звания капитана, то у меня было небольшое суденышко, правда, тихоходное. Но если вы имели лодку и плавали на ней, вы с полным правом можете называться капитаном, и никакие адмиралы в мире не отберут у вас это звание. Конечно, лодка была ну-у-у… очень маленькая, — он помолчал, а потом хитро подмигнул. — Действительно, мсье, это была малюсенькая лодочка!

Начальник полиции долго не сводил с него испытующего взора, затем резко ударил кулаком по столу и начал напевать по-английски: «Разве ты не обещал на мне жениться?»

Задержанный выпрямился и весело ухмыльнулся. Вдруг он хлопнул себя по ляжке и нараспев проговорил: «Я женюсь на тебе, потому что я не священник!»

Де Марья неприкрыто обрадовался, и англичанин понял, что попал в ловушку. Он сразу испугался и засмущался.

— Так-так! — заявил начальник полиции. — Парень, ты выдал себя, и мне все ясно, что ты промышляешь с пиратами Багамов. Об этом же говорится в твоем деле. Ты действовал заодно с убийцей и злодеем Джеком Рекхемом, когда он захватил корабль, после того, как получил помилование английского короля и пообещал распрощаться с морским разбоем. Этот Рекхем больше известен под прозвищем Ситцевый Джек, потому что у него есть отвратительная привычка — ну, просто варварство! — скидывать с себя одежду и сражаться в грязной пропотевшей ситцевой рубашке и подштанниках! Эти противные детали имеются в сообщении, которое я только что получил. Песня о священнике использовалась во время захвата судна и служила сигналом для нападавших, что Ситцевый Джек был на борту…

— Мсье, конечно, я себя выдал! Но мы тогда так повеселились!

— Тебя поймали позже, — продолжал читать де Марья, — и судили в Кингстоуне…

— Судили, мсье? Нас приковали к ограждению цепями по рукам и ногам, и каждый раз, когда кто-то из нас открывал рот, судья начинал вопить, что не позволит таким, как мы, оскорблять королевский суд. Как только один валлиец по имени Джонс, но мы его называли Теффи Мустард, попытался что-то сказать, они надели нам на головы мешки. Я чуть не задохнулся. Мсье, разве можно это назвать судом?

— Тебя осудили и приговорили к повешению! Но тебе и еще двум мошенникам удалось удрать. Остальные, как мне кажется, были повешены.

— Ваша правда, — радостно подтвердил англичанин. — Мсье, почти все они получили по заслугам, — они были плохими людьми.

— А ты явился сюда, — де Марья сложил бумаги и спрятал их в ящик стола. — Если мы отошлем тебя обратно, тебя сразу вздернут. Тебе это известно?

— А то! Прекрасно известно! Но вы не доставите им такое удовольствие. Этим английским губернаторам, их судьям с сальными париками и толстозадым владельцам кораблей, оплакивающих потопленные нами лодки! Нет, мсье, вы — настоящий француз!

— А ты — пират и галерник! Наверно, мсье де Бьенвилль решит, что тебя следует повесить, и этот жест станет примером для всех нарушителей закона. Я собираюсь предложить построить виселицу на пляс д'Арме, и ты там станцуешь джигу на глазах у всех!

Наступила тишина. Заключенный, опустив голову, нервно переминался с ноги на ногу. Де Марья пристально глядел на него, поглаживая пальцами кончик носа.

— Есть единственная возможность, — наконец проговорил начальник полиции. — Имеется одно деликатное дельце. Оно весьма опасно, должен тебя предупредить. Если ты попытаешься его выполнить…

— Да, мсье, разумеется! — с надеждой воскликнул заключенный. — Я его выполню.

— Тебе не интересно узнать, в чем оно заключается? Ты не станешь сомневаться или торговаться со мной?

— Мсье! Перед вами покорный ягненок! Я, не моргнув глазом, оскальпирую индейца или перережу горло белому человеку, если вы пожелаете этого!

— Ты знаком с испанцем по имени Дон Мигуэль? Мне кажется, что это его прозвище.

— Я о нем слышал. Он — дурной человек, мсье.

— Его настоящее имя — Мунуэль Санчес Мария Лопес. Я с тобой согласен, он действительно плохой человек. Сейчас он в Новом Орлеане и согласился принять участие в деле, о котором я упомянул. Вы с ним оказались примерно в одном положении. Он станет командовать тобой.

— Куда мы отправимся, мсье? Де Марья пальцем указал назад.

— Вверх по реке, в одно индейское племя. Как я уже сказал, это опасное предприятие. Но ты торговал с индейцами и знаешь, как с ними можно сладить.

— Мсье, я солгал! Я никогда не имел дело с индейцами. Я — моряк и ходил по морям. Мне противны индейцы.

— Тогда, — решительно заключил де Марья, — мы тебя отошлем обратно в Кингстоун, и тебе придется поплясать в петле. А возможно, мы без лишних слов повесим тебя прямо здесь!