В статье было объяснение о том, что в связи с запретом заходить на остров Святой Елены новая судоходная линия станет посылать свои корабли в Рио-деЖанейро, а оттуда они проследуют прямо в Кейптаун. Когда ограничения будут сняты, суда также станут заходить на Святую Елену — остров лежит на полпути между этим точками.

«Это очень важно, — подумал Бэлкум. — Если мне придется искать себе другую работу, мне было бы интересно принять участие в подобном предприятии. Американцы обладают чувством перспективы».

Но он подумал о том, что ему не понравится жить в Нью-Йорке не потому, что он был против этого города или самих американцев. Ему не хотелось жить под другим флагом, в другом государстве.

«Возможно, они организуют какое-то агентство в Лондоне, а может быть, и тут».

Он продолжал об этом размышлять, когда шум шагов возвестил его, что разговор между женой и детьми подошел к концу. Он вышел им навстречу в холл и подождал у лестницы. Процессию возглавляла миссис Бэлкум, в ее глазах все еще блестели слезы — было ясно, что задача перед ней стояла не из легких.

За ней с опущенными глазами шагали обе девушки.

— Мы обо всем поговорили, — объявила миссис Бэлкум, прикладывая к глазам носовой платок, — Бетси и Джейн согласны с нашим решением. Но они… очень расстроены.

Бетси подошла к отцу.

— Мой храбрый папа. Я горжусь тем, что вы собирались сражаться из-за меня. Я уверена, что вы бы показали этому ужасному человеку его место.

— Бетси, боюсь, что тебе придется нелегко, — сказал господин Бэлкум. — И тебе тоже, Джейн. Хотя, конечно, в меньшей степени.

Бетси тепло пожала ему руку.

— О, у меня будет постоянно масса дел. — Она старалась, чтобы ее голос не дрожал, но это у нее плохо выходило. — Мне даже будет приятно некоторое время посидеть дома и не ходить на разные вечеринки и приемы. Понимаете, они мне надоели. Кроме того, папа, я расту, и мне многому следует научиться. Я не умею шить…

— Моя храбрая девочка!

— Кроме того, я буду больше общаться с вами и мамой. Вы это выдержите? Я постараюсь вам особенно не надоедать.

Младшей дочке мадам Монтолон исполнилось уже два месяца. Ее назвали Наполеона. Мать уже пришла в себя после беременности и родов. Сейчас она стояла у дверей, ведущих из столовой в кабинет императора. На ней было надето черное платье с большим вырезом, который прикрывал огромный кружевной воротник. Волосы ей убрали по последней моде — они были разделены пробором посредине и зачесаны назад; и она выглядела прелестно. Мадам поймала взгляд Наполеона и ждала позволения войти.

Наполеон был сильно занят и не желал, чтобы ему мешали. Но мадам Монтолон не собиралась отступать. Наполеон нахмурился и жестом показал, что она может войти. Мадам не ждала, пока он ей предложит сесть. Она выбрала кресло напротив императора и села, расправив юбки таким образом, чтобы ему была видна стройная и маленькая ножка.

Император ждал, когда она заговорит, но она смело взяла его руку и сказала.

— Эти руки прекраснее женских, — потом взяла большой палец в рот и сильно укусила его мелкими белыми зубками.

— Так, так, милейшая Альбина, вы снова принялись за свои штучки.

— Да, мой господин.

— Как малышка?

— Сир, у нее прекрасное здоровье. Все обсуждают, на кого же она похожа.

— Я слышал, что на ее отца, милый Монтолон должен этим гордиться.

Мадам Монтолон опустила глаза и улыбнулась.

— Неужели?

— Видимо, это будет ваш последний ребенок?

Графиня быстро подняла глаза.

— Ну-у-у, что касается…

— Вам больше нельзя иметь детей, — заявил Наполеон. — Так считает О'Мира. Его волнует ваше здоровье.

— Как трогательно, — она помолчала, а потом добавила: — Вас тоже волнует мое здоровье?

Пленник не желал более рассуждать на эту тему. Он взял в руки перо и склонился над работой.

— Почему вы пожаловали ко мне в такой час?

— Я хотела показать вам это. — Графиня положила перед ним вырезку из газеты, — Эта статья некоторое время назад появилась в Париже. Мне ее прислали знакомые. Они решили, что статья может меня заинтересовать, и не ошиблись. Она вызвала у меня большой интерес.

Наполеон взглянул на статью и начал быстро читать. Его лицо потемнело от ярости.

— Моншеню! Этот болтун, отвратительный сплетник, бесстыдно искажающий правду. — Он встал. — Мадам, вы это читали?

— Конечно, сир.

— Что вы об этом думаете?

— Я уверена, что в этом следует винить девчонку. Ее поведение привело к подобным слухам.

— Господи! Это не слухи, а открытое обвинение. Вы в это верите?

Мадам Монтолон заколебалась, а потом неохотно покачала головой.

— Нет, сир.

Наполеон заткнул за пояс статью и подошел к двери.

— Вы можете идти, графиня. Мне следует сразу поговорить с Бертраном.

Проходя сквозь открытую дверь, он подумал:

«У нее подозрительно блестят глаза, и она безусловно всему рада. Если бы мне не был нужен Монтолон, я бы его отослал во Францию, чтобы избавиться от этой женщины».

Бертрану не было нужды читать статью. Ему ее уже показал господин Бэлкум и сообщил о решении, принятом родителями Бетси.

— Я пришел к вам так рано по поводу этой статьи. Мосье Бэлкум сообщил мне, что они с мадам Бэлкум решили, что их дочь некоторое время не будет показываться на людях. Ей не позволено видеться с вами до тех пор… пока она не подрастет, и она также не будет навещать никого из нас, пока все не успокоится. Он просил меня передать вам его решение.

Лицо у Наполеона было страшно мрачным.

— Бэлкум предпринимал еще какие-нибудь действия?

— Естественно. Он — храбрый человек и вызвал на дуэль Моншеню. Этот наглый лжец к тому же оказался страшным трусом. Он перепугался и согласен опубликовать опровержение. Ему хочется обо всем позабыть.

Наполеон помолчал. Потом лицо у него побагровело, и он закричал:

— Нет! Ma foi! Бертран, я и так веду ужасную жизнь в этой поганой дыре, а тут на меня налагают разные ограничения. Мне было легче пережить пребывание на острове благодаря доброте и гостеприимству семейства Бэлкум, мне было приятно проводить время с малышкой Бетси-и. Разве недостаточно, что ее визиты были ограничены с тех пор, как меня привезли в эту тюрьму? Этот дрянной болтун с желаниями Дон Жуана и телом, похожим на жирную колбаску, посмел печатать ложь обо мне, и я должен чувствовать себя в роли захваченного на месте преступления подростка… Передайте Бэлкуму, что я не соглашусь с принятым ими решением!

Он вылетел из комнаты и захлопнул за собой дверь спальни. Сразу после этого дверь приоткрылась, и он поинтересовался!

— Бэлкум хорошо стреляет?

— Сир, мне кажется, он — неплохой стрелок. Он владеет оружием лучше, чем Моншеню. Так мне сказали.

— Жаль, что они не встретятся. Таким образом, можно было бы привлечь внимание Европы к тому, как здесь ко мне относятся.

В спальне царила тишина почти четверть часа. Потом дверь медленно отворилась.

— Бертран, я обдумал положение вещей, — заявил Наполеон. — Мне все это очень неприятно. Эти люди были ко мне так добры. Мне было бы неудобно, что я действую только в соответствии с моими желаниями и побуждениями. Бертран, я передумал. Передайте семейству Бэлкум, что я согласен с их решением.

Он сильно хлопнул дверью, чтобы показать, как его возмущает принятое решение.

Примерно полтора года Бетси почти не выходила. Она была очень активной девушкой, и время бежало очень быстро. Ей хотелось сделать столько вещей, что ей частенько не хватало дня. Но часто оказывалось, что она принимала участие в драме, разыгрывавшейся на острове.

Как-то утром она провела утро в своей спальне, сидя на кресле и читая книгу, только что прибывшую из Англии. Это был роман под названием «Гордость и предубеждение» [xvii]. Его анонимно опубликовали недавно, и, как считала Бетси, его написала женщина. У Бетси теперь была своя комната, где вдоль стены стояли открытые полки с книгами. Но ни одна из них не привлекла к себе такого внимания девушки. Она была настолько увлечена романом Элизабет Беннет и ее любовника Дарси, что отцу пришлось дважды позвать Бетси, прежде чем она его услышала.