Рэймидж смотрел на помощника судьи-адвоката, который, закончив копаться в бумагах, стал протирать очки. Скорее всего он уже прочитал письмо Пробуса с просьбой освободить его от участия в трибунале по причине болезни, и хирург «Лайвли» был вызван в суд, чтобы под присягой подтвердить неспособность капитана приехать. Или Пробус так ловко притворяется больным, или хирург с готовностью идет на лжесвидетельство.

Как только Рэймидж прибыл, заседание было объявлено открытым, и все участвующие и заинтересованные, в том числе Пизано, вошли внутрь. Барроу вслух зачитал имена капитанов, а затем привел их к присяге. После того, как все шесть, положа руку на Библию, поклялись, что будут «судить, руководствуясь совестью, благим разумением, и обычаями, применяемыми на Флоте в подобных случаях», Краучер, как председатель трибунала, привел к присяге самого Барроу.

«Приготовления закончены, — подумал Рэймидж, — начинается гамбит».

Барроу поднялся и стал монотонно, как пономарь, зачитывать обвинение. Время от времени его очки сползали с носа, и ему приходилось прерываться, чтобы поправить их.

Свидетелям было приказано покинуть зал суда, и Рэймидж повернулся посмотреть, как они уходят. «А их вовсе не толпа», — с грустью отметил про себя Рэймидж: боцман, помощник плотника да Джексон. И вдруг он увидел, что к двери направился еще один человек, подозрительно похожий на Пизано. Значит он тоже свидетель! Но его имени не было в списке Барроу…

Да, этот ход трудно просчитать. Рэймидж удивился, что использует шахматные термины, поскольку был весьма посредственным игроком. Игра казалась ему слишком медленной, да и память подкачала. Его полная неспособность запомнить карты во время бесконечных партий в вист на «Сьюпербе» приводила того парня, Хорнблоуэра, в ярость. И все же, улыбнулся про себя Рэймидж, несколько раз мне удавалось выиграть — именно потому, что я плохой игрок. Даже если Хорнблауэр догадывался, какие карты у него на руках, это не могло помочь, поскольку предсказать, как Рэймидж ими распорядится, было совершенно невозможно. В таких случаях Хорнблоуэр любил говаривать, что непредсказуемость — ключевой элемент тактики…

После того, как за Пизано захлопнулась дверь, Краучер постучал по столу.

— Прошу зачитать трибуналу рапорт подсудимого о сдаче фрегата Его величества «Сибилла».

Рэймиджа покоробило употребление в отношении него слова «подсудимый», но оно, безусловно, отвечало истине.

Барроу записал слова председателя — вести протокол было его обязанностью, и зашуршал бумагами, разыскивая рапорт Рэймиджа Пробусу. Вряд ли можно было назвать документ звучащим убедительно, когда его читал Барроу, со своей раздражающей привычкой понижать голос, добравшись до конца строки, и класть документ на стол каждый раз, когда с носа съезжали очки, так как ему требовались обе руки, чтобы водрузить их обратно.

К изумлению Рэймиджа, после завершения отрывка, где описывалась сдача корабля, Барроу продолжил читать дальше. Лейтенант наклонился вперед, пытаясь решить, протестовать или нет, поскольку остальное не имело к потере корабля никакого отношения, когда вмешался Феррис, младший из капитанов:

— А вы уверены, что это имеет значение для трибунала?

— Предоставьте судить об этом мне, — отрезал капитан Краучер.

— Но ведь мы расследуем только обстоятельства потери корабля, — настаивал Феррис.

— Мы расследуем поведение обвиняемого в данных обстоятельствах, — ответил Краучер, тоном пастыря, наставляющего заблудшего прихожанина. — В интересах обвиняемого мы обязаны рассмотреть в целом его поведение во время этого плачевного эпизода, — добавил он, не слишком удачно пытаясь скрыть фальшь, звучавшую в голосе.

— Однако…

— Капитан Феррис, — резко оборвал его Краучер, — Если вы намерены обсуждать этот пункт, я вынужден буду удалить вас из зала суда.

Феррис бросил взгляд на сидевших с каменными лицами капитанов, а потом посмотрел на Рэймиджа, давая понять, что дальнейшие попытки протеста не принесут результата.

— Прекрасно, — кивнул Краучер Барроу, — можете продолжать.

Наконец, Барроу закончил читать и сел.

— Поскольку настоящее расследование касается потери корабля и призвано оценить поведение обвиняемого, — произнес Краучер, — имеются ли у него еще какие-либо сведения, не отраженные в его рапорте и которые он хотел бы сообщить суду?

«Хитрая свинья, — подумал Рэймидж, — теперь уж ты наверняка подловил меня. Ты хочешь, чтобы я коснулся дела Пизано, дабы занести это в протокол и развить эту тему, а если я ничего не скажу, создастся видимость, что я пытаюсь скрыть факт».

— Все факты, которые я мог упустить в рапорте, без сомнения выявятся в ходе опроса свидетелей, сэр, — ответил он, поражаясь своей собственной уклончивости.

— А вы упустили некие факты? — встрепенулся Краучер.

— Ничего существенного, насколько я могу припомнить, сэр.

Отправляйся к дьяволу, подумал Рэймидж: сейчас жизненно важно помнить, что интонации и ударения не играют роли — важно то, что прочитают в протоколах сэр Джон Джервис и члены Адмиралтейства.

Бедняга Барроу — его перо старалось поспеть за быстрым обменом репликами. Теперь обливающемуся потом бедняге придется то и дело, как только он наберется смелости, просить сделать паузу, чтобы наверстать отставание.

— Очень хорошо, — сказал Краучер. — Теперь помощник судьи-адвоката зачитает второй рапорт, поданный капитану лорду Пробусу.

Второй рапорт? Рэймидж посмотрел на Барроу. Что это — другой гамбит?

— Этот рапорт датирован двенадцатым сентября, адресован лорду Пробусу и подписан графом Пизано, — произнес Барроу. — Он начинается…

Рэймидж уже готов был вмешаться, но его опередил Феррис:

— Это имеет отношение к делу? Трибунал не уведомлен официально ни о существовании графа Пизано, ни о его связи с потерей «Сибиллы».

Капитан Краучер опустил на стол обе ладони, и, глядя на воображаемую точку, расположенную футах в двух от его носа, ехидно заявил:

— К делу, возможно, имеет отношение, что я — председатель трибунала, а вы — его младший член.

Рэймидж чувствовал, что Краучера не слишком беспокоят протесты Ферриса: у него наготове был новый трюк.

— … Тем не менее, предлагаю продолжить работу трибунала и не представлять документ, пока его связь с делом не станет очевидной.

Краучер посмотрел на Барроу и сказал:

— Пригласите первого свидетеля.

Пока пошли за боцманом, Барроу лихорадочно заскрипел пером, время от времени опуская его в чернильницу движениями, напоминающими своей быстротой бросок змеи.

Рэймидж представлял, что он пишет. Лист озаглавлен «Протокол заседания военного трибунала, имевшего место быть на борту корабля Его величества „Трампетер“ в Бастии в четверг, сентября в пятнадцатый день 1796 года». Далее, под грифом «Присутствуют» значатся имена шести капитанов, начиная с Краучера, как председателя, «все капитаны ранговых кораблей в соответствии с выслугой, за исключением капитана лорда Пробуса, представившего председателю справку о невозможности участвовать в заседании по причине плохого здоровья».

Затем следует надпись «Приказ о созыве трибунала прилагается» — названный документ будет приложен к чистовому экземпляру протокола, так же как распоряжение о назначении на должность самого Барроу и текст присяги. После этого идет краткий пересказ дебатов с капитаном Краучером, а сейчас, видимо, он выводит новый заголовок: «Свидетельства в пользу обвинения».

Войдя в каюту, боцман с «Сибиллы» замялся в дверях, обескураженный таким количеством глядящих на него старших офицеров, а также ослепленный ярким солнечным светом.

Барроу взглядом пригласил его подойти к столу и вручил Библию. Боцман расправил плечи — обычно он ходил, слегка ссутулившись, и повторил слова присяги.

— Не отвечайте на вопрос, пока помощник судьи-адвоката не запишет его, — обратился к нему Краучер, — и не говорите слишком быстро.

— Есть, сэр.

Вот уже несколько секунд до слуха Рэймиджа доносились звуки оживленной перепалки, происходившей за дверями каюты. Краучер поднял голову. Похоже, раздавался женский голос, говорящий на быстром итальянском. Нет, не может быть, он видно, бредит! Барроу, закопавшись в бумах, ничего не заметил и начал допрос: