– О, Боже!

– Ты уже трижды сказал «о, Боже», Мэннинг. Лучше вставь фитиль в задницу и беги в клуб. Уничтожь все записи и телефонные номера всех мальчиков и шулеров, а то влипнешь в дерьмо.

– Ну и подонок этот Лонни, – сказал Мэннинг Эйнсдорф.

– Как зовут ту вшивую певичку с кривыми зубами?

– Марвин Маккуин.

– Скажи Марвин, что она не видела Гектора Парадизо в твоем клубе вчера. И Зейну скажи тоже.

– О Зейне не беспокойся, – сказал Мэннинг.

Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета N 4.

«Жюль часто говорил, что если ты можешь представить себя кем-то, то можешь стать такой. Ты представить себе не можешь, как много эти слова для меня значили. Понимаешь, я всегда думала, что стану знаменитой, но никак не могла представить, чем именно знаменитой. А он знал, он всегда знал, он говорил, что станет очень влиятельным. И действительно стал.

Когда я представляла себя знаменитой, то это была совсем иного рода знаменитость, чем моя теперешняя слава.»

В тот же день несколькими часами позже Филлипп Квиннелл вернулся в «Шато Мармон», пансион, расположенный в той части бульвара Сансет, который известен как Стрип – излюбленное место киношников и людей искусства. Секретарь Каспера Стиглица Бетти забронировала в пансионе для него комнату, или, как она назвала ее, «юношеский номер». Филипп обнаружил, что «юношеский номер» представляет собой одновременно спальню и гостиную.

– Прекрасно подходит для работы, – уверяла Бетти Филиппа, когда звонила в Нью-Йорк, чтобы сообщить о забронированном номере. – Все сценаристы, приезжающие из Нью-Йорка, останавливаются здесь.

Филипп – не любитель болтать по телефону, особенно с такими, как Бетти, которая говорила без умолку. Он сказал, что ее предложение ему подходит, но Бетти показалось, что он недоволен, хотя это было не так. Она вновь стала расписывать привлекательные стороны его будущего жилья.

– В этом пансионе Джеймс Белуши продулся.

– О, хорошо, – сказал Филипп.

– Только это было в одном из бунгало, а не в доме, где вы будете жить.

– Хорошо, – сказал Филипп.

Потерянный в аэропорту багаж нашли и доставили в пансион. Филипп заново побрился, сменил костюм, который носил со вчерашнего утра: прилетел в нем на самолете из Нью-Йорка, был на приеме у Мендельсонов, выполнил миссию по опознанию тела Гектора Парадизо в его доме на Хамминг-Берд Уэй, затем опять побывал в «Облаках» на вершине горы, куда отвез Камиллу и передал ее в заботливые руки Паулины Мендельсон.

Когда они приехали, у двери не было ни дворецкого, ни служанки. Сама Паулина стояла у открытой двери, ожидая, пока Филипп на взятой напрокат машине въезжал во двор. Она подошла к машине со стороны, где сидела Камилла, открыла дверцу. Когда Камилла вышла, женщины обнялись.

– Как это ужасно, – сказала Паулина.

– Бедный Гектор, – ответила Камилла. – Ты была таким хорошим другом для него, Паулина. Он обожал тебя.

– И я его. Не прощу себе, что не позволила ему остаться вчера, когда все ушли. Он хотел поговорить о приеме, а я сказала «нет».

– О, Паулина, в этом нет твоей вины, – сказала Камилла. – Я слышала, что Киппи вернулся, и ты, конечно же, хотела побыть с ним.

Паулина сдержанно улыбнулась при упоминании имени ее сына, но ничего не ответила. Камилла продолжала:

– Как он?

– О, помаленьку, – сказала Паулина. Воцарилось молчание, и в тишине раздался звук ударов теннисного мяча о стенку, доносившийся со стороны корта, невидимого за домом. На плечи Паулины была накинута кашемировая шаль, она запахнула ее концы, как будто замерзла, хотя не было холодно. Инстинктивно Камилла и Филипп поняли, что на корте играл, вероятно, Киппи. Повернувшись, Паулина тепло поздоровалась с Филиппом. Если она и была удивлена, увидев его в компании Камиллы и в том же костюме, в котором он был прошлым вечером, то ничем не выдала своего удивления.

– Я не вижу машины Жюля, – сказала Камилла.

– Он уехал рано утром, как только ему позвонили, и до сих пор не вернулся, – сказала Паулина.

– Кто звонил ему? – спросила Камилла.

– Не знаю. Из полиции, думаю. Камилла и Филипп переглянулись.

– Роуз еще здесь? – спросила Камилла.

– Господи, да. Со вторым стаканом «Кровавой Мэри» и сороковой сигаретой. Боюсь, что когда-нибудь она подожжет мой дом, – ответила Паулина. Она опять стала самой собой, очаровательной и заботливой.

– Как она восприняла новость?

– В полном отчаянии, названивает всем и каждому. Обвиняет во всем себя. Если бы они не рассорились, то ничего бы не случилось – таков смысл разговоров.

– Как большинство старых друзей, они вечно ссорились, – сказала Камилла, и обе женщины улыбнулись.

В машине завыла собака.

– Что это? – спросила Паулина.

– О, Боже, я совсем забыла, – сказала Камилла. – Это – Астрид. Мы привезли с собой Астрид. Я не могла оставить ее в том доме. Бедняжка, она пряталась под софой в библиотеке. Думаю, Роуз захочет взять ее себе, ведь это она подарила ее Гектору.

– Это именно то, что ей необходимо, – сказала Паулина. – Она уже планирует, как провести похороны. Торжественная месса в церкви Доброго Пастыря в Беверли-Хиллз. Она хочет, чтобы архиепископ Кунинг совершил богослужение – можешь себе представить? – и собирается устроить большой обед после похорон в лос-анджелесском «Загородном клубе». Ты не будешь возражать, если она все возьмет на себя?

– Конечно, нет, – сказала Камилла. – Роуз бесподобна в планировании приемов, другое дело, во что она их превращает.

– А теперь проходите в дом, – сказала Паулина. Филипп, наблюдавший за Камиллой и Паулиной сказал:

– У газетчиков сегодня будет знаменательный день из-за этой истории. Я удивлен, что они до сих пор не обрывают звонок у ворот.

– О, нет, я так не думаю, – сказала Паулина.

– Я имею в виду, что история подходящая. Знатная семья. Видная фигура в обществе. Миллионер – так во всяком случае, считают. Дядя Камиллы Ибери. Близкий друг миссис Мендельсон. Мне кажется, что это первополосный материал.

– О, нет. Я не думаю, что из-за этого поднимут шум, – повторила Паулина, покачав головой.

– А почему бы нет? – спросил Филипп.

– Так сказал Жюль, когда звонил. Он был в офисе Сэнди Понда в «Трибьюнэл».

– Но, Паулина, они забрали Раймундо, и он был в наручниках, – сказала Камилла. – Я видела его собственными глазами.

– Теперь они его отпустили. Вероятно, произошла путаница. Ну, что бы ни было, входите, а то у Роуз от волнения будет удар.

Филипп, будучи мало знакомым и в общем-то посторонним, отказался. Двадцать четыре часа назад он никого из них не знал и сейчас чувствовал себя неловко, оказавшись среди них в такой момент их жизни.

– Я не пойду, Паулина, лучше вернусь в пансион, проверю багаж и позвоню Касперу Стиглицу, чтобы сообщить, что я приехал.

Паулина посмотрела на него и улыбнулась.

– Счастливого дня рождения, – сказала она. Филипп в ответ улыбнулся, тронутый ее памятью.

– Я не знала, что у тебя день рождения, Филипп, – сказала Камилла.

– Столько произошло со вчерашнего вечера, что я сам забыл о нем, – сказал он.

– Сколько же тебе исполнилось?

– Тридцать.

– Мне тридцать два.

– Мне нравятся женщины старше меня. Камилла засмеялась.

– Я не знаю, как тебя благодарить, Паулина, что ты посадила меня рядом с этим замечательным человеком вчера, – сказала она. – Не знаю, что бы я без него делала.

Камилла и Филипп посмотрели друг на друга.

– Я позвоню тебе, – сказал он.

Когда Филипп выезжал со двора, на подъездной дорожке показался темно-голубой «бентли» Жюля Мендельсона. Он остановил машину у входа в дом и вышел из машины. Подойдя к Паулине и Камилле, он крепко обнял Камиллу. Филипп успел заметить, что он выглядел усталым.

Когда Филипп Квиннелл сказал Жюлю Мендельсону вчера вечером, отказавшись от вина «Шато-Марго» с аукциона Брешани, что у него нет проблем с алкоголем – «просто нет вкуса к этому», – он сказал неправду. Когда-то у него была эта проблема, закончившаяся ужасными последствиями. В результате часть своей жизни, о которой он никогда ни кому не рассказывал, он посвятил искуплению своей вины. Дважды в год он ездил в небольшой городок в штате Коннектикут, где родился. Он был сыном врача, давно умершего, и получил хорошее образование благодаря государственной стипендии. Через дорогу, отделявшую Олд Сейбрук от Уинтроп Пойнт – анклава для богатых, приезжающих сюда на лето из Хартфорда и Нью-Хэвена, жила Софи Бушнелл, проводя дни в инвалидной коляске с тех пор, как в результате автомобильной катастрофы стала калекой.