Это смятение и то, как оно появлялось, Клэр не могла контролировать. Она хотела остановиться, вести себя хорошо, но иногда не могла заставить своё тело подчиняться, и тогда безликие люди связывали её. Так много образов проносилось в голове – она ненавидела быть связанной. Безликие голоса говорили, что привязывание – для её же блага, чтобы она не навредила себе. Клэр всё равно боролась – ведь она никому ещё не навредила. Хотя подождите – да, навредила…

История её насильственных действий была задокументирована. И раз она была способна на это, лучше перестраховаться. Успокоение приходило тогда, когда она меньше всего ждала этого, когда всё, казалось, было потеряно.

Клэр слышала его голос.

Она не могла предугадать, когда это произойдёт, она не могла спровоцировать это или даже молиться об этом. Нет, Тони появлялся по собственному расписанию и по своей воле. Его голос приходил – слово, шёпот или длинная бессвязная речь. Мелодия глубокого баритона могла успокоить её, как ни одно лекарство.

Когда Клэр только появилась в «Эвервуде», лица и руки, которые выводили её на улицу, пытались приобщить её к работе в саду. Они клали ей в руки инструменты, но она не хваталась за них – она не могла. Это было слишком болезненно. Это напоминало ей о садах в поместье или тех, что были там, в их раю. Со временем лица сдались. Клэр так предполагала, ведь она не спрашивала. Неважно почему, главное, что они больше не настаивали.

Временами она пыталась вспомнить свою жизнь и не могла. Всё перемешивалось в одну серую массу – тёмное бледнело, светлое темнело – этакое место между мирами. Там было «прежде» - раньше, годы назад, давным-давно – когда у жизни был цвет. И там было «после» - время, когда всё исчезло, когда серое победило – время после темноты.

Её усилия по сдерживанию этой серости не увенчались успехом, и, со временем, она прекратила попытки. Серость сочилась отовсюду, проникала в мысли, заполняла пустоты. Её мир, её реальность стали серыми, бесцветными.

Потом вдруг, также неожиданно, как и его голос, без причины, начинали проникать оттенки цвета. Это был цвет непрошенных воспоминаний. Она была беспомощна в попытке остановить их. Обычно они начинались с ясных оттенков весенней зелени и голубизны над волнами озера. Без предупреждения всепоглощающая боль – обезоруживающее чувство утраты – останавливало её. И тогда, ещё хуже, чем серость – не было больше ничего. Ни белого, ни чёрного – НИ-ЧЕ-ГО!

Эта пустота была вызвана не только потерей Тони. О, она хорошо его знала, он бы возвращался на подольше, чтобы разжечь ее страсть, воспламенить ее желание, и потом исчезнуть опять. Это небытие было чем-то ещё – чем-то, что она не могла определить – чем-то, куда и серость не могла проникнуть –чем-то, что заползало прямо в сердце.

Если она позволяла мыслям задержаться на пустоте дольше, это разрывало её душу в клочья, и она чувствовала каждый рывок, когда мгновенные сцены с ребёнком и пожаром проносились в её сознании. Это была самая испепеляющая боль, какую она когда-либо испытывала, а ведь без сомнения, Клэр была ветераном боли. Она перенесла потерю, претерпела трагедию и выдержала физические страдания - черт возьми, она сама выдержала смерть.

Без предупреждения эта пустота приближалась к ней и опускала ее на колени. В такие моменты ее тело сжималось. Она слышала, как первобытная мольба срывалась с её губ - не слёзы, не рыдания в подушку. Она слышала мученический вой, который никто не мог понять, только она. Когда это случалось, приходили люди. Они говорили слова, которые она не могла разобрать, и новая боль появлялась в её руке.

Иногда она кричала только затем, чтобы почувствовать благословенный острый укол. Лица и голоса не понимали… она не могла просить, это было бы разглашением информации, и всё же ощущение укола вело ко сну - отсрочке от осознания серости и удушающей пустоты. Жизнь перестала быть настоящей. Возможно, она никогда и не была, и никогда не будет…

Иногда Клэр вспоминала чёрные пустоты. Эти мысли не пугали её, наоборот, чёрное поглощало серое, поедало небытие и обещало сильные эмоции. Ничего и никогда в Тони не было серым. Там всегда были цвета: голубые, зелёные, красные и коричневые. Так многое может ассоциироваться с оттенками коричневого. Память об этом коричневом, переходящим в чёрный, заставляла ее сердце биться чаще, бесконтрольно пульсировать, и голод тела по страсти, который только он мог утолить.

Иногда, уставившись на что-нибудь, Клэр представляла в своих фантазиях глаза Тони, вспоминая его способность общаться одним лишь взглядом. Вид чего-либо тёмно-коричневого или чёрного электризовал каждый нерв в её теле, но когда она видела шоколадно-коричневый, то всё её существо содрогалось от спазмов.

Клэр перестала беспокоиться месяцы или годы назад. Время было уже не важно. У неё была новая цель – дождаться, когда он вернётся, когда он будет держать её, ласкать, и будет любить до тех пор, пока его взор не наполнит её существо, пока он не поглотит пустоту и пока он не заставит цвет вернуться в её блёклый мир.

****

Клэр прогуливалась в сопровождении бесцветного голоса. Бесцветное лицо говорило, а она гуляла. Воздух был тёплым, а небо ясным. Клэр предполагала, что небо голубое, хотя она видело только серое – как в чёрно-белом кино. Женщина рядом с ней говорила и говорила, и казалась одновременно знакомой и незнакомой. Клэр не пыталась слушать, вместо этого она сконцентрировалась на прогулке. Послушание помогло ей заслужить временную отлучку из её одинокого убежища. Это был компромисс, на который она могла пойти. Когда они вошли в здание и проходили через кафетерий, Клэр взглянула сквозь свои защитные барьеры на мгновение, которого хватило, чтобы увидеть кого-то знакомого. Осознание этого отбросило её назад, обездвижило. Воспоминания хлынули потоком, цвета затопили серость. Она не успела запрятать их достаточно быстро.

Прежде, чем Клэр поняла, что происходит, она оказалась на полу. Туфли и голоса – единственное, что она видела и слышала.

****

Мередит не успела среагировать. Она знала, что женщина с другой стороны комнаты была Клэр. Несмотря на тусклые каштановые волосы, схваченные резинкой в хвост и чрезмерную бледность, Мередит узнала свою университетскую подругу. То были её глаза. Да, в них не было блеска, как в юности, но Мередит знала без сомненья, излишне худая женщина с изумрудными глазами была определённо Клэр.

Мередит хотела её позвать, но тогда она бы себя разоблачила. На краткий миг их глаза встретились, и между ними промелькнула искра узнавания. Прежде чем Мередит смогла сделать, сказать что-либо, Клэр, как подкошенная упала на пол. Внезапно она свернулась в позу зародыша, мотая головой и бормоча нечто нечленораздельное.

Женщина, которая сопровождала её, спокойно опустилась на колени и сделала звонок. Через мгновение их окружили служащие клиники. Мередит нарочито медленно продвинулась вперёд, когда они положили Клэр на носилки и воткнули иглу капельницы в её руку. Резкий выдох вырвался из груди Мередит, когда игла проткнула кожу Клэр. Она тихо приблизилась к женщине, которую когда-то знала. К тому моменту, когда она оказалась рядом с носилками, в изумрудных глазах Клэр не осталось и признаков узнавания. Воспользовавшись суматохой, Мередит нежно дотронулась до руки Клэр и наклонилась к её уху: - Клэр, это я, Мередит. Помоги мне рассказать твою историю.

Трепетавшая перед ней женщина ускользала. Её последний взгляд выражал облегчение, когда мирное спокойствие от лекарств завладело телом. Мередит беспомощно смотрела на удаляющиеся носилки.

****

Опять была боль в руке, но зато было и спокойствие. Прежде, чем снова провалиться в сон, Клэр попыталась вспомнить личность женщины. Она бесспорно была уверена, что должна её знать, но это было неправильно. Женщина не подходила этому месту, её убежищу. Мысли Клэр рассыпались… её история. Нет, история не принадлежала только ей.

История принадлежала многим другим; другим, которые подобно ей, никогда не смогут рассказать миру, что случилось; другим, которые теперь хранили молчание – теперь и навеки, хотя Клэр знала каждое слово в ней – она прожила её.

Рассказать историю? Нет… некоторые вещи лучше оставить в забвении

Глава 2

Сентябрь 2013

- Люди глупы, и, если правдоподобно объяснить, почти все поверят во что угодно.

Терри Гудкайнд

Вздохнув, Клэр застегнула последний замок на чемодане и повернулась к Филу: - Я рада, что тебе не нужно лететь назад в Айову на эту встречу, в департамент полиции.

В ореховых зрачках Фила засветились золотые искорки: - Ну, миссис Александр, что бы я был за муж, если бы отправил вас в Венецию одну? - И кивнув в сторону её живота, добавил, - Да ещё в вашем положении.

Рука Клэр инстинктивно потянулась к растущему в ней ребёнку. Слегка улыбнувшись, она ответила: - Мистер Александр, я очень это ценю.

Клэр ещё раз поправила свой тёмный парик. Она стала настоящим спецом в том, чтобы фальшивые волосы выглядели, как настоящие, но не могла справиться с тем, что голова от них страшно зудела. Она была бы счастлива отказаться от этой детали маскировки.

Фил продолжил: - Похоже, департамент в моей информации больше не нуждается. В офисе прокурора сказали, что им нужно исследовать новые улики и просили быть на связи.

- Хмм, - одобрительно промычала Клэр, втыкая новые шпильки. Когда её губы освободились от заколок, она спросила, - Интересно, что это за новые улики к ним поступили?

Встав позади нее, он смотрел на их отражение. Когда их взгляды встретились, Фил улыбнулся и ответил: - Я слышал окончание вашего разговора и могу предположить, что…

Громкий стук прервал эти слова. По напряжению его позы Клэр поняла, что он увидел беспокойство в её глазах. Общение с людьми требовало собранности, поскольку малейшая ошибка могла привести к провалу. Фил молча кивнул, выпрямился и пошёл к двери.