Дошло до того, что я начал с удовольствием вспоминать дни, когда, надо мной висела опасность, меня преследовали ученые мужи, поднявшие на ноги розыскную службу Земли. Тогда была цель - избежав преследования - теперь же ничего нет.

Существование стало терять смысл.

Я перестал ходить на работу, устраивался где-нибудь подальше от городка, чтобы здания и порт пропадали за холмами, собирал сухие ветки и разводил костер.

Смотрел на красноватое пламя, сидел, положив голову на колени, и думал. О чем я думал среди сиреневого приволья чужой планеты? Трудно сказать.

Мысли текли сами по себе, иногда останавливаясь на чем-то, перескакивая с одного на другое, в них не было последовательности. Меня это устраивало, так и должно быть с человеком, который ничего из себя не представляет. В них перемешалось все: воспоминания детства, образы друзей, которые забыли обо мне, презрение к женщинам, в крови которых предательство, живые картинки случившегося со мной за этот год... Я почему-то с удовольствием вспоминал корягу, на которой плыл когда-то по незнакомой речке, и лужу, где брал воду для того, чтобы приготовить кофе.

- Что вы тут делаете?

Оказалось, меня в уединении потревожили администратор колонии и еще несколько ответственных лиц, стоявших рядом с ним с выражением тревожного любопытства на лицах.

- Что это? - с недоумением спрашивали они.

- Костёр, - отвечал я. - Так горит дерево на воздухе.

- Зачем?

- Не знаю, - пожимал я плечами, - так хочется.

- Пойдемте с нами, - говорили они мне.

Я подчинился их требованию. Они уговаривали негромко и вежливо. Ни в чём не перечили, и я понял - они считают, что я сошел с ума.

Через день меня забрал с планеты Бельведер маленький санитарный корабль. Он быстро мчал в пустоте космоса, сжимая в движках пространство.

Я знал, он везёт меня в госпиталь. Где меня будут лечить. Если я на самом деле сумасшедший. Что в этом удивительного?.. Я на самом деле нуждаюсь в лечении.

Больница, в которую меня привезли, находилась на очень зелёной планете, имени которой мне не сказали. У меня осталось от неё ощущение огромного парка.

Невысокие корпуса больницы, легкие на вид здания, окружала ухоженная до предела природа. Кусты и трава были подстрижены, земля под деревьями взрыхлялась два раза в день, больные, желающие потрудиться, ещё и поливали её. Мы приехали из космопорта перед обедом, когда некоторые из них, с лейками и граблями, возвращались в жилой корпус.

Я обратил внимание, что все они крепкие и молодые. Мотыги и лейки в их могучих руках казались игрушечными.

- Откуда? - спросили они.

Я назвал планету.

Они в недоумении переглянулись.

Такое же удивление на лицах я увидел у дежурных врачей.

Автомат экспресс- диагноза мучил меня минут двадцать, врачи успели познакомиться с сопроводительными документами и встретили меня во всеоружии своей науки. Мой организм оказался в норме, никаких нарушений автомат не нашел.

- Значит, так: беспричинная депрессия, стремление оставаться в одиночестве, в связи с чем частичное неприятие людей, восстановление заложенных в наследственных отделах памяти архаичных стремлений, а именно, влечение к огню, - перечисляли они симптомы моей болезни, - частичная потеря трудоспособности, влечение к созерцательности...

- Коэффициент довольно низкий, "сорок два", - уточнил один из присутствующих Должно быть, мой случай был нетипичным, трое врачей долго разглядывали меня и задавали массу вопросов, внутренний смысл которых был как на ладони.

Интересовались, где я провел детство, какая обстановка была в семье, что побудило меня завербоваться так далеко от Земли.

Спрашивайте, спрашивайте, злорадно думал я, все равно никто из вас ни о чём не догадается. Никто не сможет открыть мой ларчик.

- Вы, наверное, считаете себя здоровым? - спросил один из них. Я пожал плечами.

- Конечно, считаете. Но между тем вы больны. Вероятно, у вас особенно чуткая и легкоранимая нервная система. Поэтому видимых причин для возникновения болезни мы не нашли. На некоторое время оставим вас здесь, постараемся выяснить эти причины и после соответствующего лечения вернем вас в строй... Контингент больных специфичен, постарайтесь найти с ними общий язык. Правда, ваш коэффициент несколько ниже, чем у них, - это не должно настораживать. Здесь все равны, у нас нет высоких или низких коэффициентов - у нас больные, наша задача сделать так, чтобы болезнь ваша поскорее прошла.

Оказалось, не напрасно они предупреждали о специфичности контингента. В наш век душевной гармонии и уверенности в будущем сходили с ума редко... В клинике лечились экипажи кораблей-разведчиков, работа которых - вторгаться в неведомое.

Через несколько дней я перезнакомился со всеми, и их чудесные рассказы на некоторое время отвлекли меня от тяжелых мыслей.

Все они были выздоравливающие, спокойствие возвращалось к ним, они собирались по вечерам у входа в корпус, чтобы делиться воспоминаниями. Никто из них уже не будет летать на разведчике - они не сожалели об этом. Просто кончился один этап их биографии и начинался другой, когда их после комиссии будут направлять пилотами на спокойные внутренние линии Заселенных Земель.

Я полюбил молча сидеть среди них и слушать. О каких только невероятностях не пришлось узнать! Отчаянные ребята садились на огнедышащие планеты, погружались в пучины неведомых ядовитых океанов, сталкивались с неразумными формами агрессивной неорганической жизни, их засасывало притяжение могучих "карликов" и "черных дыр", они попадали в свистопляску потоков времени, пролетали сквозь таинственные области, где действовали неизвестные законы мироздания... я завидовал их смелости и хладнокровию. Они достойно, с большой выдержкой вели себя в самых невероятных ситуациях...

Их рассказы были рассказами профессионалов профессионалам, без тени выдумки, четкие и взвешенные... Но скоро, чуть ли не на следующий день, я заметил странное обстоятельство. Ни один из них не испытывал любопытства к необычным местам и необъяснимым явлениям, с которыми пришлось столкнуться.

Бывать в подобных ситуациях была их работа, они исправно выполняли ее, но когда я просил назвать самое красивое место или пытался выяснить, не хотелось бы им вернуться обратно, что-нибудь предпринять самостоятельно, по своей воле - они смотрели недоуменно... Мне показалось, что у них любопытство отсутствует напрочь - они не испытывали интереса даже к собственному недомоганию, полностью полагаясь на врачей. А те, насколько я заметил, никогда не интересовались красочными историями подопечных.

У меня было много свободного времени. Лечебными процедурами не досаждали, потому что пришли к выводу, что мой случай чрезвычайно сложный и спешность в выборе метода может повредить. Так что медики не торопились решать мою судьбу.

Бравые ребята были заняты собой. Один не расставался с зеркалом, рассматривая, как убывает под действием чудотворных лекарств нервный тик и щека дергается не так заметно, другой не вылазил из бассейна, видя укрепление нервов в водных процедурах, третий постигал тайны самовнушения и под руководством тренера - высокого худого врача со странной фамилией Викорук - пребывал большую часть суток в нирване... У меня было время рассуждать, и я поневоле предавался этому занятию. Нельзя сказать, чтобы оно очень уж тяготило - я неожиданно додумался:

все люди, с которыми встречался за последний год, не были любопытны. Никого ничего не волновало, кроме насущных повседневных дел, Я привык к этому, казалось естественным, что пилоты-разведчики зевали от скуки, глядя на загадочные миры, что врачи погрязли в справочниках и данных анализов, наверняка не запомнив меня в лицо, что женщин, которых встречал, интересовал только мой коэффициент, по нему они судили о моих внутренних достоинствах, что коэффициент властвовал везде, ему, словно старинному идолу, поклонялась цивилизация.

В книжках, которые отец приносил с работы, я обнаружил странные произведения, написанные строчками, - они долгое время оставались Для меня непонятными. Их называли когда-то "стихи"... Я иногда, если дома никого не было, читал их шепотом. Странная власть звуков пугала. Потом, втайне от родителей, я полюбил читать их - дикая, необузданная первобытная фантазия овладевала мной, становилось жутко от ощущения бездонности чужого воображения... Отец по вечерам, пододвинув настольную лампу, склонялся над стопками книг. Аккуратно заполнял формуляры, перелистывал страницы, чтобы убедиться, что каждая находится в наличии, и ни разу не попытался прочитать немного из того, что проходило перед его глазами.