Китрос за столом регистратора разговаривал о чем-то с клерком. Он махнул мне рукой:

– Я слышал, сегодня ты опять пытался покончить с собой.

– Ну как на это посмотреть, Янни, – ответил я. – Но я жив, здоров и продолжаю жизнь в Бир-эль-Гафани. И по этому случаю можешь угостить меня выпивкой.

– Подожди минутку, – сказал он. – Бизнес есть бизнес.

Бар отеля представлял собой большую квадратную комнату с французскими окнами вдоль стены, из которых открывался вид на гавань. Соседняя комната предназначалась для игр, за которыми клиенты допоздна не засиживались. Вдоль одной стены располагалось восьмое чудо света – барная стойка длиною в милю из красного дерева эпохи королевы Виктории. За стойкой обслуживали три бармена, самые безупречные из тех, которых я когда-либо встречал, всегда готовые и способные предложить любой напиток и даже самый что ни на есть экзотический.

Было еще рано, и в баре не было никого, кроме леди Сары Гамильтон, которая сидела за красивым старым пианино фирмы «Шайдмайер», еще одним реликтом некогда великой империи. Пианино для Янни являлось предметом особой гордости, главным образом из-за того, что внутри него поблекшими золотыми буквами было написано: «Изготовлено специально для климатических условий Индии».

Сара Гамильтон играла мелодию «Туманный день в Лондоне», и надо сказать, совсем неплохо. Музыкальные фразы звучали великолепно, а исполняемые ею аккорды эхом отдавались в душе у слушателей.

– Привет, Сэвидж, – сказала она. – Что-нибудь из любимого вами?

– Нет, вы играете как раз то, что нужно. Капли дождя, падающие сквозь листву деревьев, туман, стелющийся по реке, звуки гудка, доносящиеся с Темзы из-за Лондонского моста. Единственно, чего недостает, так это Биг Бена и, может быть, одной или двух сирен. Я просто мучаюсь от ностальгии.

– И даже для вас это что-то значит, не так ли?

– В недавние тяжелые времена две сотни тысяч ирландцев пришли на помощь Англии, – напомнил я. – Мой черед настал в июле сорок третьего в день моего шестнадцатилетия. Я прибавил себе пару лет и попал в военно-морской флот.

– Из-за любви к милой старушке Англии?

– Из-за куска хлеба, мэм. Господь спас нас, дав нам на семерых одну корову и трех коз. И тогда у нас появился обычай всегда сражаться на стороне Англии во всех войнах, которые она вела, – произнес я нарочито театрально с пафосом, на который был только способен.

Она прыснула от смеха:

– Угостите сигаретой.

Сара наклонилась ко мне, и я вновь почувствовал запах ее духов, от чего руки мои почему-то слегка задрожали. Не проронив ни слова, она сжала мою ладонь своими холодными пальцами.

– Выпить не желаете? – спросил я.

– Почему бы и нет? Большой бокал холодного безалкогольного напитка. Желательно тоник со льдом.

– Вы в этом уверены?

– По-моему, вы уже приняли за нас обоих. Не так ли?

Я пропустил ее замечание мимо ушей и направился к барной стойке. Поначалу я хотел, как обычно, начать вечер с большого стакана виски, но почему-то заколебался. Она определенно приводила меня в трепет. В конце концов я остановил свой выбор на холодном пиве.

Сара уже отошла от пианино и стояла у открытого окна, устремив взгляд на гавань. Вечер был очень тихим. В пламенеющем оранжевым цветом небе светился молодой месяц. Когда я подошел, она повернулась ко мне и застыла в неподвижной позе, слегка отставив ногу и сложив одну руку на груди, придерживая одной рукой локоть другой.

На ней было обманчиво простое маленькое летнее платье, вероятно от Бальма. Короткое даже для такой погоды, спереди на всю длину застегивающееся на пуговицы, из которых две нижние были расстегнуты то ли случайно, то ли по замыслу модельера. Как я уже понял, нельзя было быть полностью уверенным во всем, что имело к ней какое-либо отношение.

Только одного я не мог понять. Сара была чертовски хороша и волновала меня так, как никакая другая женщина за эти годы. Естественно если не считать моей дорогой жены, до того как та покинула меня.

Я протянул ей высокий, покрытый инеем стакан. Кубики льда звякнули о стекло, когда она подносила его к губам.

– Шестнадцать лет в сорок третьем году? Выходит, вам сейчас сорок два.

– И я слишком для вас стар, – сказал я. – Поэтому мне следует сбросить обороты? Ну что за проклятая жизнь.

– Да, и каждый ее день, если воспринимать ее так, как вы. В сорок третьем меня еще на свете не было, поэтому о том времени судить не могу.

Ответ был достаточно прямым и в какой-то степени жестоким, как удар ниже пояса. Сара почувствовала это и, вероятно, пожалела о том, что сказала.

– Я хочу, чтобы вы с самого начала поняли, что я не люблю, когда кто-то думает за меня. Договорились?

Она села на подоконник, скрестив свои великолепные ноги. Тут вошел Морган. Бедняга, я совсем забыл о нем. Он снял фуражку и шлепнул себя по голове.

– Добрый вечер, мисс, то есть леди Гамильтон.

Она одарила его своей лучезарной улыбкой и провела тыльной стороной ладони по его подбородку.

– Для тебя, Морган, просто Сара. Отныне и во веки веков. Нас с тобой уже многое связывает.

Он хохотнул и нервно почесал подбородок.

– Черт возьми, хочу сказать, что вы, похоже, знаете, как оказать первую помощь.

– У меня было три младших брата, – ответила она. – Я знаю, как обращаться с мужчинами.

– Что с моим помощником? – спросил я раздраженно. – У него что, крыша поехала?

Она резко повернулась ко мне:

– Я же сказала, что у меня было три брата и я не впервые столкнулась с тем, что произошло с вами.

Она задела меня за живое, и я снова завелся:

– Уверен, что не впервые, ангел. Я что, был в таком уж жутком состоянии?

Она пожала плечами:

– Не знаю, был ли сорок третий год хорошим.

Последняя ее фраза обезоружила меня, и я, повернувшись к Моргану, который держал меня за рукав, произнес:

– Ну, ладно. Спроси у Али как всегда, а потом забирайся в «лендровер» и проспись хорошенько. Потом я заберу тебя на пристань.

Он, слегка пошатываясь, быстро зашагал в сторону барной стоики.

– А что он спрашивает у Али как всегда? – заинтересовалась Сара Гамильтон.

– Большую бутылку ирландского виски, к которой он будет прикладываться каждые десять минут в течение часа. Обычно это виски «Джеймсон», если оно у них есть. Здешние бармены испытывают чувство гордости, когда им удается ублажить своих клиентов напитками, о которых тут мало кто слышал.

– Он и так уже полупьян, – заметила она, и в ее голосе прозвучал укор в мой адрес.

Я покачал головой:

– С ним иногда случается такое и без спиртного. У подводников это называется кессонной болезнью. Как вы думаете, сколько ему лет?

– Не знаю, – пожала она плечами. – Наверное, лет шестьдесят пять.

– Ему сорок девять. На семь лет старше меня. Вот что может произойти с человеком, который опускается слишком глубоко, слишком часто и неправильно проводит декомпрессию. Ходячий мертвец, – с болью в сердце сказал я.

– И в этом вы вините Джека Сэвиджа, не так ли? Но почему?

Я повернулся и посмотрел на Сару, пытаясь разглядеть выражение ее лица. Но было темно, и к тому же на веранде за ее спиной появился Алеко. Буквально в следующее мгновение загорелся свет, и снова заработали вентиляторы.

– А, вот вы где. – Он улыбнулся и протянул мне руку. – Вы обещали меня угостить. «Китайский Клиппер» отлично подошел бы для этого случая. Посмотрим, сможет ли Китрос его сделать.

Я мог бы кликнуть одного из барменов, но тут Алеко повернулся и как-то уж совсем по-интимному положил руку свояченице на плечо. Мне это решительно не понравилось, и я решил оставить их наедине.

Когда я подошел к барной стойке, из своего кабинета, прикуривая на ходу сигару, появился Китрос.

– Один «Китайский Клиппер», – с каменным выражением на лице произнес я.

Янни повернулся к Али, старшему бармену, и невозмутимо произнес:

– Тебе потребуется китайский золотистый лайм[1]. Ты их с полдюжины найдешь в кладовке в керамических кувшинах. Придай с его помощью сухому джину желтый цвет. Главное – добейся нужного цвета. – Он развернулся ко мне и вкрадчиво спросил: – Что-нибудь еще?