Напротив, жизнь в монастыре гораздо полнее. Монахи встают очень рано утром, сидят в групповой медитации, пока еще темно, иногда повторяют нараспев правила ордена или писания на пали. Затем они берут чаши и идут за подаянием, собирая пищу, приготовленную для них мирянами. Позднее все население монастыря занято едой – раз или, как принято в некоторых монастырях, два раза в день. Всю пищу необходимо съесть до полудня. После мытья посуды может состояться краткая беседа учителя. Остальное время дня занято медитацией, занятиями или выполнением множества дел, составляющих часть жизни общины: нужно таскать воду из колодца, помогать в строительстве необходимых для монастыря новых зданий, помогать в чистке, в мытье, в подметании, в починки монастырской ограды. Обыкновенно все эти задания распределяются равномерно между всеми монахами, так, чтобы в течение дня можно было потратить несколько часов на медитацию, два или три часа – на чтение или занятия, а несколько часов – на работу для общины. К тому же некоторые монахи могут принимать мирян, учить их и давать наставления по практике медитации. В лесном монастыре монахи также шьют и красят собственную одежду. Вообще монахи заняты всеми необходимыми видами жизненной деятельности, так, чтобы их существование оказалось самодостаточным. Наконец, вечером монахи снова собираются вместе с мирянами для групповой медитации, для пенья текстов или мантр, а также для беседы учителя о дхарме. Это собрание длится около часа или дольше. Затем следуют вопросы и обсуждение дел общины, после чего все возвращаются в свои домики или жилые помещения и медитируют до наступления времени сна. В таком распорядке подчеркивается, что все виды деятельности в повседневной жизни составляют часть медитации. При формальном сидении, связанном с выполнением особых упражнений, например, наблюдения за дыханием, или во время работы по тасканию воды из колодца, во время беседы о делах общины и т. п. практикующего побуждают совершать все эти действия с максимально возможной внимательностью и сосредоточенностью.

Другое различие между традиционным центром интенсивной медитации и монастырем состоит в том, как используются собеседования с учителем. При интенсивной практике в центрах медитации практикующий должен ежедневно проходить собеседование; иногда собеседования проходят через день, но иногда даже чаще чем раз в день. При встрече с учителем практикующий сообщает ему о происшествиях во время своей медитации, и это помогает учителю осуществлять руководство практикой и приводить ее в равновесие. В силу интенсивной природы практики в таких местах этот аспект учения приобретает важность. Наоборот, в монастырях и общинах дхармы собеседования бывают нечастыми, хотя обычно всегда можно задавать учителю вопросы.

Обучение осуществляется по преимуществу в беседах о дхарме, обращенных ко всей общине; поскольку практика не обязательно бывает такой интенсивной, потребность в собеседованиях не подчеркивается. Фактически в некоторых монастырях чувствуется, что гораздо более ценной стороной образа жизни является уменье йогинов или практикующих медитацию самим отвечать на свои вопросы, работать с сомнениями, наблюдать за самим процессом возникновения сомнений и внутренних вопросов собственного ума. Таким образом они направляются к собственному опыту и учатся решать свои вопросы, как часть практики, не будучи привязанными к ежедневным собеседованиям и не нуждаясь в таком прямом руководстве учителя. Опять-таки мы видим, что оба подхода к собеседованиям с учителем являются разумными путями развития духовности; а какой из них будет подходящим – зависит от того, откуда вы начинаете практику и где находитесь.

Каковы же прочие выгоды столь тщательного конструирования обстановки в этих центрах медитации, в монастырях? В дополнение к созданию внешнего спокойствия, необходимого для всех высших степеней сосредоточенности, отсутствие отвлекающих факторов также препятствует нашему бегству от самих себя. Мы должны прямо встречать свои мысли и изменчивые состояния ума. Нам раскрывается наш ум; внимание устремляется внутрь. Даже в простом образе жизни монаха мы интересным образом находим, что привычная привязанность к вещам своего окружения до того сильна, что продолжает существовать несмотря ни на что. Если даже нам принадлежат три или четыре вещи, мы можем оставаться чрезвычайно к ним привязанными – к своей чаше для сбора подаяния или к одежде; мы считаем их более красивыми или в чем-то лучшими, чем чужие; мы можем испытывать страх перед возможностью их утраты. Удивительно обнаружить, что даже в простейшей жизни ум находит новые предметы для привязанности, и этот процесс будет продолжаться. Только ясно увидев все явление в целом, мы сможем от него освободиться.

Хотя в противоположность сотням тысяч других буддийских монахов Юго-Восточной Азии мастеров медитации не так уж много, они все же занимают положение среди наиболее известных и уважаемых членов общества, пользуются авторитетом за свои качества ума, за чистоту и святость, а во многих случаях – и за те силы, которыми, по всеобщему убеждению, обладают. В этой книге я почти не упоминаю о силах, развивающихся благодаря медитации. Этот подход к данному предмету соответствует традициям медитации в Юго-Восточной Азии, где даже наиболее могущественные и высокоразвитые учителя не особенно стремятся к развитию магии, мистических энергий или сил, даже не упоминают о них. Человек, ослепленный силой и таинственностью, склонен к тому, чтобы отвлечься от практики сострадания и мудрости; и все эти мастера озабочены только одним – углублением прозрения, ведущим к полному освобождению живых существ.

Поскольку в настоящее время жители Европы или Америки не имеют возможности получить визы для проживания в Бирме более чем лишь на две недели, а Лаос и Камбоджа все еще охвачены крупными политическими переменами, большинство западных последователей практики тхеравады, которой учат в Юго-Восточной Азии, отправляется в Таиланд. Сейчас в Таиланде находится более пятидесяти, может быть восемьдесят западных монахов-бхикку. За последние несколько лет их число удвоилось.

Но и при поездке в Таиланд с целью стать бхикку возникают затруднения. Не так легко получить визу; власти требуют, чтобы посвящение было дано довольно быстро; иначе практикующему приходится периодически покидать страну. Существует также языковая проблема. Можно приехать в Бирму для недельной практики в центре интенсивного развития; там многие говорят по-английски, потому что Бирма когда-то была английской колонией. А в Таиланде умеют говорить по-английски лишь немногие мастера. Нужно или выучиться тайскому языку, или найти центр, в котором имеется переводчик; а переводчиков часто найти нелегко.

Искренним буддистам Запада разрешено получить посвящение в монахи; фактически их поощряют к этому. В лучших храмах им приходится сначала пробыть некоторое время служками; затем, в качестве новообращенных, они изучают правила монашеского ордена, надлежащие социальные установления и поведение монаха; они знакомятся также с необходимостью строгого согласия со стилем жизни и заповедями монаха после посвящения.

В центрах медитации и в монастырях Юго-Восточной Азии вы найдете дхарму в весьма открытом виде; учителя охотно передают всю свою систему медитации любому приходящему. Кроме посвящений в орден бхикку, каких-либо других посвящений нет; не существует никаких тайн, никаких мистических традиций, которые надо было бы соблюдать в медитации. Все дается со щедростью, весьма прямо и просто: посетителя учат практике и поощряют к ней. Человек Запада, приехавший в храм или в центр, часто встречает там особый прием, потому что бирманцы и тайцы чрезвычайно ценят растущий на Западе интерес к буддизму и особенно рады помочь тому, кто проделал столь далекий путь, чтобы получить учение. Миряне зачастую испытывают к таким людям особое почтение, ибо они, в особенности простые крестьяне, видят в Западе свой образ небесного мира, потому что у нас есть телевизоры, автомобили, холодильники и прочные дома. Тот, кто покинул небо для того, чтобы прийти сюда и вести простую жизнь в медитационном центре, вызывает у них чувство величайшего восхищения. В последние годы своего монашества я часто с упорством внушал деревенским жителям, что западный рай – совсем не то, чем он кажется, что фактически любое счастье, приходящее через внешние чувства, в конце концов не приносит удовлетворения. Это счастье появляется и исчезает, но никогда не бывает в состоянии принести удовлетворенность внутреннего мира и мудрости.