Грегори долго стоял в дверях, не зная, как выбраться из этого неловкого положения. Сисс сидел к нему спиной и сосредоточенно разбирал папки, вытаскивая их из ящиков стола. Одни он отбирал, с других сдувал пыль, отгоняя ее рукой и недовольно фыркая. На кухне все так же шипел газ. Грегори подумал, что, наверное, там и находится женщина, с которой он разговаривал по телефону. Он сделал еще шаг, пол скрипнул, но Сисс не обратил на это внимания. И тут, подчиняясь внезапному импульсу, Грегори поступил совершенно непонятно: громко постучал в дверцу шкафа.
– Что такое? - Сисс поднял взлохмаченную голову и повернулся к двери.
– Добрый вечер и… прошу меня извинить, - чуть громче, чем следовало бы, произнес Грегори. - Не знаю, помните ли вы меня, я - Грегори из Скотленд-Ярда. Мы встречались на совещании у инспектора Шеппарда… Входная дверь была открыта, и я…
– Да. Помню. Что вам угодно?
Сисс с видимым усилием поднялся, отпихнул ногой ближайшую стопку папок, сел на стол и вытер платком руки.
– Я веду следствие… занимаюсь этой серией. - Грегори с трудом подыскивал слова. - Инспектор Шеппард познакомил меня с вашим письмом. Вы пишете, что подобных случаев больше… не предвидится. В связи с этим я и пришел…
– Да. Но я написал, что обоснования смогу представить только через некоторое время. Я работаю в одиночку и не знаю…
Сисс не договорил, умолк. Это было не похоже на него. Сунув руки в карманы, он прошел, ступая на прямых, негнущихся ногах, мимо Грегори. Подошел к окну, резко повернулся, неожиданно уселся на батарею, обнял руками колени и уставился на лампу. Какое-то время оба молчали.
– Впрочем, это неважно, - вдруг произнес Сисс. - В моих планах произошли изменения, весьма существенные изменения.
Грегори стоял в пальто и внимательно слушал, хотя понимал, что Сисс разговаривает не с ним, он говорит сам с собой.
– Я побывал у врача. Уже давно я чувствую себя неважно. Производительность моя упала. На основании среднего, выведенного из продолжительности жизни моих родителей и дедов, я полагал, что у меня в запасе лет тридцать пять. Однако я не учел влияния интенсивной работы мозга на сердечно-сосудистую систему. Мне осталось… куда меньше. И это меняет дело. Не знаю еще…
Сисс опять прервал на полуслове и вскочил так резко, словно намеревался выбежать из комнаты и оставить Грегори в одиночестве, чему тот нисколько бы не удивился. Грегори не представлял, как реагировать на эту исповедь; правдивость ее не вызывала сомнений. В сдержанности, в сухости тона, так не сочетавшегося с лихорадочными, порывистыми движениями Сисса - он срывался с места, пробегал несколько шагов и вдруг опускался, садился, точно спугнутая усталая муха, в бесстрастности повествования было что-то, вызывающее жалость. Сисс не вышел из комнаты - уселся на низкий диванчик, стоящий возле стены. Над его птичьей головкой с растрепанными, торчащими в разные стороны космами седеющих волос темнела большая репродукция «Сумасшедшей» Клее. [Клее Пауль (1870-1940) - швейцарский художник, один из лидеров экспрессионизма.] - У меня был составлен план на ближайшие два десятилетия. Третье оставалось резервным. Теперь придется все менять. Я вынужден пересмотреть планы - исключить все второстепенное, компилятивное. Я не желаю оставлять незавершенных работ!
Грегори молчал.
– Не знаю, буду ли я продолжать вашу работу. Теперь проблема становится тривиальной - остается подгонять гипотезы. А это не по мне. Неинтересно. Обработка статистических данных займет несколько недель, а без вычислительных машин, может, даже и месяцев.
– Наши люди… - начал было Грегори, но Сисс прервал его:
– Ваши люди для меня абсолютно бесполезны, это не сыск, а научная работа. - Сисс вскочил. - Что вам нужно? Объяснение? Хорошо, я вам объясню. - Он взглянул на часы. - Я и так собирался сделать перерыв. Эта проблема не имеет ничего общего с криминалистикой. Здесь нет ни преступления, ни преступников, равно нет и состава преступления, как в случае, когда человека убивает метеорит.
– Вы хотите сказать, что тут действовали силы природы? - спросил Грегори и сразу же пожалел об этом. Ведь он решил молчать и дать выговориться Сиссу.
– Прошу не прерывать меня! Для дискуссий у меня нет времени. Вы знаете, что это такое - «силы природы»? Я лично не знаю. Проблема является чисто методологической, а криминалистическая ее оболочка меня больше не интересует. Да и вообще никогда не интересовала.
Не переставая говорить, он подошел к выключателю, зажег верхний свет и взглянул на Грегори. На его тонких губах заиграла улыбка.
– Прошу взглянуть, - указал он на раскрытый шкаф. Грегори подошел и увидел карту Англии, покрытую сыпью мелких красных точек. Частота крапинок и интенсивность окраски была неравномерной: города окружали кровавокрасные кольца, а справа внизу, у побережья Канала, было бледно-розовое пятно величиной с ладонь.
– Проблема эта не по вашему разумению, а потому и объяснение вам, очевидно, ничего не даст, но другого-то нет, - все так же холодно улыбаясь, сказал Сисс. - Это место, самое светлое, вам знакомо?
– Да, это графство Норфолк, район, где исчезали трупы.
– Нет, эта карта представляет распределение заболеваемости раком в Англии на протяжении последних девятнадцати лет. Местность, где заболеваемость самая низкая, на тридцать процентов меньше средней, определена по данным пятидесятилетнего ряда и совпадает с районом, в котором исчезают трупы. Иначе говоря, тут налицо обратная зависимость, уравнение которой мне удалось вывести. Приводить его я не буду, поскольку для вас оно будет пустым звуком.
В том, как Сисс улыбался, одними губами, в самой его улыбке было снисходительное презрение.
– Ученый обязан относиться к фактам с максимальным уважением, - продолжал он. - Я, с вашего позволения, тоже шел от фактов. Трупы исчезают. Каким образом? Помогает ли им кто-нибудь? Да, если вы как полицейский жаждете именно такой формулировки. Им помогает тот, по чьей воле на десять миллионов моллюсков с правосторонними раковинами встречается один с левосторонней. То есть фактор статистической закономерности. Моей задачей было вскрыть взаимосвязь этого явления с другими. Наука всегда занималась только этим и ничем другим заниматься не будет - до скончания века. Воскрешение? Отнюдь! Это слишком сильно сказано. Я вовсе не утверждаю, что трупы оживали, что сердца у них начинали биться, мозг - мыслить, а свернувшаяся кровь снова бежала по жилам. Другое дело, если бы вы спросили у меня, не двигались ли эти тела, не меняли ли они своего положения в пространстве? Тогда бы я ответил утвердительно. Но это все факты. А вот объяснение.