Грегори был так поражен, что даже не ответил, не снял шляпы, а остолбенело продолжал стоять в дверях. Вид у него, должно быть, был довольно глупый, потому что инспектор чуть заметно улыбнулся.

– Может, вы все-таки закроете дверь, - наконец предложил он, поскольку создалась угроза, что немая сцена затянется надолго.

Грегори опомнился, повесил пальто, пожал инспектору руку и выжидающе уставился на него.

– Я пришел поинтересоваться результатами вашего визита к Сиссу, - сообщил Шеппард, снова усевшись в кресло и положив руки на книжку, которую перед этим читал. Говорил он, как обычно, спокойно, но в слове «результаты» Грегори уловил иронический оттенок и потому, отвечая, старался изображать наивную открытость:

– О сэр, достаточно вам было бы сказать, и я бы позвонил, нет, разумеется, это вовсе не значит, что я не рад вашему визиту, но специально приезжать… - торопливо говорил он.

Шеппард, однако, не пожелал включиться в предложенную игру. Коротким жестом он прервал поток красноречия.

– Не стоит играть в бирюльки, лейтенант. Правильно, я пришел не только для того, чтобы выслушать ваш рассказ. Я считаю, что вы совершили ошибку, и весьма серьезную, разыграв эту комедию с телефонным звонком. Да, да, со звонком к Сиссу. Вы поручили Грегсону сообщить о якобы найденном теле, чтобы посмотреть, как будет реагировать Сисс. И я рискну высказать предположение, что узнать вам ничего не удалось, блеф не дал результата. Я ведь не ошибся? Да?

Последние слова он произнес довольно суровым тоном.

Грегори нахмурился, настроение у него сразу упало. Потирая озябшие руки, он уселся верхом на стул и буркнул:

– Да.

Красноречие его сразу угасло. А главный инспектор, протянув ему портсигар и сам взяв сигарету, продолжал:

– Это известный прием, кстати сказать, литературный, на чертовски коротких ногах. Вы не узнали ничего или почти ничего, а Сисс уже знает или, в крайнем случае, узнает завтра, что, впрочем, одно и то же, о ваших подозрениях, и, мало того, он узнает, что вы подстроили ему не совсем лояльную ловушку. Тем самым, если принять вашу точку зрения, что он является преступником или соучастником преступления, вы оказали ему услугу - предостерегли. А в том, что такой осмотрительный человек, как наш преступник, получив предостережение, удесятерит осмотрительность, вы, надеюсь, не сомневаетесь?

Грегори молчал, растирая замерзшие пальцы. Шеппард продолжал выговаривать, все так же сдержанно и ровно, хотя глубокая складка между бровями свидетельствовала о том, что спокойствие его только внешнее.

– То, что вы не поставили меня в известность о своих планах, - ваше дело; я по мере сил стараюсь не стеснять инициативу офицеров, ведущих у меня следствие. Но то, что вы не поговорили со мной о своих подозрениях в отношении Сисса, это просто-напросто глупо, потому что я мог бы многое рассказать вам о нем - не как начальник, а как человек, давно с ним знакомый. Надеюсь, меня-то вы уже перестали подозревать?

Грегори мгновенно залился краской.

– Да, вы правы, - с трудом выдавил он, глядя в лицо инспектору. - Вел я себя, как последний идиот. Единственное мое оправдание - то, что я никогда, ни при каких обстоятельствах не смогу поверить в чудо, даже если бы это грозило мне утратой рассудка.

– В этом деле каждому из нас приходится быть Фомой неверующим - такова уж печальная привилегия нашей профессии. - Голос Шеппарда смягчился, как будто краска стыда, залившая щеки Грегори, доставила ему удовлетворение. - Ну, да я пришел к вам не устраивать нагоняй, а постараться помочь. А потому-за дело. Как прошло у Сисса?

С неожиданной легкостью Грегори начал рассказывать о визите, со всеми подробностями, не скрывая ни одного своего промаха. Примерно на середине повествования, красочно описывая сцену напряженного молчания, после которой они с доктором расхохотались, он уловил за стеной приглушенный звук и внутренне сжался. Мистер Феншо начинал ночную акустическую мистерию.

Грегори продолжал рассказывать, с жаром, многословно, а по спине у него ползли мурашки; несомненно, рано или поздно инспектор обратит внимание на эти противоестественные в своей загадочности и бессмысленности звуки, спросит, что они значат, и тогда ему, несмотря на упорное сопротивление, все-таки придется втянуться в орбиту этих таинственных нелепостей. Впрочем, Грегори не раздумывал над тем, к чему это приведет, просто он настороженно прислушивался к расходившемуся мистеру Феншо, как прислушиваются к ноющему зубу. Прозвучала серия щелчков, за ними последовали мягкие влажные хлопки. Грегори старался говорить как можно громче, энергичней, только бы инспектор не обратил внимания на эти шумы. Поэтому, закончив рассказ, он не замолчал, а, пытаясь заглушить мистера Феншо, принялся - чего при других обстоятельствах ни за что не стал бы делать - всесторонне анализировать «статистическую гипотезу» Сисса.

– Не представляю, как он наткнулся на эту историю с раком, но существование «острова» низкой заболеваемости - непреложный факт. Конечно, можно было бы провести исследования в более широком масштабе, скажем, по всей Европе, чтобы проверить, нет ли где-нибудь еще таких же «островков», как в графстве Норфолк. Это бы подкрепило гипотезу. Правда, я не говорил с ним на эту тему, да и с другой стороны - он прав: это не наше дело. Полиция, проверяющая научную гипотезу, действительно выглядела бы комично. Что же касается выводов, Сисс слишком умен, чтобы ошеломлять меня фантастическими предположениями, напротив, он сам их высмеял. А что же иное нам остается? Я думал над всем этим и вот к чему пришел: первый вариант, наиболее осторожный, основывается на том, что мы имеем дело с видоизменившимся возбудителем рака, скажем с неким неизвестным вирусом. Тогда ход рассуждений может идти следующим образом: рак проявляется в организме как хаос, организм же - это отрицание хаоса, это гармония, упорядоченность жизненных процессов в живом теле. И вот этот фактор хаоса, каковым является рак, вирус рака, в определенных условиях видоизменяется; он отнюдь не погибает, он продолжает жить, но уже не вызывает болезни, хотя и таится в телах людей. В конце концов, он перерождается до такой степени, что становится полной своей противоположностью и из фактора хаоса превращается в фактор некоего нового порядка - посмертного, то есть, преодолевая хаос разложения, который приносит смерть, пытается продолжить жизненные процессы в мертвом организме. В результате его жизнедеятельности трупы переворачиваются, шевелятся, уходят, и это является следствием необычного симбиоза живого, то есть этого переродившегося вируса, с мертвым, с трупом. Правда, рассудок восстает против такого толкования, да и само оно является вовсе не безупречным. Ведь этот фактор порядка вызывает отнюдь не просто какие-то, а весьма сложные скоординированные движения. Что это за вирус, заставляющий мертвеца подняться, найти одежду и тайком уйти, чтобы никто его не заметил?