Он пошел еще быстрее. Поворот… Снова поворот… Крутой подъем… Еще поворот… И вдруг сердце мальчика сжалось от радостного предчувствия. Он замедлил шаги и погасил фонарь.

— Петр Ильич, — погасите свой фонарик!

Они остановились — и посмотрели вперед.

— Кажется, свет…

С минуту они стояли молча, боясь поверить своей догадке.

Наконец Саша прошептал:

— Выход… — И бросился вперед.

Вскоре фонари были уже не нужны. С каждым поворотом становилось все светлее и светлее. Вот уже ясно обозначились стены туннеля. Потом стал виден покрытый песком пол. И вдруг… Нестерпимо яркий свет ударил им в глаза.

Саша невольно зажмурился. А когда снова разомкнул веки, то увидел перед собой большую узкую щель, а в верхней части ее — бездонное синее небо. Мальчик подскочил к отверстию и глянул вниз. Он был уверен, что увидит Ваю. Но внизу была не река, а большой овраг, по дну которого бежал многоводный ручей.

— Петр Ильич! Смотрите! Где же Вая?

Геолог подошел к отверстию:

— Вая? Она, видимо, осталась левее. Это ее приток.

Он обвел глазами высокие каменистые склоны оврага:

— А вон и наша подземная река!

— Где?

Петр Ильич вытянул вперед руку:

— Вон там. Видишь большой камень, у которого примостилась кривая лиственница?

Саша посмотрел в указанном направлении. Там, возле сползшей сверху глыбы, из земли вырывался мощный поток. Стремительным каскадом низвергался он вниз, дробясь о камни, усеявшие нижнюю часть склона.

— Вот оно что!.. — протянул Петр Ильич, осматриваясь по сторонам. — Овраг перерезал подземный поток. Теперь понятно, почему высохли эти лабиринты.

Но Саша его уже не слушал. Он видел перед собой воду. Только воду! Можно ли было сейчас думать о чем-нибудь другом? Он прыгнул вниз и, не обращая внимания на крутизну склона, на боль в ноге, на острые камни, катящиеся из-под сапог, помчался к ручью, который так заманчиво искрился на солнце.

Вода!.. Что может сравниться с водой для человека, который более суток страдал от жажды! Саша с разбегу бросился животом на землю и припал губами к шумящему потоку.

Первые минуты он не замечал ничего. Пил, фыркал, как молодой жеребенок, и снова пил. Но когда острая жажда прошла, он вдруг увидел свое отражение в ручье и чуть не вскрикнул: лицо его было совершенно черным. Он провел рукой по щеке и обернулся к подходящему Петру Ильичу. Тот тоже торопился к воде и не обращал внимания на Сашу. Зато Саша не мог отвести теперь от него удивленных глаз. С минуту он молча рассматривал своего спутника, а потом разразился таким хохотом, что Петр Ильич испуганно попятился от него в сторону.

Лицо геолога было черным от сажи. Черными были и его руки, куртка, воротник рубашки. Черными были даже очки, которые он усиленно протирал обеими руками, стараясь понять, что так развеселило Сашу. Но вскоре и ему стало ясно, в чем дело, и он залился веселым смехом.

А Саша повалился на землю и, положив руки под голову, стал смотреть на облака. И никогда еще небо не казалось ему таким глубоким и синим, а воздух таким чистым и прозрачным. Солнце же так приятно щекотало его горячими лучами, ветерок так ласково теребил его спутанные, давно не чесанные волосы, ручей так весело напевал ему свою бесконечную песенку, что Саша медленно прикрыл глаза и подумал:

«Как много говорят и пишут о счастье! Как много спорят о том, что нужно человеку для счастья. А ведь высшее счастье — просто жить на земле…»

Тем временем Петр Ильич напился и, немного смыв с лица сажу, подошел к Саше.

— Чего же ты разлегся? Бежим скорее к реке! Не растащили бы там звери наши продукты. Я просто умираю с голоду.

Саша поднялся. Теперь, когда прошло чувство жажды и спало нервное напряжение, не покидавшее его в пещере, он тоже почувствовал нестерпимый голод.

Они быстро пошли вниз по ручью. Долина его постепенно расширялась, склоны становились положе, а сам ручей — шире и спокойнее. Но идти было трудно. Дно долины было сплошь завалено камнями. Русло ручья, словно нарочно, прижималось то к одному ее склону, то к другому, а перебираться через него стало не так-то просто.

Но разве это можно было сравнить с пещерой! Саша невольно оглянулся назад и вдруг вспомнил:

— Петр Ильич, я не совсем понял, как это овраг перерезал подземный поток?..

— А помнишь большой источник на другой стороне оврага, под лиственницей?

— Ну да.

— Так вот, место выхода этого источника и та щель, из которой мы выбрались, когда-то соединялись подземным туннелем. Представь себе, что между ними проложена труба. А весь этот овраг заполнен землей. Вот так и было, когда вода текла через пещеру. Наш ручей тогда был много выше потока. Но постепенно он все больше углублялся в берег Ваи. Тальвег оврага опускался все ниже и, наконец, достиг подземной реки…

— И она вырвалась на волю!

— Да, поток свернул со своего пути и потек по оврагу. А его прежнее русло, по которому мы с тобой странствовали под землей, пересохло. Но овраг продолжал углубляться. И постепенно место выхода потока оказалось выше тальвега оврага, как и вход в туннель, идущий к пещере.

— А как же тот, другой вход, по которому мы забрались в пещеру?

— Там произошло то же самое. Но уже не овраг, а Вая перерезала русло потока. Да вон, кстати, и она сама!

Саша живо посмотрел вперед и увидел широкую гладь реки. И какой же родной и близкой показалась она Саше. На миг у него затуманились глаза и запершило в горле.

— Вая… — прошептал он чуть слышно. — Вот мы и вернулись к тебе!..

И река улыбнулась ему всей сверкающей ширью, а в шуме ее вод Саше послышались даже дружеские приветливые нотки.

Все их имущество оказалось в целости и сохранности. Утолив голод и смыв жирную сажу, они раскинули палатку и, смазав лицо и руки рипудином, повалились на спальные мешки. Теперь можно было отдохнуть. Саша закрыл глаза и с удовольствием вытянул ноги. Через минуту он уже засыпал, но его окликнул Петр Ильич:

— Саша…

— Что?

— Ты не спишь еще?

— Нет, а что?

Петр Ильич немного помолчал, а потом заговорил каким-то — странным, словно простуженным голосом:

— Видишь ли, я… В общем, ты извини меня. Там, в пещере, я не совсем вежливо говорил с тобой… Сам понимаешь, какое у меня было состояние…

— Что вы, Петр Ильич, — перебил его Саша, — я уже и забыл все это.

— Так ты не сердишься на меня?

— Нет, нисколько.

Петр Ильич повернулся на бок, и вскоре в палатке раздался его свистящий храпоток.

Но Саше уже не спалось.

«Какой нелепый обычай просить прощенье! — думал он, глядя на спящего геолога. — Извинился — и словно гора с плеч! Но разве это что-нибудь меняет? И разве дело в тех выражениях, какие он допустил в пещере? Просто он стал самим собой. А теперь извиняется…»

На другой день они поднялись рано. Над рекой еще клубился туман, а трава была почти белой от обильной утренней росы. С воды тянуло холодком. Солнце скрывалось еще где-то за лесом, и лишь отдельные лучи его несмело прорывались сквозь высокую стену деревьев.

Саша в нерешительности остановился перед темной, дымящейся водой. Прыгать в нее было страшновато. С минуту он потоптался на мокрой траве и решил было уже отложить на сегодня купанье, но тут же вспомнил насмешливые глаза Андрея Ивановича и, громко ухнув, бросился в воду.

Речная прохлада смыла последние следы слабости оставшиеся от подземных злоключений. Они казались уже чем-то вроде недавнего жуткого сна. Но когда Саша начал надевать брюки, рука его наткнулась на что-то твердое. Он сунул руку в карман и даже вздрогнул от внезапно нахлынувших воспоминании: рука его нащупала камень, вынутый геологом из глазницы черного идола.

Саша раскрыл ладонь и невольно вскрикнул от удивления: камень — был… зеленым. Что же это могло значить? Он отчетливо помнил, что глаза идола горели фиолетово-красным огнем. Таким же фиолетово-красным был этот камень и в руке Саши, когда Петр Ильич вынул его из глазницы идола. Может быть, это совсем другой камень? Но нет. Саша отчетливо помнил, что именно такую форму небольшой шестилепестковой розы имел загадочный кристалл. Однако там, в пещере, при свете фонарика, он был зловеще-красным, а теперь в лучах восходящего солнца сверкал всеми своими гранями совершенно прозрачный камень удивительно нежного, изумрудно-зеленого цвета.