Наташа вздохнула. Уже три дня прошло с тех пор, как взбунтовавшиеся воды Ваи лишили их плота. Вместе с ним река унесла все запасы продовольствия, палатку, спальные мешки, топоры, ружье Валерия, патроны и отобранные образцы минералов и пород. В первую минуту Наташа даже не осознала всей глубины случившегося несчастья. Ей было только страшно. И даже не страшно, а мучительно стыдно перед Андреем Ивановичем за то, что они не выполнили его приказа и тем сорвали дальнейшую работу экспедиции. Она заранее представляла, как он посмотрит на них, когда узнает о случившемся, что скажет им…

Но то, что произошло в действительности, было в тысячу раз хуже. Андрей Иванович выслушал их сбивчивый рассказ о гибели плота, не произнеся ни слова. Ни единого слова! Он даже не взглянул на них. Молча сел на камень, к которому был когда-то привязан плот, молча стал смотреть в мутные воды реки.

Так прошло несколько долгих минут. Невозможно передать, что происходило в это время в душе Наташи. Она презирала себя за то, что так глупо, так легкомысленно вела себя в этот день. И в довершение ко всему Валерий начал оправдываться:

— Андрей Иванович, мы не виноваты… Честное слово… Мы просто не думали…

Наташа вся съежилась от стыда, слушая этот жалкий приниженный лепет.

Андрей Иванович не проронил ни звука.

Через минуту Валерий затянул опять:

— Разве мы думали, что эта река…

И тут Наташа пе выдержала:

— Перестань! Слышишь! Как тебе не стыдно?!

Тогда геолог поднялся. Лицо его было совершенно спокойным.

— Выкладывайте содержимое ваших мешков!

Они поспешно, как нашкодившие дети, начали выбрасывать из рюкзаков свои вещи. Андрей Иванович вытряхнул и свой мешок.

— Продукты кладите отдельно, вот сюда.

Они молча отобрали пакеты с продовольствием. Его оказалось слишком мало: с килограмм сухарей, две банки консервов, немного сахара, кулек конфет и несколько плиток шоколада. В эту же кучу Андрей Иванович бросил двух только что убитых им куропаток. Он тщательно пересчитал все сухари, кусочки сахара и нахмурился.

— Н-да, не густо… Совсем не густо!

После этого он приступил к беспощадному перетряхиванию ребячьего багажа. В сторону было отброшено все лишнее: запасное белье, книги, печатки мыла, коробки с зубным порошком и тому подобное. Продукты и самые необходимые вещи Андрей Иванович разделил на три части и сам тщательно уложил по рюкзакам.

— А теперь, — сказал он твердо, — переправимся на левый берег, и в путь, к лагерю.

С тех пор прошло три дня. С утра до вечера, с небольшими остановками на отдых, шли они вдоль берега реки. Идти было трудно. Густая высокая трава сильно затрудняла движение. Особенно тяжело было по утрам. Одежда промокала от росы насквозь. В сапогах хлюпала вода.

Но вот вставало солнце. Трава подсыхала. И по лицам начинал струиться пот. Он заливал шею, спину, грудь. Одежда прилипала к телу. А несметные полчища мошкары накидывались, подобно обжигающей туче. И все это время — и утром, и в полдень и вечером — ни на минуту не затихающее чувство голода.

Шли молча. Только Валерий время от времени пытался заговорить с Наташей. Но она ограничивалась лишь односложными ответами. Щеки ее до сих пор пылали при воспоминании о том, что сказал он ей в тот ужасный момент, когда они обнаружили исчезновение плота.

Зато теперь она все чаще вспоминала Сашу. Но эти воспоминания были не менее мучительны. Теперь-то Наташа знала, в чем она виновата перед ним. В ее памяти снова и снова возникал разговор с Андреем Ивановичем там, у лабрадоровой жилы, где она впервые ясно поняла, что не имеет права даже на то, чтобы Саша вспоминал о ней в будущем.

А ведь было время, когда их связывала большая хорошая дружба.

Наташа потянулась на мягкой пихтовой постели, заботливо приготовленной с вечера Андреем Ивановичем, и мысли ее, помимо воли, унеслись в прошлое.

Однажды мать Наташи положили в больницу. А на другой день заболела и ее сестренка. Сколько забот свалилось на ее плечи! Нужно было сходить на базар, в булочную, в аптеку, истопить печь, приготовить обед. Наташа в растерянности металась по комнате, не зная, с чего начать, а больная Милка капризничала и принималась реветь всякий раз, как только Наташа бралась за пальто.

Вдруг в дверь постучались.

— Да! — крикнула она, не поднимаясь от печки, в которой никак не разгорались дрова.

Но в комнату никто не входил.

— Ну, кто еще там?.. — спросила она с досадой и пошла открывать дверь. В прихожей стоял Саша. Красный от смущения, он комкал в руках шапку, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу.

— А я шел мимо… И думаю… Может, тебе помочь чем-нибудь?

Наташа смутилась.

— Нет, зачем же? У меня все хорошо… Вот только печка не горит.

— Так я сейчас! — обрадовался Саша. Он окинул пальто и бросился прямо к печке, словно только за этим сюда и явился.

— А у тебя других дров нет? — спросил он через минуту.

— Есть в сарае. Да вот она, — Наташа кивнула на Милку, — не дает и шагу сделать из комнаты.

Саша тотчас же сорвался с места и, не одеваясь, помчался в сарай. Вскоре в печи загудело пламя. Саша поднялся.

— Может, сходить куда-нибудь надо? В аптеку или…

— Ну, что ты! Я сама сейчас сбегаю, — возразила Наташа. Но Милка, услышав ее слова, разразилась таким ревом, что ей пришлось сразу же отказаться от своего намерения.

— Вот так все время, — сказала Наташа смущенно. — Если тебе в самом деле не трудно, Саша, сходи, пожалуйста, в аптеку да по пути купи хлеба в булочной.

— Может, и на базаре чего-нибудь надо? — спросил Саша, надевая пальто.

— Так это же очень далеко…

— Ерунда! Я мигом! А тебя она разве отпустит? — подмигнул он притихшей Милке.

Та посмотрела на него заплаканными глазенками и решительно тряхнула головой:

— Не пуссу!

— Ну, вот видишь! — рассмеялся Саша. — А мне все равно делать нечего.

Наташа с минуту постояла в нерешительности. Потом взяла лежащую на столе сумку и подала ее Саше.

— Ну, сходи уж и на базар. Купи картошки и немного мяса. Деньги в сумке.

Саша схватил шапку, и через минуту Наташа увидела в окно, как он стремительно выбежал за ворота.

А когда час спустя она стала угощать его чаем, Саша снова покраснел и попятился к двери.

— Да нет… Спасибо. Я же на одну минуту…

Потом ей представился шумный, залитый огнями каток. Она вспомнила, как пришла на него в первый раз. Довольная и радостная, с новыми коньками под мышкой, она почти бежала туда, торопясь поскорее Помчаться по ровному блестящему льду. Еще издали она слышала музыку и веселый ребячий гомон.

Как не терпелось ей влиться в эту пеструю хохочущую толпу! Но как только она ступила на скользкий дед, сразу же начались несчастья. Ноги ее разъезжались в разные стороны. Коньки почему-то заваливались набок. А тело стало словно чужим.

Не успела Наташа сделать и нескольких шагов, как ноги подогнулись, и она упала на лед. И, как назло, поблизости оказалась целая толпа ребят из их школы. Дружным смехом приветствовали они ее ледовое крещение.

Но Наташе было не до смеха. Чуть не плача от боли и досады, добралась она кое-как до скамеечки в дальнем углу катка и, сев на нее, стала с завистью смотреть, как легко и свободно скользили по льду ее сверстники. Ее уже не радовала ни музыка, ни цветные гирлянды лампочек, освещающих ровное сверкающее поле. Занятая мыслями о том, как бы добраться до раздевалки и незаметно уйти с катка, она не увидела, как к ней подъехал Саша.

— Вот ты куда запряталась! Еле разыскал…

Наташа молчала. Саша присел к ней на скамейку.

— Да чего ты такая грустная? Может, ушиблась?

Наташа покачала головой.

— Так в чем же дело? Поехали!

— Ничего у меня. не получается! А они смеются…

Наташа готова была заплакать.

— Зачем же ты сразу поехала на середину? Чудилка!.. Надо сначала научиться стоять на коньках. Вот здесь это будет лучше всего. Вставай!

Наташа нерешительно поднялась.