Когда ж ночь августа пришла к рассвету
И стукнула в окно его слепое, —
То берега́ и воду скрыл туман,
Густой, непроницаемый. Мы были
Под самым Киевом, но капитан
Велел остановиться, — за туманом
Мы не могли до пристани дойти,
Не севши на мель. Мы остановились.
Курильщики бессонные набили
Махоркой, бакуном и вергуном
Огромные цигарки-самокрутки
И вышли с приглушенным говорком
На палубу. Хоть выколи глаза —
Ни зги не видно! Слышно лишь одно:
Как плещут волны где-то там, за бортом, —
Всё охватила темнота и сырость.
А город наш так близко — перед нами,—
Мы только можем чувствовать его,
Как близость матери дитя больное
Всё чувствует, хотя ее и нет
Близ колыбели. Налегла на всё
Промозглая, пронзительная сырость.
Казалось нам, что и конца не будет
Стоянью этому у входа в город —
Томительному, жалкому такому…
И вдруг — лишь в сказке это описать! —
Прорвал насквозь туманную завесу
Отважный луч, и в небе синева,
Как чистый взгляд, внезапно прояснилась, —
И на горе крутой предстал пред нами
Наш Киев — переливами садов,
Сверкающими главами церквей,
Строеньями в туманной, легкой дымке;
Он вдруг затрепетал, заговорил,
Весь золотой, серебряный, парчовый,
В торжественный одетый багрянец!