– Да, я воспитываю ее.

– А ее мать?

– Она живет со мной.

– Мать?

– Глория.

Резник пытался отвлечься от грохочущей музыки, несущейся из верхней квартиры и действующей на нервы.

– Вы видели кого-нибудь? – спросил он. – Никто не подходил к ней?

Она, не отвечая, смотрела на него, проводя пальцами по волосам, будто обтирая их. Резник сел. Она последовала его примеру. Теперь они оба сидели в одинаковых креслах с резными деревянными подлокотниками, обтянутыми материей спинками и мягкими сиденьями. Он подумал, не следует ли найти кухню и приготовить ей чай, и пожалел, что не захватил с собой Линн Келлог.

– Она всегда жила здесь со мной. Это я вырастила ее. Эдит Саммерс достала из кармана вязаной кофты пачку сигарет, щелчком выбила одну, взяла из коробки спичку, зажгла ее и затянулась.

– Мы с ней живем, как мать и дочь.

Она снова села, расправила на коленях просторную юбку автоматическим движением рук. Кофта, накинутая на ее плечи, была украшена витым черным шнуром, на ногах – выгоревшие красные домашние туфли без задников, к одной из которых прилепился кусочек белой шерсти. В ее черных, до плеч, волосах проглядывала седина. Резник подумал, что ей где-то между сорока и сорока пятью, как и ему самому.

– Кто-то забрал ее? Так?

– Мы этого не знаем.

– Какой-то подонок забрал ее.

– Нам пока ничего не известно.

– Вам вообще ни черта не известно! – Внезапный гнев опалил ей щеки. Быстрым поворотом рычажка она увеличила звук телевизора до предела, затем резко выключила. Ничего не объяснив, она выскочила из комнаты. Вернувшись через мгновение с щеткой на длинной палке, она изо всех сил стала стучать в потолок. – Выключите этот проклятый рев! – закричала она.

– Миссис Саммерс… – начал Резник.

Кто-то наверху сделал звук еще громче, так что бас сотрясал все в комнате.

– Я поднимусь и поговорю, – предложил Резник.

– Не стоит. – Она снова села. – Как только они увидят, что вы ушли, будет еще хуже.

– А что мать Глории? Нет никаких шансов, что ребенок может быть с ней?

– Никаких шансов. – Ее смех прозвучал коротко и резко.

– Но она видится со своей дочерью?

– Очень редко. Когда это взбредет ей в голову.

– Но она живет здесь? Я имею в виду – в городе?

– О, да. Она живет здесь.

– Если бы вы могли дать мне ее адрес… – Резник потянулся за блокнотом.

– Адрес? Я могу дать вам названия нескольких трактиров.

– Мы должны проверить, миссис Саммерс. Мы должны…

– Найдите Глорию, вот что вы должны делать. Вот. Посмотрите сюда. – Она вновь была на ногах, хватая то одну, то другую фотографию. Порезав палец, она вынула одно фото из рамки.

Резник держал в руках фотографию маленькой круглолицей девочки в светлом платьице, со спиральками белокурых локонов. Эта фотография появится на первых страницах газет, войдет при помощи телевидения в миллионы домов, иногда рядом с фотографией Резника или суперинтенданта Джека Скелтона, сурово и озабоченно призывающих сообщать любую информацию, относящуюся к пропаже девочки.

Информация поступала. Первые две недели их засыпали сообщениями о якобы виденной то в одном, то в другом месте девочке, различными слухами, обвинениями и предсказаниями. Но результата не было, и внимание к этому делу постепенно уменьшалось. Вместо фотографии Глории на первой полосе стал появляться лишь один абзац в конце пятой страницы. А после того как полиция проследила каждую ниточку, изучила все возможные варианты и не нашла никакого ключа, из газет пропал и такой материал.

Глухой тупик.

Как будто и не было никакой Глории.

Только иногда на какой-нибудь доске объявлений в городе можно было увидеть расплывшуюся, испачканную и порванную, никого не интересующую фотографию.

Какой-то подонок похитил ее.

Прошло шестьдесят три дня.

– Это твой ребенок.

– К сожалению.

– Джеки! Надо дать парню шанс.

– Если тебе так хочется, ты и дай ему шанс.

– Об этом я и говорю. Я могу помочь ему. Рей, Реймонд, послушай. Я знаю одного человека, мы с ним играем в бильярд, он сделает мне одолжение и возьмет тебя на работу, но при одном условии – ты должен обещать, что не подведешь меня.

– Ничего себе шанс!

– Джеки!

– Что?

– Давай послушаем Рея. Что ты скажешь, Рей?

– А что надо делать?

– Оптовая торговля мясом. И не только в нашем графстве.

– Значит, это скотобойня, – заметил отец.

– Что-то вроде того.

– Мне не улыбается работать на скотобойне, – пробурчал Рей.

– Тебе не улыбается работать где бы то ни было, – вставил отец.

– Это не сама скотобойня. Что-то вроде следующего этапа.

– Все едино, – уточнил отец.

Рей знал это место. Иногда вечером он проходил мимо, возвращаясь домой по Инсинерейтор-роуд. Там из-за стены слышался непрерывный гул моторов, а по воздуху распространялся теплый тяжелый запах. Часто этот запах был настолько сильным, что вызывал удушье, приходилось задерживать дыхание и быстрее уходить, не дожидаясь, когда взбунтуется желудок, а из глаз потекут слезы.

– Рей-о, – по-домашнему обратился к нему дядя, вставая, чтобы снова наполнить свою кружку. – Что ты об этом думаешь?

– Вот что скажу я, – заявил отец, протягивая свою кружку, – он думает, что может продолжать и дальше жить за мой счет и не беспокоиться.

– Скажи ему, – повернулся Рей к дяде. – Скажи ему: я буду там работать.

– Вот и хорошо! – Дядя заулыбался и наполнил также и кружку Рея.

– Какого черта ты соглашаешься? – выдавил из себя отец, наклонившись к нему. – Ты что, и вправду собираешься работать на этой проклятой скотобойне?

Запах. Жуткий запах. Каждый раз, поднося к своему лицу руки, Рей ощущал его. Запах был неотделим от него. Он весь пропитался им, прижимая к себе мясные туши, чтобы снять их с крюков, качающихся на конвейерной ленте, которая двигалась вдоль крытого двора. И, как бы Рей ни старался избавиться от него, как бы сильно ни тер себя пемзой или жесткой щетиной щетки, обдирая ножу, запах все равно не исчезал. Пахли пальцы и руки, плечи и спина, и даже волосы. Не помогали ни шампунь, ни мыло, ни дезодорант, ни одеколон. Можно было все это распрыскивать, втирать, делать что угодно – результат оставался прежним: словно Рей был покрыт невидимой пленкой, второй кожей, наподобие коросты.

Все началось год назад в трактире недалеко от дома. Его отец и дядя Терри уже целый час сидели, потягивая ром и запивая его пивом. Перед Реем стояла маленькая кружка, да и то, не желая, чтобы отец выговаривал ему за неспособность заплатить за себя, он встал, намереваясь уйти.

– Постой, Рей, – остановил его дядя. – Подойди сюда. Слушай. Если хочешь, я могу устроить тебя на работу.

– Оставь его, Терри, оставь. Не утруждай себя попусту.

– Нет, нет. Я говорю серьезно. Ему нужна работа, а я знаю одного парня и могу замолвить словечко.

– Если бы он хотел работать, то не валялся бы в кровати по утрам.

– У него просто нет необходимости вставать.

– Дать ему под зад, сразу появится необходимость.

– Джеки, он уже не ребенок, он взрослый мужчина.

– Да какой он взрослый! Посмотри на него.

– Ну и что с ним? Что у него не так?

– Лучше спроси, что у него тан?

– Все, что ему требуется, это работа.

– Сначала – отдых.

– Джеки!

– Просто работа его не интересует. Что ему работа! Он уже несколько раз устраивался на работу. А сколько оставался? Три недели, не больше. Однажды, правда, продержался целый месяц. Я так скажу тебе, Терри, сын он мне, не сын, но, если он тебя подведет, это будет твоя вина. Я считаю, что он не заслуживает твоей заботы.

– Это твой ребенок.

– К сожалению.

– Джеки! Надо дать парню шанс.

– По крайней мере, это позволит мне не болтаться у тебя под ногами, – ответил Рей, не глядя в глаза отцу. – Наконец ты перестанешь все время задирать меня.