— Хризолиты.

— Именно. Еще браслет твоей мамы, который мне прислали из Ирландии после несчастного случая, письма деда с войны из Франции — если это только можно назвать письмами: одно написано на куске картона, оторванного от коробки, но оно дошло до меня так же исправно, как будто было в конверте, и штамп почтовый на нем стоит. Его медали — он получил две, его часы, обручальное кольцо и целая связка документов: наше свидетельство о браке, метрика твоей матери и все в этом роде.

— Ты хочешь сказать, что мое свидетельство о рождении тоже там?

Молчание.

— Ничего страшного, бабушка, милая. Я его уже видела.

— Ты его видела? — резко спросила она. — Но как?

— Всего лишь копию. Просто написала в Сомерсет-хауз, чтобы мне ее прислали — я хотела взглянуть на нее сама, чтобы убедиться. Ты же знаешь: я все рассказала Джону про нас, я хочу сказать — про нашу семью. И показала ему эту копию. Ты меня понимаешь, верно?

— Да, — сказала она. — Конечно. Ты поступила правильно.

Сплетенные руки на покрывале шевельнулись:

— Тогда мне нет нужды рассказывать, что из этого документа ты ничего не узнаешь.

— Да.

Молчание. Я наклонилась и легко прикоснулась к старческой руке:

— Бабушка…

— Ну что?

— Знаешь, бабуль, я уже не школьница и мне не шестнадцать. Я успела выйти замуж и овдоветь, мне двадцать четыре года, да и люди теперь думают по-другому — во всяком случае, после войны. Ты всегда говорила, что не знаешь, кто он был, но если ты просто защищаешь меня от того, что может ранить меня…

— Кэйти, милая моя, нет. Я правда не знаю, поверь мне. Она никогда мне этого не говорила. А догадки тебе не помогут.

— Догадки? Ты о чем-то догадываешься?

Мой голос, наверное, стал резче. Бабушка взглянула на меня, потом, словно погладив рукой воздух, сказала неуверенно:

— Никто ничего не знает. Говорить-то не о чем.

— Что ты имеешь в виду? Бабушка, милая моя, ты должна сказать мне, ты обязана. У меня есть право знать все, абсолютно все.

— Да, ты права, — сказала она и неохотно продолжала:

— Ладно. Все, что я могу — так это передать ходившие тогда в деревне сплетни. В лощине останавливались цыгане… Ты помнишь Цыганскую Лощину?

— Да.

Это была тропка недалеко от Розового коттеджа, короткий путь до станции, которым редко пользовались деревенские.

— Цыгане жили там, когда ушла твоя мать. В лощине, с шатрами и фургоном. А на следующий день они исчезли. И люди говорили, что твоя мать ушла с ними.

— Да, говорили. Может быть, так и произошло. Но как это связано со мной, то есть с тем, кто был моим отцом? Мне было шесть лет, когда она ушла.

— Да, верно. Сплетничали, что с одним из них твоя мать гуляла еще когда они приезжали раньше, и что, уйдя из дому, она вернулась к нему. Больше ничего. Я говорила тебе, что все это впустую. Люди нагородят с три короба, а потом сами в это верят.

Она снова дотронулась до моей руки:

— Прости меня, милая. Это все. А теперь, когда ее нет, нам неоткуда узнать.

Снова молчание. Я поднялась и подошла к окну. Еще не угасли спокойные серо-синие летние сумерки шотландских нагорий. Где-то запел дрозд. Я повернулась к ней и сказала мягко:

— Ничего страшного, ведь сейчас это неважно. Я — это я, и никому ничем не обязана, кроме тебя, дедушки и Джона. Спасибо, что ты мне все рассказала, и давай про это забудем.

Я вернулась к кровати и снова села на стул:

— Ладно. Итак, я правильно тебя поняла? Ты хочешь, чтобы я съездила в Тодхолл и забрала из «сейфа» твои вещи, пока никто их не нашел.

— Так, но это не все.

— Что-то еще?

— Да. Раз уж у меня появился собственный дом, я хочу забрать оттуда свои вещи. Мебель и всякую мелочь, которую я оставила тогда твоей тете. Конечно, не всю мебель, у меня нет ни места, ни нужды в кроватях, но там стоит мой гардероб, и еще мебель в комнате Бетси, кое-какие картины и безделушки, мой чайный сервиз с розовыми бутонами и дедово кресло-качалка. Стол мне не нужен, здесь есть неплохой, и стульев достаточно… Я составлю список. Я поговорила об этом с ее милостью, и она позволила, чтобы ты съездила туда и взяла то, что захочешь. Она отписала туда, чтобы работу в коттедже не начинали, пока она не разрешит. Так ты съездишь, ладно?

— Непременно съезжу. Когда скажешь.

— И следи, девка, за носильщиками в оба, а то любой из них раскокает мой китайский сервиз и глазом не моргнет.

— Я прослежу, не бойся.

— И еще кое-что…

— Ну?

— «Сейф» заперт, — сказала бабушка с виноватым видом. — А я запамятовала, куда дела ключ. Я рассмеялась:

— Буду иметь в виду. Если мне понадобиться сделать дубликат — Боб Корнер все еще кузнечит?

— Да, но разве ему под силу справиться с такой мелкой работой? Ну хорошо, я попробую вспомнить все те места, куда я могла его припрятать, чтобы ты там посмотрела. Но это может занять у тебя и день, и два.

— Хорошо. А я смогу поселиться в коттедже, спать там? Я не хочу жить в «Черном Быке» и ходить туда и обратно за две мили.

— Все в порядке, ты отлично устроишься. Там все как при тете Бетси, и твоя комната все та же. Энни проветривает коттедж и наводит там порядок, но ты все-таки просуши матрасы…

Я засмеялась:

— Не волнуйся. Коттедж станет жилым в мгновение ока. Но только что скажут в деревне, когда я появлюсь там из ниоткуда и открою его?

— Он все-таки довольно далеко от деревни — так что, может быть, ничего и не заметят. Не то чтобы на это стоило рассчитывать, пока живы эти пронырливые сестрицы Поупс. Да и мисс Линси ничем не лучше, которая вдобавок малость не в себе. Но… — тут она, подмигнув, окинула меня взглядом, — Вряд ли они узнают в модной молодой леди, в миссис Херрик, маленькую Кэйти Велланд с грязными коленками и взъерошенными волосами. А если ты несколько дней побудешь одна…

— Именно это я и сделаю. И вовсе не грязные у меня были коленки, когда мне исполнилось шестнадцать и я ездила в школу! Нет, они все равно меня узнают, но пусть думают, что хотят. Теперь посмотри, сколько времени! Тебе давно пора спать, да и мне тоже. Хочешь чего-нибудь горячительного?

— Раз уж я вернулась к своему родному вереску, как говорится, — важно сказала бабушка, — можно и глотнуть чуток, так что вынь бутылку из-за комода: оттуда Кирсти не достать ее так, чтобы я не увидела.

— Ладно. Пойду принесу стакан. Или, может быть, два? — я поднялась на ноги. — И больше не беспокойся, милая бабушка, я привезу твои сокровища в целости и сохранности и все остальное, что ты захочешь. Пока подумай, а утром составим список.

На следующее утро я отправилась в Дом.

Как и в прежние времена, миновав конюшни и обнесенный стеной сад, я оказалась на заднем дворе, где крепкая женщина средних лет цепляла прищепками развешанные на веревке посудные полотенца. Это должна была быть Мораг: бабушка сказала, что вторая прислуга в Доме, девушка лет шестнадцати, приходит по утрам, а из верхнего окна до меня доносился звук пылесоса.

Мораг, которая появилась в Стратбеге уже после моего последнего визита, ничуть не подходила под бабушкино описание начинающей кухарки: ей было за сорок, выглядела она вполне солидно, и мне подумалось, что я бы скорее поставила на ее клецки, нежели на чью-либо «французскую кухню».

Она обернулась на мои шаги.

— Доброе утро, — сказала я. — Я Кейти, внучка миссис Велланд. А вы, должно быть, Мораг? Простите, что обращаюсь к вам по имени, миссис…?

— Имени вполне достаточно. Так вы Кэйти.

Мы пожали друг другу руки. Она оценивающе, хотя и не грубо, оглядела меня с ног до головы:

— Уверена, вам здесь обрадуются. Ее милость говорила, что вы, наверное, скоро придете.

— Сейчас удобно? Я просто заглянула узнать… Я могу зайти попозже, просто мне, видимо, придется уехать завтра на юг.

— Все в порядке, заходите. Вы можете и отсюда попасть в Дом, через кухню.