КОФЕ БЫЛ НЕПЛОХ, НО АНТИМОНАХУ НАСТРОЕНИЯ НЕ УЛУЧшил. Почему он забрел в это кафе? Здесь все было неправильным… Что за странная фантазия размещать этакую пластиковую нелепицу в подземелье? Не в цоколе какого-нибудь старого дома с замысловатым фасадом и «плохой» квартирой на четвертом этаже, а именно в подземелье. Антимонах терпеть не мог подвалов. К тому же пластик «под мрамор» напоминал ему кафельную плитку, которой отделывали общественные туалеты. В городе К. с некоторых пор в массовом порядке реконструировали общественные уборные, делая их платными. Подвальные кафе и туалеты становились похожими друг на друга, словно близнецы: запах одних и тех же освежителей воздуха, угадывающийся в гамме прочих ароматов; гирлянды одинаковых искусственных цветов, развешанных где попало. Тот же звон мелочи. То же выражение лиц.

С лицами было хуже всего. Возможно, из-за того, что в подвалы не проникает солнце. В таких местах стены; чтобы не покрывались плесенью, обрабатывают антисептиками. В мертвенном свете люминесцентных ламп на фоне продезинфицированных стен человеческие лица меняются. Они становятся бледными, под глазами появляются тени, заостряются носы и скулы, вытягиваются губы, западают щеки. Без солнечного глянца лица женщин кажутся глупыми или коварными, а лица мужчин — тупыми и жестокими. Антимонах подозревал, что с его лицом происходит нечто подобное. Поэтому он отворачивался от всех, никого не узнавал, ни с кем не заговаривал — сидел и цедил свой кофе, злясь на себя за то, что снова зашел сюда.

Но если на лица можно было не смотреть, го куда даваться от голосов, раздражающей музыки, хрипа динамиков? Звуки ранили Антимонаха даже сильнее, чем метаморфозы лиц. Правда, он научился защищаться от полифонических эффектов, слушая кого-то одного. Сегодня он сосредоточился на болтовне барышни за соседним столиком. Барышни в этом кафе всегда говорили об одном и том же. Опытное ухо Антимонаха фиксировало характерные интонации и придыхания: девица наверняка беседовала с будущим кавалером. Но, если молодой человек не подозревал об отведенной ему роли, то барышня уже приняла решение. Пожалуй, парень влип. Ему бы сейчас встать и уйти — только бегство спасет его от потока слов. Основное и неотразимое оружие женщины — интонации, жесты. Совсем не важно, какие именно слова она произносит. Вот ведь магия! Антимонах не раз наблюдал за подобными сеансами в полутемных кафе — потенциальный кавалер обязательно попадет в раскинутые сети.

Как и следовало ожидать, речь шла о женщине. Барышни в подвальных кафе любят рассказывать кавалерам о своих подругах, сотрудницах, соседках и соученицах.

Антимонах попытался представить себе ту, о которой шла речь. Разумеется, она проигрывает рассказчице. Ей тридцать, она стеснительна, несколько резка в речах и движениях, носит длинную косу, не пользуется косметикой. Очки в массивной оправе совсем не красят ее бледное лицо с мелкими чертами. У нее ребенок и болезненная брюзгливая мама. А муж — давно тю-тю… «Я бы силой сорвала с нее эти очки, безвкусные тряпки, отвела к хорошему парикмахеру…»

Нет, Антимонах не любил эту забегаловку. Он заставил себя не слышать то, что звучало за соседним столиком и вернулся к звуку кофемолки в скверном ансамбле с непритязательным репертуаром усилителя и равнодушием персонала, делящего клиентов по каким-то только им ведомым признакам на тех, с которыми «надо быть полюбезнее» и всех прочих. «Тоник?..» — с удивлением переспрашивает томная девица за стойкой! Кажется, она впервые слышит это слово.

Когда Антимонах снова прислушался к барышне за соседним столиком, она уже рассказывала о соседе, парнишке семнадцати лет, влюбившемся в 23-летнюю женщину с ребенком. «Женшина-с-ребенком» звучит как пулеметная очередь, отчетливо и быстро: как «Франкфурт-на-Майне» или «грузовик-с-прицепом». Кажется, барышню это ничуть не смущает. Может, она не видит разницы. Важно то, что родители насильно уволокли несчастную жертву к бабке («на-род-но-му-це-ли-те-лю»), и та в два счета вылечила его от «при-во-ро-та». Так-то. Соль повествования в том, что если «снять-с-гла-аэ», то тому «глазу» не поздоровится. Наверное, ни один офтальмолог с этим не поспорит. Да и как тут поспоришь — ведь у той «кино-и-немцы> сразу после «сняти-я-с-гла-аза» обозначилась опухоль головного мозга («ракета-земля-земля»). Впрочем, как несколько разочарованно сообщалось в финальном presto, ее успешно прооперировали. Но мощный жизнеутверждающий аккорд все-таки подвел итог композиции: парнишка, «вы-ле-чен-ный-от-с-гла-аза», ту женщину, разумеется, бросил. Скучно… Интересно, почему он все-таки приходит в это кафе?

А приходил он сюда потому, что чувствовал: тут должно, наконец, что-то случиться. В этом городе с ним уже давно ничего не происходило. От нечего делать (слушать барышню за соседним столиком ему надоело — она явно увлеклась, ей надо было подняться и увести своего уже готовенького кавалера сразу после рассказа о привороте) он развернул цветной бульварный листок, который, заходя в кафе, мимоходом выдернул из полотняной газетницы. Антимонах не читал газет, не слушал радио, не смотрел телевизор — это вызывало у него смертельную тоску. Ему понравилась газетница — он мог бы постоять возле нее, погладить, помусолить краешек, но в подземелье эти жесты казались ему непристойными. И он лишь выдернул из газетницы первое, что под руку подвернулось. Теперь он развернул газетку и принялся рассматривать картинки. Иллюстрации были преимущественно цветные, плохого качества. Краска размазалась но странице, буквы плыли, шрифт прыгал. Антимонах просмотрел подписи под картинками и перешел к заголовкам. Заголовки оказались разлогими и подробными: «На момент изнасилования девственница была пьяна от водки», «Топор, зарубивший семью дровосека, был найден в колодце и обезврежен», «Когда я взмывала над космодромом, генсекс махал мне рукой в непристойном жесте». Антимонах задумался над загадочным «генсекс». Газета начала ему нравиться. Он перевернул страничку. Статью за подписью А.С.Находчивого «О тайне Тунгусского метеорита поведала коза» он даже прочитал. Статья была хороша: о говорящей козе, предки которой присутствовали при Тунгусской катастрофе и так перепугались, что обрели дар речи, этот дар стал у них наследственным, и рассказ о событиях на речке Подкаменная Тунгуска они передавали от поколения к поколению в виде своеобразного космогонического мифа. Антимонах перевернул еще одну страничку.

Весь следующий разворот посвящался целительству. Здесь Антимонах насчитал пять обширных статей с фотографиями бабок, знахарей и шептунов, десятка полтора статеек малого масштаба и еще с десяток кратких объявлений. Статьи с фотографиями были самыми симпатичными. В них подробно описывалось, от чего и каким образом лечит шаман, его фото и даже сама газета (номер был заговорен и заряжен кем-то из присутствующих на полосе — Антимонах, правда, не понял, кем именно), А еще тут были отзывы благодарных клиентов. «Спасибо бабушке Урсуле! Мой муж пил и при этом терял человеческий облик…» «От меня ушла жена, любовница, секретарша — все вместе, представляете? Помог дедушка Ау. Он выкатал яйцом весь мой офис…» «Я занимался восточными практиками и почти достиг нирваны. Но после того, как меня покусали аквариумные рыбки…» «Жена, которую я всегда считал дурой, прикладывала мне к тому самому месту вашу заряженную фотографию. От импотенции лечила. Дура она и есть: теперь не знает, куда от меня деваться…». Антимонах блаженствовал. Целых полторы полосы были отведены под рассказы о снятых порчах, сглазах и приворотах. В них часто фигурировало нижнее белье (примерно в каждом третьем), импотенция, энурез, фригидность, венерические болезни и выпадание прямой кишки (в двух из трех), бесноватость, алкоголизм и семейные дрязги (в каждом втором). Антимонах рассортировал заметки сначала по заболеваниям, потом по упоминавшимся предметам, потом по методам исцеления и даже по количеству и типам опечаток.