Люди чувствовали их внутреннее смирение, их самоотверженность при великой любви к ближним, кто бы это ни был – крестьянин, купец, сановник, простая работница или барыня. У людей после общения с Оптинскими старцами возникали часто неведомые им до того чувства – любви к Богу, к молитве, к храму, к ближнему, ненависть ко греху… Так и хочется сказать, что не было на земле должности важнее старческой.

Старчество возникло вместе с христианством. «Этот, основанный на евангельском, апостольском и святоотеческом учении образ монашеского жития, – писал один из насельников Скита, иеромонах Климент (Зедергольм), в Житии старца Леонида, – в наше время пришел в такое забвение, что считаем не лишним сказать здесь о нем несколько слов». Так как в наше время в России старчество весьма редкое явление, то прислушаемся к объяснениям отца Климента.

«Путь старческого окормления во все века христианства, – пишет он, – признан всеми великими пустынножителями, отцами и учителями Церкви самым надежным и удобнейшим из всех, какие были известны в Христовой Церкви. Старчество процветало в древних Египетских и Палестинских киновиях, впоследствии насаждено на Афоне, а с Востока перенесено в Россию. Но в последние века, при всеобщем упадке веры и подвижничества, оно понемногу стало приходить в забвение, так что многие даже начали отвергать его. Уже во время Нила Сорского (XV в.) старческий путь многим был ненавистен, а в конце прошедшего столетия (XVIII в.) и почти совсем стал неизвестен. К восстановлению в России этого, основанного на учении святых Отцов образа монашеского жития, много содействовал знаменитый и великий старец, архимандрит молдавских монастырей Паисий (Величковский). Он с великим трудом собрал на Афоне и перевел с греческого языка на славянский творения аскетических писателей, в которых содержится учение о монашеском житии вообще, и в особенности о духовном отношении к старцам. Вместе с тем в Нямецком и других подчиненных ему молдавских монастырях он показал и применение этого учения к делу. Одним из учеников архимандрита Паисия, схимонахом Феодором, жившим в Молдавии около двадцати лет, этот порядок иноческой жизни передан иеросхимонаху Леониду, а им и учеником его старцем Макарием насажден в Оптиной Пустыни».

Вскоре появились старцы и в других русских обителях, но только в Оптиной была так ярка их деятельность, и только здесь – преемственность их от учителя к ученику. Посмотрим, что писали святые Отцы об этом явлении в монашеской жизни. В чем его сущность? Вот поучение преподобного Антония Великого, первоначальника иноческого пустынного жития, подвизавшегося в Египте в IV веке. «Твердо знайте, – говорил он, – что ни преуспеть или возрасти и сделаться совершенным вы не можете, ни уметь верно различать добро от зла вы не будете, если не будете повиноваться отцам вашим. Отцы наши сами так поступали: повиновались отцам своим и их наставления слушали; оттого преуспели, возросли и сделались сами учителями… Так Исаак слушался Авраама, Иаков – Исаака, Иосиф – Иакова… Повинуйтесь отцам своим и во всем слушайтесь – и не падете во веки».

Основа основ духовного делания – послушание, полное доверие своему наставнику. Авва Дорофей в своей знаменитой книге поучений говорит, что «нет несчастнее и ближе к погибели людей, не имеющих наставника в пути Божием» (Поучение 5-е). «Лучше тебе быть и именоваться учеником ученика, – писал преподобный Симеон Новый Богослов, – нежели проводить жизнь своеобразно и собирать бесполезные плоды своей воли» (Слово 72-е). Вот слова преподобного Паисия (Величковского): «Не может кто-либо спастись без отвержения своей воли, хотя бы и усердно подвизался, ибо наша воля и наш нрав – как медная стена между нами и Богом».

Искусного, умудренного Богом старца по справедливости называли кормчим, без которого невозможно было провести корабль в желаемую пристань, – об этом писал преподобный Иоанн Лествичник. И братья Ксанфопулы – Каллист и Игнатий – прибегли к этому же образу: «Если в море никто не пустится без искусного кормчего, если за какую-либо науку или искусство никто не возьмется без знающего дело учителя, то кто дерзнет приступить к изучению делом искусства искусств и науки наук, вступить на таинственную стезю, ведущую к Богу, и пуститься в беспредельное мысленное море, то есть в иноческую жизнь… без кормчего и учителя, опытного и истинного?»

Здесь святые Отцы говорят о руководстве старцами жизнью монахов. Но преподобный Серафим, Саровский чудотворец, и Оптинские старцы простерли свое благотворное влияние и на мирян многие из которых, как овцы без пастыря, погибали, не находя пути к спасению. В конце концов жившие в Иоанно-Предтеченском Скиту старцы стали истинными народными учителями. Старцев не забывали и после их кончины, поучаясь их наставлениями, событиями их житий, письмами, – есть книги о них, изданные Оптиной Пустынью и в прошлом веке, и ныне. Их старческое служение продолжается – и здесь, на земле, и на небе, где они предстоят Престолу Вышнего в лике святых.

В 1834 году из Площанской пустыни прибыл в Иоанно-Предтеченский Скит ученик старца Льва иеромонах Макарий. Он уже и сам был опытный наставник, имел духовных чад, но ему желалось быть возле своего старца, жить у него в послушании. В 1836 году о. Макарий был назначен братским духовником всей обители, а в ноябре 1839 года – скитоначальником вместо иеромонаха Антония, перемещенного на должность настоятеля в Николаевский монастырь близ Малоярославца.

Старец Лев относился к о. Макарию не как к ученику, а как к духовному другу, сотаиннику, постепенно приучая его разделять с ним старческие труды. Многих он отправлял исповедоваться к о. Макарию. Старец по каким-либо делам не давал решения без него – то же делал и о. Макарий. «Подождем, придет о. Макарий, – говорил старец, – вместе поговорим». Старец Лев скончался в октябре 1841 года – иеромонах Макарий заступил на его место.

Вот и скитоначальник, и старец, а полон смирения, выражавшегося во всем, – в отношениях с братией, в речи, в одежде, в письмах… Небогат он был здравием, но одевался легко – зимой в потертой шубе, надетой в один рукав, сапоги на босу ногу… Когда отъезжал куда-нибудь (в Долбино, в Севск или Мещовск, а то и в Москву), собирался быстро. Если кто с ним ехал – должен был поспешать. Похвалу себе старец называл «клеветой» и бывал недоволен, когда слышал что-нибудь такое. Многих умилял он, когда пел в храме, особенно покаянные песнопения – как бы великий грешник, со слезами на глазах… И еще многих великих даров удостоен был он от Господа – мира душевного невозмутимого, даров рассуждения и прозрения грядущего. Он был милостив к немощствующим и кающимся, умел наставить словом. Мог утешить и просто взором, благословением – всякий ближний чувствовал его любовь. Братия шли к нему в любое время, даже в час отдыха, когда он читал, – отказа в наставлении не бывало.

Он жил в домике, примыкающем к Святым скитским вратам. Две комнаты, которые он занимал, были украшены видами монастырей, портретами святителей; много было и икон. На столе чернильница, тетради, книги и духовные журналы, которые он выписывал. Как и все в Скиту, он вставал в 2 часа ночи и будил келейников, вместе с которыми совершал утреннее правило. Затем в шесть утра – часы и все остальное. С этого времени келлия его была открыта для всех. «Изумительно было спокойствие старца в минуты его наставнической деятельности! – вспоминал инок о. Евфимий. – Он с одинаковым терпением выслушивал нелепое суеверие и безумное вольнодумство, бессмысленную жалобу крестьянской женщины и замысловатую пытливость эмансипированной барыни, бесхитростный рассказ простолюдина и хитросплетенную фразу: ничто не могло возмутить его христианского терпения, его полного духовного спокойствия – все было покорено им в себе глубочайшему смирению. Это был истинный учитель нравственного богословия и духовного делания. Не цветисты были поучения его, но в них слышался дух, чувствовалась теплота; размягчалось самое ожесточенное сердце».