— Ты не из старшей дружины ли будешь?

— А ты с чего взял? — прищурился парень.

— Видел, — коротко ответил Ратибор.

— И впрямь оттуда. Меня Алешей звать, но все больше Лешаком зовут. По прозвищу Попович.

— Лешаком? — обрадовался Ратибор. — так ведь и я по прозвищу-то Леший! А звать Ратибором. Это ж выходит, мы почти тезки?

— Выходит, так, — немного удивленно сказал Попович. — А пойдем-ка обмоем такое событие…

С того дня каждую субботу Леший шел на рынок, встречал там Поповича, и они закатывались в ближайшее питейное заведение. Постепенно кметы подружились окончательно, в чем неоднократно заверяли друг друга после весело проведенных вечеров. Надо сказать, что, после того, как Леший приплелся однажды в длинный дом на бровях, наставники подняли его на следующий день раньше всех и вместо опохмела заставили бегать вокруг двора до одурения. Пережив такое, Ратибор стал весьма умерен в выпивке и позволял себе ровно столько, сколько нужно было, чтобы с утра голова не трещала. Но это обстоятельство дружеским попойкам ничуть не мешало, а наоборот, помогало, не давая перейти в пьянку. Кроме того, выпив, Попович становился необычайно словоохотливым и все норовил рассказать в очередной раз о своей славной победе над неким Тугарином. При этом у него каждый раз получалось, что Тугарина он сначала повстречал в чистом поле, победил в честном бою и убил, а потом встретил его же на княжьем пиру, вызвал на поединок и еще раз убил. Эту в высшей степени запутанную историю знал, пожалуй, весь Киев, так что, стоило Лешаку Поповичу открыть рот и произнести: «Это еще что! А вот как я убил Тугарина…», как все, сидевшие в корчме, немедленно начинали хохотать.

Но так расслабиться Ратибор позволял себе (а вернее, наставники позволяли ему) только по субботам. В остальные же дни он усердно постигал премудрости военной науки: учился драться, владеть конем в бою (а это оказалось не так просто: конь — зверь глупый и необыкновенно пугливый, и даже к свисту стрелы его нужно приучать, а то на бранном поле испугается, понесет — и пропал богатырь ни за пучок репки), управлять ладьей — вдруг пригодится, прятаться за кустами, деревьями и даже кротовьими кучками — разведка на войне первое дело.

В таких вот занятиях прошел год. К его концу Леший окончательно освоился с военным бытом и даже начал потихоньку считать себя богатырем. Он по-прежнему был не лучше и не хуже прочих, поэтому мог надеяться на то, что по окончании обучения его возьмут в отряд и дадут боевое задание. Но его мечте суждено было сбыться несколько раньше, чем он мог ожидать. Собственно, раньше даже, чем мог ожидать любой…

Тот день начался необычно. Когда ученики вышли на утреннюю зарядку, их загнали обратно в дом. Затем Хельги вышел вперед и сказал:

— Пришли вести. Посылают нас нынче к древлянам дань с них собирать. А древляне что-то неспокойны в последнее время. Как бы не получилось у нас войны вместо посольства.

Гомон недоумевавших воинов мгновенно стих. Древляне — дикий народ, усмиренный в свое время княгиней Ольгой, но не покоренный до конца даже воинственным Святославом, народ, среди которого, по слухам, еще попадаются оборотни, — такой народ был опасным противником. Коли уж так вышло, что и война возможна, то почему посылают туда младшую дружину? И вдобавок, где это видано, чтобы на полюдье не сам князь ездил? В этом смысле Чурила и задал вопрос. И получил ответ:

— Ныне князь Владимир с дружиной на южных рубежах. То ли со степняками воюет, то ли с другим князем не поделил чего — нам все едино выходит к древлянам идти.

Но что бы ни думали дружинники по этому поводу, а приказ князя есть приказ князя, как ни крути. Так что принялись воины готовиться. Посольство — дело серьезное, не просто съездить надо, а так, чтобы перед чужим племенем в грязь лицом не ударить. К тому же, многие откровенно радовались, что, может, выйдет случай повоевать.

И вот морозным утром кметы — теперь уже самые настоящие кметы — ровным строем выехали из ворот городка, направляясь на север, в древлянское Чернолесье.

За плечом Ратибора всходило солнце. Холодный воздух приятно пощипывал нос. На душе новгородца было так же безоблачно, как и на синем небе над головой. Настроение хозяина передалось и игривой кобыле-трехлетке, и она то и дело норовила встать на дыбы или пыталась выплюнуть удила, при этом поворачивая голову и кося на седока веселым глазом.

— Радостно? — неожиданно спросил знакомый голос из-за плеча. Ратибор повернулся и увидел Лешака Поповича. Сын служителя чужого бога как ни в чем не бывало ехал рядом.

— А ты-то как здесь? — вместо ответа поразился новгородец. — Ты же в старшей дружине, тебе рядом с князем место!

— Так уж вышло, — уклончиво ответил Алеша и поспешно отъехал подальше, оставив Лешего с чувством недоумения и подозрением, что дело тут нечисто.

Выехав на большую дорогу, воины сразу же разрушили строй (разумеется, с разрешения наставников, поважневших за короткое время немерено и велевших теперь именовать себя не иначе как воеводами или послами), и теперь ехали просто толпой. Неподалеку от Ратибора, например, трусил на невзрачном жеребчике Митяй, собравший вокруг себя нескольких кметов и рассказывавший им байки из своей жизни. Леший вслушался:

— … решил отдать деньги на сохранение нашему раввину. Прихожу к нему через месяц. И что бы вы думали, он мне говорит? Что я ему ничего не давал. Я ему — ребе, что вы мне будете говорить, когда я точно все помню? Так он позвал соседей, и все соседи говорят, что я никаких денег раввину не давал!

— И что, так и пропали? — спросил кто-то из слушателей.

— Как только эти свидетели ушли — достает раввин мои деньги и говорит — вот, возьми. Я ему говорю — ребе, говорю, зачем же было все это устраивать? И как бы вы думали, он мне ответил? Чтобы, говорит, ты понял, среди какой сволочи мне приходится жить!

Дружинники грохнули от смеха так, что из придорожного куста вылетел ошалевший заяц и понесся куда-то, сам не зная куда.

Но потом Молния замолчал, а целый день не вылезать из седла и только любоваться видами было изрядно скучно, так что к вечеру Леший начал подумывать, а не устроить ли ему какой-никакой скандал или дебош, чтобы чуть повеселее стало.

И, как только он окончательно утвердился в этом неблаговидном намерении, издали послышался шум. Вскоре стало ясно, что шум этот исходит из раскрытых дверей корчмы. Точнее, его источником были два дюжих мордоворота, один из которых держал за шиворот какого-то потрепанного мужичка, а другой спокойно и размеренно бил его по морде. Мужик сопротивлялся и что-то кричал про несправедливость.

— Несправедливость? — оживился Ратибор, радуясь, что не пришлось даже подыскивать повод для драки — сам нашелся. — Где? — он повернул лошадь к корчме. Тут же выяснилось, что и остальные орлы-богатыри прямо-таки жаждут постоять за правду, так что Хельги назначил привал именно в стенах этого заведения.

Увидев вооруженный отряд, мордовороты, кажется, смутились.

— В чем дело? — внушительным голосом вопросил Хельги, чуть не наезжая на вышибал своим жеребцом.

Старший из парней почесал в затылке, а затем буркнул:

— А ты кто такой будешь, что спрашиваешь?

— Воевода младшей княжеской дружины, — все тем же тоном ответил Хельги. — Вся дружина здесь же, если ты не заметил.

Неприветливость вышибал как ветром сдуло. Они немедленно принялись почтительно кланяться воеводе и сняли бы шапки, если бы и без того были не с непокрытыми головами. Один тут же побежал назад в корчму (видимо, звать хозяина), а другой начал объяснять:

— Вот этот мужик, — кстати, «этот мужик», судя по всему, ошалевший от мордобития, а теперь еще и от нежданного прибытия большого начальства, так и остался сидеть на крылечке и тупо созерцал дружинников снизу вверх, — зашел, понимаешь ли, в корчму и давай нюхать водку, что гостям наливали. Нанюхался, сами видите, допьяна, а платить не желает!