Может быть, поэтому попала она в самую середину озера. Новгородец еще успел увидеть стремительно приближающуюся темную поверхность, как вокруг поднялась туча брызг, и он оказался в ледяной воде.

Одежда сразу намокла и потянула ко дну. Отчаянно колотя руками, Ратибор сумел выплыть на поверхность. Почему-то чуть не все озеро было покрыто тонким слоем серого пепла, а птица словно сквозь землю провалилась.

«Как же так», — задумался Ратибор, выгребая к берегу. — «Ведь точно же помню: вместе со мной птица в воду плюхнулась, аж зашипело. Неужто утонула?»

И тут до него дошло. Пепел на поверхности воды — это было все, что осталось от Жар-птицы. Живущая светом и теплом, попав в воду, она погасла и, словно сгоревшая береста, рассыпалась пеплом. Драгоценная добыча была безнадежно упущена. Обидно, конечно, но бить себя в грудь уже поздно. Надо выплывать.

Добравшись до берега, Ратибор первым делом разделся. Холодный воздух обжег кожу, но лучше уж так, чем в мокрой одежде шлепать. Старательно все отжав, вылив воду из сапог и снова одевшись, новгородец направился на поиски своей лошади.

Лошадь, как ни странно, смирно стояла на том же месте, где хозяин ее оставил. Ноги ее были спутаны травой. Мысленно поблагодарив лесовика, Ратибор отыскал в сумке огниво и спустя несколько минут уже сушился перед костром, раздумывая.

В теперешнем виде его бы не пустили не то что на пир, а даже на порог к князю. Одежда измялась, испачкалась и местами прогорела. Шапка слетела неведомо когда и неведомо где теперь лежит. На лице и руках, да и по всему телу — красные пятна от ожогов. Словом, имел Ратибор сейчас вид не купеческого сына и уж никак не богатыря, а скорее бездомного побродяжки-погорельца. Но делать было нечего: не возвращаться же в Новгород с позором — вот, мол, ловил Жар-птицу, да заместо этого в озере искупался! Не то что куры — поросята копченые на рынке, и те засмеют. Хорошо, что запасная одежа всегда с собой. Хуже то, что секира, без которой Ратибор из дому не выезжал, тоже выпала из-за пояса то ли во время полета в поднебесье, то ли когда барахтался в озере. А без оружия новгородец чувствовал себя всегда как-то неуверенно. Ну да ладно, придется покупать новую в Киеве.

Обогревшись, новгородец поехал дальше. Вскоре лес расступился, и дорога вышла в поля. Выезжая из леса, Ратибор внезапно почувствовал на спине чей-то пронзительный, но не злой взгляд. Обернулся… и в очередной раз за этот день открыл рот.

На опушке леса стоял здоровенный волк небывалой седой масти. Волк неторопливо и даже как-то задумчиво чесал задней лапой брюхо и укоризненно смотрел вслед удалявшемуся человеку. На шее зверя болтался деревянный оберег на веревочке. Встретившись взглядом с Лешим, волк покачал головой, развернулся и исчез в лесу.

Ратибор еле слышно ругнулся. Мало ему чудес — с лешим в кости играл, на Жар-птице летал, теперь еще волколак из леса провожает! Нет, надо уносить ноги подобру-поздорову, а то еще Змей Горыныч на огонек заглянет, вот тогда настоящая потеха начнется…

Новгородец толкнул коня пяткой в бок и затрусил по грязи дальше в сторону Киева.

Стольный град встретил Ратибора мерным гулом, словно стоял он не на берегу широкого Днепра, а по крайней мере у Лукоморья, возле самого Моря-Окияна, что, как известно, обтекает всю землю.

Где-то на полпути купеческий сын догнал мужиков, что везли в Киев рожь на продажу, так что в ворота он въехал, развалившись в телеге, а его конь, сильно обрадованный облегчением ноши, бодро шагал сзади, привязанный за уздечку.

Распрощавшись с попутчиками, Ратибор отправился на рынок. Пояс с деньгами все еще давал о себе знать приятной звонкой тяжестью, но вскоре ему предстояло уменьшиться.

Рынок гудел. Поздней осенью торговля обычно несколько затихает, но Киевский рынок был так огромен, что даже во время этого затишья кипел народом. Крики торговцев, зазывавших покупателей, шумные ссоры из-за места, громогласные вопли добропорядочных горожан, торгующихся с бессовестными обдиралами-торгашами, чавканье сотен и сотен ног по грязи — все это сливалось в шум морского прибоя, мешая заметить что-нибудь одно, но не новгородцу, с детства привыкшему к подобной суете, теряться на рынке, тем более верхом! Взобравшись в седло и рассекая лошадью толпу, Ратибор скоро отыскал оружейный ряд.

В самой богатой лавке сидел тепло одетый пожилой ромей и не спеша, с достоинством копался толстыми пальцами в широкой бороде. За его спиной на стене висели секиры, мечи, ножи-засапожники, шестоперы. Всего этого было достаточно, чтобы вооружить небольшое войско. Леший остановился в дверях и начал внимательно разглядывать товар.

Купец воззрился на вошедшего.

— Покупать будешь или так смотришь? — поинтересовался он.

— Может, и буду. Вот, к примеру, эта секира… Нельзя ли по руке прикинуть?

— Отчего же нельзя, — ромей снял со стены указанную секиру и протянул Ратибору. Одновременно за его спиной возникли двое здоровенных парней — на всякий случай. Леший покрутил оружие в руках, пощелкал по лезвию, попробовал ногтем заточку.

— А почем она у тебя?

Услышав цену, новгородец ахнул.

— Да ты в уме ли? За такие деньги можно еще и коня впридачу купить!

— Да ты только посмотри! — купец отобрал оружие у покупателя и завертел его в руках. — Какая сталь — камни рубить можно!

Но Леший уже шел к выходу. Ромеев он не любил, насмотревшись на них в родном городе.

Секиру после длительного торга удалось раздобыть у здешнего оружейника. Она, правда, была не столь красива, как та, ромейская, да зато намного надежнее и притом дешевле.

— Хороша? — неожиданно спросил густой бас за спиной Лешего. Тот, оторвавшись от созерцания свежекупленного оружия, обернулся.

Сзади него возвышался на коне воин. Конь был приземистый и неказистый на вид, на всаднике вместо кольчуги — простой зипун, а меч или же секиру заменяла огромная дубина, но все равно за версту было видно — это именно воин, а не просто вооруженный мужик.

Леший сразу же приметил две странности в облике встречного. Первое — при невероятно широких плечах и мощных руках, выдававших неимоверную силу, он имел несообразно короткие ноги и оттого казался приплюснутым. Второе — его конь слегка кренился в правую, противоположную от Ратибора сторону, словно там на седле висело что-то очень тяжелое.

— Это про секиру-то? — машинально спросил Ратибор. — Хороша, отменно хороша.

— А не подскажешь ли, добрый человек, как тут проехать к терему князя Владимира? — прогудел приплюснутый.

— Рад бы подсказать, — пожал плечами Ратибор, — да сам не знаю. Терем-то вон он, издали видно, да поди доберись! А что тебе там надобно?

— В дружину, — вздохнул собеседник.

— Что, и ты тоже? — невольно выдохнул Ратибор и тут же опомнился. — Мне ведь туда же нужно и затем же. Я из Новгорода. Ратибор Леший. А ты кто?

— Я — Илья, — ответил всадник. — По прозванию Муромец.

Ратибор немедленно зашелся от смеха.

— Ну уморил! — выдавил он, вновь обретя дар речи. — Меня хорошо назвали, а тебя и подавно!

И впрямь, «муром» — это ведь крепость, а собеседник Лешего и в самом деле был похож на крепость — приземистый и несокрушимый на вид. Муром муромом, только поменьше — стало быть, Муромец. Вот удачно прозвали, так уж удачно — вон, даже борода, словно ворота, всю грудь закрывает.

Стоп. Борода большая. И звать Ильей. Это что же, он…

— Ты что, ромей? — спросил Леший, внезапно перестав смеяться.

Илья озадаченно воззрился на новгородца, а затем до него дошел вопрос.

— Да нет, — шевельнул бородой Муромец. — Просто крещеный. А что?

— Так, — пожал плечами Ратибор. — Ромеев не люблю просто. Слушай — не в обиду будь сказано, но почему ты такой… коротконогий, что ли? И почему с седла не слезаешь, когда разговариваешь?

— Долго рассказывать придется, — Муромец махнул рукой.

— Пошли в корчму, за пивом разговор лучше ладится.