Всегда друзья были вместе, и даже когда пришла пора влюбиться — полюбили оба одну и ту же. И то сказать — была красавица дочерью корчемника, и потому чаще всего оба вместе на нее смотрели. До поры до времени даже соперничество не могло погубить дружбу. И Ненаш, и Ратибор вместе ухаживали за девушкой, а чем больше ухаживали — тем больше времени проводили в заведении ее отца. По всей улице про приятелей шутки шутили. И вот однажды, когда оба друга уже изрядно повеселели и начали понемногу терять связность рассудка (кажется, это было после девятой кружки… или после одиннадцатой… а ну его к Ящеру!), кто-то сказал:

— Как дерется Ратибор, мы знаем — знатно дерется, у меня с прошлой масленицы в голове звенит. И Ненаш нам известен — многих побил. А вот кто из них сильнее?

Напротив неизвестного подстрекателя сидел купец-ромей. Недавно он открыл неподалеку свою лавку, но дело у него не пошло, и теперь незадачливый торгаш заливал обиду пивом.

— Вовек нам этого не узнать, — подхватил он, улыбаясь. — Ни в жисть не пойдет Леший против Ненаша. Да и Веселый против Лешего тоже. Боятся они.

Ратибор поднялся из-за стола и подошел к беседующим. На ногах он держался не совсем твердо, но какого пьяного это смущает?

— Эт-то кто б-боится? — зловеще (как ему казалось) осведомился он. — Я н-никого не боюсь!

— И я никого! — поддержал друга кузнец, выпивший меньше, но тоже захмелевший. — С Ратибором мы друзья, не то чтобы что… А ты за напраслину еще ответишь! — и Ненаш икнул, чем сильно испортил впечатление от своих слов.

Ромей грозных слов не испугался.

— Говорить-то мы все горазды, — спокойно сказал он. — А вот не побоитесь друг против друга выйти? Мы бы посмотрели.

— А-а что? — не зря говорят, что пьяному море по колено… а лужа по уши. Сейчас Ратибор не совсем твердо стоял на ногах, а в его буйной головушке хмель шумел Ильмень-озером, но именно теперь он согласился бы выйти на кулачках хоть с самим Перуном. — И в-выйду! А ты, друг, н-не побоишься?

И кузнец тоже согласился на этот трижды никому не нужный бой, схватку между друзьями.

Но хитрому купцу все было мало.

— А поклянитесь! — потребовал он. — Знаю я вас, русичей, вас хлебом не корми, дай только кого обмануть. Особенно купцы хороши — не обманешь, не продашь! Клянитесь вашим Родом!

Если бы приятели были хоть чуточку трезвее, все еще можно было бы исправить, но тогда… сначала один, а потом и другой поклялись Родом, что будут драться между собой в будущую же масленицу.

Наутро, даже проспавшись и опохмелившись, Леший долго не мог вспомнить, что же делал вчера и где был. А когда вспомнил — ужаснулся и побежал к Ненашу советоваться.

Кузнец стоял у наковальни и бездумно тюкал молотом по горячей железяке. Делал он это машинально, но руки действовали сами, и железяка постепенно приобретала очертания большого гвоздя — костыля.

— Дурное дело мы с тобой затеяли, браток, — сказал он, когда Леший вошел в кузню. — И кто нас только за язык тянул? Но теперь уж поздно локти кусать.

— Но что-то же делать надо… А, придумал! Сойдемся, как обещали, только бить будем в полсилы. Если заметят — сами потребуют прекратить поединок. А не заметят — и овцы будут целы, и волки сыты!

— И вправду! — обрадовался Ненаш. — Мы же в том клялись, что сойдемся на кулачках, а не в том, что наповал бить будем! Дело ты говоришь, Ратибор, умная голова! — И на радостях так стукнул молотом мо будущему гвоздю. что разом превратил его в будущий нож.

На том и сошлись. Но когда шел Ратибор из кузни домой — попалась ему навстречу словно бы невзначай его зазноба сердечная. Подошла и шепнула:

— Говорят, Ратиборушка, вы с Ненашем решили на льду сойтись? Попомни мое слово — кто победит, за того замуж пойду. А то никак не могу выбрать: оба вы молодцы хоть куда!

Сказала так, бедром вильнула да и пошла себе дальше. А Леший после того разговора сам не свой в терем вернулся. Все звучало в ушах: «Кто победит, за того замуж пойду»…

Через неделю началась веселая масленица — проводы зимы. Новгородцы пекли по домам блины, круглые и горячие, словно весеннее солнышко.

А когда начались стеночные бои, пришел к Ратибору давешний ромей.

— Клятву свою помнишь? — ухмыляясь, спросил он…

— Как не помнить? — вздохнул Леший. Припомнил он, что еще неделю назад задумал, и нехорошее дело совершил — положил в рукавицу свинцовую закладку. «Дружба дружбой», — думал купеческий сын, — «а сердечные дела каждый сам за себя решает!»

И вот на льду, еще достаточно прочном, собралась толпа. Люди шумели, делали ставки. Посередине толпы было расчищено место, а на нем стояли Ратибор Леший и Ненаш, который сейчас был каким угодно, только не веселым.

— Ну, начнем, что ли? — угрюмо спросил он. Леший в ответ только молча кивнул.

Били, как уговорились, в полсилы. Но даже и так удары кулачищ кузнеца в бока были ощутимы и через полушубок. Сам он немного повеселел и даже начал посмеиваться.

Ратибор крякал, уклонялся, закрывался, избегая пока пускать в дело правую руку. И в этот самый момент почудилось ему, что в толпе стоит дочь корчемника и на него, Ратибора, смотрит. Повернулся проверить. И тут же получил от кузнеца по уху. В голове купеческого сына зазвенело, он развернулся и, не сдержавшись со злости, ударил друга в полную силу по лицу. Ударил с левой.

— Ты что? — чуть не крикнул кузнец, утирая рукавицей кровь из носа. — Условились же! Ну, раз так, то получай же!

Толпа зашумела, но поединщикам было уже все равно. Они скакали по льду, удары сыпались все чаще и чаще, и пелена ярости постепенно заволакивала глаза чересчур увлекшегося Ратибора…

Все закончилось быстро. Леший, окончательно уже озверевший (даже зубы оскалил совершенно по-волчьи) выбрал момент — и ударил правой рукавицей со свинцовым вкладышем. Ненаш разом замер, еще некоторое время стоял, слегка покачиваясь, а затем рухнул, как подкошенный. И больше не поднялся.

Ратибор поднял голову и оглядел толпу таким взглядом, что люди невольно начали отходить в стороны.

— Что же это? — спросил Леший каким-то деревянным голосом и посмотрел на правую руку, словно на чужую. Затем скинул рукавицы и медленно пошел прочь…

— А после того нельзя было мне уже в Новгороде оставаться. После того, что случилось, не мог я землякам в глаза смотреть. Да и дома, как узнали про закладку — сказали: поезжай, мол, сынок, куда глаза глядят, не позорь больше наши головы. А куда деваться? Весну да лето я у дальнего родича переждал. А потом и он меня прогнал, как услышал, из-за чего мне домой дороги нет. Тогда вспомнил я о давней мечте. В Новгород все же тайком заглянул — у родителей позволения спросить. И поехал в Киев. Думал — честной службой доброе имя себе верну…

Когда Ратибор замолчал, один из сидящих рядом чуть приподнялся и поглядел в чашу, словно ожидая, что она обличит человека, возводящего на себя напраслину. В полной тишине как всегда спокойный Добрыня проворчал себе под нос:

— Закладка в рукавицу — это, конечно, дело. С одного удара любого свалит. Но против друга, да еще когда условились… — и замолк.

— Ну что же, — немного подумав, сказал князь. — То плохо, что горяч ты чрезмерно и на подлость способен. А то хорошо, что совесть у тебя есть. Богатырь ведь не только руками крепок должен быть. Сила богатырская не только в том, чтобы дубы с корнем вырывать. Если пройдешь испытания — подучим тебя и отправим на пограничную заставу. Повоюешь со степняками, покажешь, что ты есть за человек. А потом поглядим — может, и быть тебе богатырем в моей дружине.

Ратибор засиял. Конечно, вступление в дружину откладывалось, но тем не менее — князь его принял! А служба на заставе, пожалуй, еще более почетна. Что может быть лучше защиты границ родной земли?

— Спасибо, князь, — новгородец поклонился и сел.

И тут со двора послышался уже знакомый Ратибору голос:

— А они мне и говорят: иди, мол, к нам князем, на что тебе Владимир сдался. А я им: я, говорю, княжить не умею, только пахать да палицей махать. Еле отвязался.