Так что после падения берлинской стены, вся грязь, которая была так надёжно спрятана за кремлёвской стеной, полилась на просторы всяких Йорков, Баден-Баденов и прочих заморских поселений. Новые русские сперва завалили ошалевших приматов Америки грязью в виде денег (у них денег словно грязи, так у нас говорят). Так что все инакомыслящие, инакоговорящие стали завидовать чёрной завистью на нашу грязь и страдать оттого, что нет у них такой грязи, как в России, так похожей на дорогие их сердцу доллары. А эти дикие русские прямо тонут и захлёбываются этой грязью под названием доллар и зовут его небрежно и презрительно – капуста. Как же тут не позавидуешь, и они ринулись скупать Россию, чтобы и у них было этой грязи, словно у новых русских. Но у них наша грязь не желает никак превращаться в доллары, если и превратится, то опять почему-то остаётся в руках русских воротил. Они не могут понять, что пока у них не будет поля чудес, грязь останется просто грязью. Жирной, качественной, но грязью. Но, тем не менее, они скупают и скупают и везут в свои заморские схроны нашу грязь, где её опять же наши люди превращают в денежки, плывущие из России по воле наших нуворишей.
Народу на это наплевать, у народа денег как не было, так и нет, а вот грязи ещё прибавилось, её сколько угодно. Лучше её, нашу милую грязь, не трогать. Наша грязь будет с нами. Если кто-то попытается её прибрать к рукам и расшевелить, мы сразу все как выползем из неё, тут уж держись Европа, Америка и всё, что там есть ещё за границей, не спасёт ни Атлантика, ни другие воды.
Так что не смейте трогать нашу грязь. Пока нам есть в чём плюхаться, мы мирные и спокойные. Зовите нас медведями, свиньями, но остерегайтесь прикасаться к нашей грязи. Лапы прочь от грязи!
Свобода и демократия
Свобода и демократия – это хорошо, но почему-то она, эта свобода и демократия туда же, всё норовит вынырнуть ха счёт кого-то. Вот сегодня меня смазали по свободной морде, демократично так смазали. Попался на глаза двоим, тоже свободным хамам, но вдупель пьяным. Они решили, что их свобода шибче, то есть свободнее моей, ну, один и смазал мне свободной рукой по свободному месту. Ладно хоть свободной смазал, а не занятой. В другой руке у него была бутылка с пивом. Бутылку ему, видимо, было жаль и поэтому он приложился свободной рукой. Понятно, что пиво дороже моей физиономии, за него же деньги платили, а физиономия, она что, она так, свободно передвигается в пространстве без всякой оплаты, а пиво запечатанное и всё время просится на свободу, куда его не помести – в бутылку ли, в брюхо ли, оно всё свободы просит, недаром весь снег в городе расписан свободными художниками.
Раньше тоже били друг друга по физиономии, но били больше со злости и с оглядкой, поскольку за это деяние можно было угодить в леса года на три и махать там топором в жару и в мороз, а от этого в голове заводились правильные мысли. Теперь бьют вольготно, не опасаясь ни милиции, ни Бога. Милиция сейчас тоже свободна от своих обязанностей и существует только для того, чтобы было кому носить форму, также и армия. Хорошо, думаю, что свобода, а то мне бы пришлось кричать: «Караул!», но что взять с мужиков, они нынче настолько свободны, что даже работать перестали.
Работающего мужика сейчас редко встретишь, пьяного – завсегда, а работающего – ни-ни. А если он работает, то значит – инвалид или просто убогий. Настоящий мужчина нынче тот, что с бутылкой и косоротый на обе стороны, у которого и сопли и слюни бегут из одного места, а при такой свободе почему не смазать по сусалам прохожего, тем более, что вчера сам получил, так что до сих пор губы не сходятся и вывернуты как переросшая поганка. Жаль, что закончилась пора полного порабощения. Живи свободным, легко сказать, а если я не умею жить свободным, если у меня десяток предыдущих поколений были то рабами, то просто крепостными, то партийными, всё кричали: «Родина в опасности, Родина в беде, народ вымирает». Ну, вымрет один, другим заменим, в Китае займём, тем более, что их и занимать не надо. Они уже тут, уже пришли – расселяй да живи, а мы всё кричим – народу мало, народу не хватает, страдаем, что мало. А тем что есть, жить все равно негде, один барак на всё поселение, а если б нас было как в Китае – где бы мы жили, что ели, да ещё всем дать свободу? Народу у нас мало, а чиновников больше, чем в Китае. У нас воробьёв меньше, чем чиновников, а мы уничтожаем птах. Россия – не Китай, если и уничтожать, то чиновников, а не птах, и не надо кивать на птичий грипп. Свободу дали, а что с ней делать не объяснили. Вот каждый и мается теперь со своей свободой один на один. Жаль конечно физиономию, но что поделаешь, ради такого сладкого слова – свобода, нужно чем-то жертвовать, а коли жертвовать кроме морды нечем, то винить некого. У нас поговорки верны для любой власти и системы – «Нечего на зеркало пенять…». Терпите, граждане, терпите. В рабстве не передохли, может, и свободу переживём.
Противостояние
Курица брезгливо ходила по свежевспаханной грядке, изредка разгребая её, как будто что-то потеряла. Гребла и ворчала: «Что за непутевые хозяева, морковь толком посеять не могут, то одно зёрнышко на метре, то сразу куча, а потом на кур сваливают – вот разгребли, вот склевали, вот весь огород разрушили. Что тут может вырасти, коли всё тяп-ляп набросано. Да не разгреби я тут – вообще ничего не вырастет.
Ну вот, опять эта хромая с жердью летит, того и гляди на смерть задушит, а злости то сколько, аж губы вывернуло, глаза от натуги лопаются, будто не на курицу летит, а на мамонта. Что делать? Бежать надо, прихлопнет. Так. Где дырка? Да куда делась дырка? Ой, куд-куда – куда она подевалась? А вот, она, вот она. Да тут собака проскочит. Дай-ка я её подразню, помучаю. По огороду пару раз проскочу, вот по лучку, по репкам, вишь, какой пучок – так и топорщит пёрышки, родня что ли? А я по пёрышкам, по пёрышкам. Ого! Хрясь жердиной по луку, а скажет: куры вытоптали. Да после такого удара картошка из-под земли выскочит, не то что лучок. Ишь, машет жердью, ровно и не баба вовсе, а Добрыня Никитич. Чего топтаться, что тут после вырастет? Знает ведь, что промажет, нет, машет.