Конечно, навык Васькин чувствовался, движения были отработаны, так что, если он и напивался до полного безразличия к женщине, руки сами знали, где и за что нужно лапать. Но вот духу в нём для Фроськи было маловато, а у неё, хоть она и не знала об этом, тоже были эрогенные зоны, и, судя по размерам её тела, они были гораздо обширнее, чем у других. В деревне всё называли проще, как надо, тем более, что слово «зона» в России однозначно, хотя если Фроськины зоны разместить на карте, они будут соразмерны Гулагу. Васька растеребил их, и Фрося так распалилась, что даже копне стало страшно, как бы не вспыхнуть. В горячке она так жамкнула Василия, что он и дышать перестал и потерял способность к передвижению.

– Васенька, – томно рыкнула она и так впилась в него губами, что нос и подбородок у Василия сплющились и соединились, но зато он задышал и даже выругался.

«Господи, не помер», – подумала Фрося и от Василия полетели перья вместе с сеном. Копна была уделана и так расплющена, что ни одна уважающая себя корова не подошла бы к ней даже с голоду.

Фрося, разгоряченная своими зонами, вогнала Василия в такой ужас, что он лежал словно землёй засыпанный, ещё живой, но уже похороненный.

Не знаю, что уж она с ним там такое сделала, но через неделю девки забеспокоились – Васька не только не приставал к ним, он даже из дому не выходил. А что было бы, если бы Фроська заранее знала про зоны аномальные?

Витька-пират

Сумерки ещё не опутали землю, а Витька, воровато оглядываясь, уже пробирался к Зинкиному сеновалу. Был он, как всегда, на взводе и выглядел в своей продранной местами тельняшке, как боцман с пиратской шхуны. Он уже не первый раз пытался взять этот сеновал на абордаж и наказать Зинку любовью в качестве трофея. Но, как всегда, в его пиратском промысле чаще преследовали рифы и мели, чем фортуна. Но что поделаешь, он никак не мог отказаться от своей пиратской удачи, которая всё время манила его Зинкиными формами.

На прошлой неделе за преследование баржи под неизвестным флагом со странным названием «Кузьмовна», братец этой неизвестности таким танкером на него наехал, да так протаранил, что до сих пор все его шпангоуты ныли и лопались от нестерпимого натиска, а рулевое клинило. И потому к Зинкиному сеновалу Витька подбирался с перекошенными бортами и побитыми сигнальными огнями.

Зинка раньше ночи на сеновале не появится, но он решил заранее затаиться, чтобы не нарваться на вилы Опанаса, отца Зинки. Тот не признавал ни властей, ни пиратов, даже бога не боялся. Пиратов мог свободно спровадить на дно, пропоров обшивку, киль, вон, совсем провис, так и ведёт в сторону.

«Почему меня дураком называют? Всего раз шаньги на утюге разогрел, а теперь все пальцем показывают. Стёпка вон в самоваре самогон гнал, так его героем считают почему-то», – лезли дурные мысли Витьке в проломленную башку. На время он даже о Зинке забыл, чуть с галса не сбился.

Вот и покосившийся сарай, где-то должна быть оторванная доска. Витька лихорадочно шарил по доскам, занозил все руки, но оторванного дерева так и не нашёл.

Да что же это, опять что ли на риф напоролся? Вот невезуха, и наверх свистать нельзя, враз на вилах Опанаса окажешься, как акула на гарпуне. Да что же ты, Зинка, зараза такая, чего так забаррикадировалась, ровно царевна заморская? Может мне мортирой прицелиться, хоть бы железяка под руки попалась. Тут пока прорвёшься, весь задор мужской пропадёт. Хоть паруса разворачивай. Ох, до чего же в деревне бабы заносчивые да ершистые, но того хуже родня окаянная, всяк норовит бедному пирату концы отрубить и не знаешь, толи просто загарпунит, как рыбину зажиревшую, толи на дно пустят, как сгнившую баржу.

Жениться что ли, хватит по сеновалам как по зарубежным пристаням шастать. Как бы ласково не встретили тебя в чужом порту, а всё ты там не свой человек. Вот и Зинка, выверну, говорит, доску, а то и две, а где она, продушина? Руки только занозил да в кровь ободрал. Зачем мне такая любовь? Оглядеть себя, так ни одной целой косточки не найдёшь. Нет, шабаш! Пора якорь бросать.

Отдых на природе

Изумительной красоты речушка пересекает село, разделяя его на две части. Объединяющим фактором служит не менее красивый подвесной мостик, гордость и радость всех селян, а также необходимая вещь для заезжих туристов.

Вот и сегодня, в светлый солнечный день, перед праздником, пятеро молодых людей с рюкзачками, которые на каждый шаг отзывались загадочным стеклянным бряком. Подбадривая себя и других прекрасной русской речью, которая насквозь была пропитана нежной любовью к семье, особенно к маме, а так же ко всему святому в образе своих и чужих богов, один, покрупнее, в избытке чувств, даже сломал две боковые доски и сбросил их в воду. Он пытался переломить и половицу моста, но, попрыгав, попинав и, видимо, отшибив ноги, бросил эту затею, и, сопроводив на прощанье особо нежным выражением свои ощущения, похрамывая, поплёлся дальше.

Молодые люди, видимо, из небогатых семей. Так как четверым мальчикам хватило денег только на пять бутылок водки и на одну девочку. Поскольку нынче за всё нужно платить, на других девочек денег не хватило. Да и, наверное, не очень надо было. При современных нравах и эта девочка могла оказаться невостребована. Перепившись, они могли объясняться и любить друг друга, а девочка не водка, её, если не понадобится, можно и утопить, не жалко. Главное в таком отдыхе – напиться и как можно больше нагадить вокруг себя и своей ставки, чтобы всё было как в очередном боевике.

Но девочка была не промах и аванс с них уже получила, а когда хорошо подопьёшь, то и утонуть можно без проблем. Вообще-то, если к ней внимательней приглядеться, то можно понять, что утопленников будет четыре, а она выплывет, такое на воде не тонет.

Отойдя метров на триста от деревни, они соорудили и развели такое кострище, что можно было зажарить быка. Надсадно заверещал магнитофон, изрыгая клятвы любви к богам и к маме, в точности повторяя те же обороты речи, что и гуляки. Иначе и быть не могло, другого они бы и не поняли. Не спеша, откупоривали бутылки, совсем не торопясь топить друг друга.