«Черномырдин. Обратно (отдавать власть. — О.М.) — нет.

Коржаков. Да это я условно говорю. Но Зоркальцев, чувствуется, испуган. Хочет мирного исхода.

Черномырдин. Значит, это серьезно у них.

Коржаков. Они дрогнули. Шеф сказал, что от идеи запрета компартии еще не отказался.

Черномырдин. Правильно, надо запрещать и думать выше. Конечно, нам выборы не нужны.

Коржаков. Будоражить людей, отрывать от работы…

Черномырдин. Все равно готовиться надо.

Коржаков. Самое главное, что шеф сам будет против этой идеи (то есть против отмены выборов. — О.М.). Но его можно уломать.

Черномырдин. Конечно, все согласятся.

Коржаков. Коммунисты сейчас уже не те, на «Ауди» катаются, в Снегирях живут. Это те, кому от власти что-то досталось. А вот те, кому ничего…

Черномырдин. Те и орут.

Коржаков. А через два года у каждого будет свое дело.

Черномырдин. Только выборы не отменять, а переносить.

Коржаков. Только перенос… Какая отмена, у нас демократия!..

Черномырдин. Тогда давай давить. Тогда я сейчас это буду Борису Николаевичу говорить…»

Эти циники никогда не воспринимали слово «демократия» всерьез. Если и употребляли его, то лишь в насмешливом контексте.

На протяжении разговора они еще раз возвращаются к теме отмены — переноса выборов. Причем инициатором возврата уже выступает Черномырдин, по всей видимости к этому времени окончательно созревший для соответствующего направления мыслей. Утратив осторожность, он как бы со всей широтой души устремляется навстречу своему собеседнику (у него для этого есть свои особые резоны). Впрочем, не исключено, что тут сказывается действие виски, употребляемого премьером в процессе разговора.

«Черномырдин. Александр Васильевич, надо нам стратегию разработать. Сейчас наступают решающие дни. Если мы с коммунистами выйдем на какой-то диалог, то лучше выборы перенести. Это лучший вариант (вроде бы уже обо всем договорились — переносить; казалось бы, чего снова о том же самом талдычить? — О.М.).

Коржаков. Коммунисты же видят, как народ Ельцина поддерживает. Краснодар встречал шефа, как будто это Белодар! Город весь высыпал на улицы. Мы обалдели! Мы приехали-то ночью. Молодежь вообще вся за Ельцина, просто влюблена. С народом шеф не боится общаться, он полемист известный! (На самом деле реакция краснодарцев, как и ставропольцев, на пребывание Ельцина в их краях, как мы видели, была не такой уж благоприятной для него. — О.М.)

Черномырдин. Как бы устроить встречу с Зюгановым до 22-го? Нельзя затягивать.

Коржаков. День рождения Ленина. Коммунисты наверняка венок возложат к Мавзолею, это святое дело. А наше дело — не довести до бунта. Я Зоркальцеву говорю: «Я больше всех заинтересован в мире, потому что наши чубы прежде всего полетят»…».

Через некоторое время Коржаков уже в открытую, не только за рюмкой в Президентском клубе, примется проталкивать свою идею о переносе выборов. Как говорится, пойдет ва-банк…

Знал ли об этом Ельцин?

Тот же самый вопрос — знал ли Ельцин об этих переговорах своего охранника с коммунистами? — задаю Чубайсу. И знал ли о них он сам, Чубайс? Пытался ли как-то противодействовать этой торговле: отмена (перенос) выборов в обмен на посты в правительстве?

— Честно говоря, я об этом толком ничего не знал, — признается Анатолий Борисович. — Хотя предполагал, что такое возможно. Знал ли об этом Борис Николаевич, тоже не могу сказать. Но мне было совершенно ясно, что как переговорщик и как политик Коржаков на несколько уровней слабее, чем даже Зюганов. Так что у Коржакова были нулевые шансы в ходе этих переговоров выстроить какую-то выгодную для ельцинской стороны политическую конструкцию. Это было нереально.

Он с Зоркальцевым вел переговоры.

Неважно, с кем. То, что вы называете переговорами, я думаю, выглядело примерно так: «Слушай, Витя, ну чего ты? Давай договоримся!» — «Да как, Александр Васильевич, да у нас же выборы…» — «Да ладно, кончай ты! Выборы… Что мы с тобой договориться не можем, что ли?» Это вот примерно такого уровня разговор. Он по определению не может дать результатов.

Остановить войну в Чечне!

Преобладающее общественное настроение относительно президентских выборов в тот, десятилетней давности, период было вполне определенное: Ельцину нечего и думать об успехе на этих выборах, если он не предпримет каких-то решительных шагов по прекращению чеченской войны. Как мы знаем, Путин спустя всего лишь три года, напротив, стал президентом именно благодаря возобновлению этой войны. Главным образом благодаря ей же долгое время поддерживался его высокий рейтинг. В 1996-м все было в точности наоборот. Требование установить мир в Чечне считалось как бы само собой разумеющимся. Даже такие острожные политики, как Шаймиев, высказывали его едва ли не в каждом своем публичном выступлении.

Уже 2 февраля после первой встречи с Ельциным недавно избранный спикер Госдумы Геннадий Селезнев сообщил, что президент на днях «предложит свой вариант по разрешению чеченского кризиса», причем, как он, Селезнев, понял, «во главу угла будет поставлено мирное решение проблемы».

17 февраля на встрече с редакторами центральных СМИ, состоявшейся в ИТАР-ТАСС, Ельцин представил семь (!) вариантов урегулирования конфликта в Чечне. Впрочем, все это были наметки одного плана, который мало-помалу вызревал в головах различных групп экспертов.

7 марта состоялось заседание Совета безопасности, на котором, по словам Ельцина, стоял один вопрос — утверждение программы урегулирования чеченского кризиса. Программа была составлена с учетом предложений двух комиссий — правительственной во главе с Черномырдиным и Президентского совета под руководством Эмиля Паина, а также «предложений президентских структур». Однако окончательное политическое решение и на этот раз не приняли. Как сказал Ельцин, договорились «в общем одобрить программу», но за неделю ее «подкорректировать», после чего окончательно утвердить на Совете безопасности.

По-видимому, дело осложнилось еще и тем, что как раз накануне, 6 марта, дудаевцы предприняли штурм Грозного. Именно в то время, когда в Москве заседал Совет безопасности, в разных районах чеченской столицы развернулись ожесточенные бои. Атакующих было, по разным оценкам, от семисот до полутора тысяч. Они вывели из строя крупнейшие теплоэлектроцентрали, нефтеперерабатывающий завод, насосную станцию водоснабжения… Боевикам удалось подойти почти вплотную к комплексу правительственных зданий. Их натиск был настолько мощным, что на помощь внутренним войскам и чеченской милиции, явно «проседавшим» под этим натиском, в город пришлось ввести подразделения Минобороны. Тем не менее к вечеру дудаевцы контролировали уже третью часть территории города…

Было очевидно, что штурм, предпринятый боевиками, привязан по времени к заседанию Совета безопасности в Москве. Но что именно Дудаев хотел продемонстрировать этим штурмом? Показать свою силу, так чтобы авторы составляемой в российской столице программы примирения пошли на более серьезные уступки? Если такие соображения действительно были, вряд ли их можно считать оправданными. Эти демонстративные действия скорее добавляли аргументов московским «ястребам», осложняли задачу президента.

Не исключено и то, что Дудаев сознательно стремился усложнить задачу вторичного избрания Ельцина: как известно, его симпатии были на стороне коммунистов.

В самом ельцинском штабе вряд ли кто-то всерьез рассчитывал, что чеченскую проблему удастся решить достаточно скоро, даже если президент по-настоящему проявит тут волю. Во всяком случае, было ясно, что до выборов это сделать уже не удастся: слишком мало остается времени. Так, 18 марта на пресс-конференции в Калуге Сергей Филатов определенно заявил: «война не будет завершена до выборов, так как там очень много проблем». Вместе с тем это по-прежнему одна из важнейших целей президента. По словам Филатова, в ближайшее время Ельцин огласит решение Совета безопасности по чеченской проблеме, которое предусматривает «комбинированный путь» ее решения.