В голове бешено стучали воспоминания о мясе и крови.

Спингарн огляделся и увидел изменившийся мир. Почти полностью исчезли обоняние и слух. Зато глаза сумели обозреть гораздо более широкое пространство. Он перекатился на живот и до смешного медленно вытянул тощие конечности. Из глотки вырвался слабый крик отчаяния.

– Что с... – начал он и заметил похожую на скелет красноватую фигуру, склонившуюся над женщиной, котораяне подавала признаков жизни.

Спингарн заморгал, отдавая себе отчет, что знает и эту женщину, и фигуру в красном одеянии – робота. Однако мозг его все еще был затянут паутиной молекулярно-дисперсионного поля. Утрата большинства запахов и звуков в сочетании с обретенным трехмерным цветовым зрением, в отличие от тигриного плоскостного и черно-белого, крайне встревожила его. Он начал припоминать кое-что из случившегося. Например, виноватое бормотание Горация, ощутившего в них крохотный снаряд, ослепляющая шутовская пляска частиц, затем ровное фиолетовое свечение, и торсе он все еще ощущал на сетчатке.

– Гораций! – произнес он вслух. – Хок! Робот обернулся к нему.

– Ах, сэр, вы очнулись!

Спингарн поднялся. Это был невысокий, приземистый, широкоплечий человек немногим более тридцати лет, в полном расцвете сил и здоровья. Стоять на двух ногах было непривычно: он чувствовал себя слишком высоким.

– Этель! – кинулся он к лежащей без чувств подруге. – А где дети?

Только тут Спингарн заметил рядом с женщиной двоих малышей. Он рассматривал их со смешанным чувством. Кажется, прежде он не встречался с ними, однако не сомневался, что перед ним его сыновья, его и Этель. Тогда почему он совсем не помнит их?

– Я не нанес им никакого вреда, уверяю вас, сэр! Леди проснется через несколько минут, а дети, может быть, поспят чуть дольше. Но это нейтральное вмешательство совершенно безвредно. Я измерил внутричерепное давление: оно нисколько не выше нормы. Сержант Хок вне опасности, хотя у человека с такой возбудимой психикой трудно снять полностью достоверную энцефалограмму.

Спингарн подсунул спящих малышей матери под бочок: утро все-таки прохладное.

Он вдруг обнаружил, что на нем ничего нет, и впервые ощутил себя прежним Спингарном.

– Талискер! – воскликнул он. – Это Талискер?

– О да, сэр, вы правы, это Талискер.

– Талискер! – повторил Спингарн.

Он проголодался. Но не до такой степени, чтобы изо рта непрестанно текла слюна? И отчего он все время возвращается мыслями к маленькому углублению в земле, присыпанному ворохом листьев? Ах да, там остатки коровьей туши – вырывай и ешь! Спингарн отбросил дурацкую мысль.

Так что же все-таки произошло?

–Я взял смелость предоставить себя в распоряжение сержанта Хока, – объяснил Гораций, – поскольку на тот момент он остался единственным человеком. Думаю, сержант сможет подробно изложить вам историю превращения режиссера Марвелла и мисс Хэсселл, правда, в собственной интерпретации. Мне пришлось специально подбирать терминологию, доступную его пониманию...

– Марвелл?...

– И мисс Хэсселл, сэр. Она в Центре недавно. Ее взяли в группу мистера Марвелла почти сразу после отправки первой экспедиции на Талискер.

– Марвелл здесь?!

Спингарн вспомнил толстого мечтателя Марвелла, некогда принимавшего такое горячее участие в его карьере. Марвелла вечно что-то не устраивало в уже существующих Сценах, и он с интересом расспрашивал его о том, как он думает с помощью таимаутеров возродить заброшенный Талискер. Однако при всех его современных взглядах этот толстяк порядочный хитрец – сам ни разу не был ни в одной из Сцен. Единственный его маршрут – от испытательной площадки до Центра Управления Сценами. Для работы «на натуре» он не годится, а уж тем более – на Талискере.

– Да, сэр.

Спингарн еще раз обвел взглядом пески и светлеющее небо, где близнецы-луны уже уступили место выползающему солнцу... Ладно, в конце концов у него есть дела поважнее, чем Марвелл и его ассистентка.

– Как долго я пробыл в Сцене? – спросил он Горация.

Прошлое виделось ему туманным – так всегда при слиянии клеток. В какую-то долю секунды ты становишься тем, что заключает в себе внедренная клетка, частицей очередной Игры. Зато теперь он вне воссозданной реальности – это точно. Он опять стал самим собой, обрел чувства и мысли, полученные от рождения.

Но мог ли он не думать о том, в какой эпохе побывал? В его обостренном, высокоорганизованном разуме роились очень странные воспоминания. Почему кровь!Откуда этот назойливый образ? Отчего он смотрит на свои мускулистые руки и ноги с каким-то брезгливым чувством? Чем вызвано ощущение, что он должен быть ближе к земле, выступать с тяжелой грацией, прислушиваться к звукам, которые его слух не воспринимает?

– В Сценах, сэр?

Спингарн уловил в вопросе иронию; опять этот педант напускает на себя вид всезнающего превосходства! Знакомая манера – еще с тех пор, как он впервые столкнулся с самодовольным, экстравагантным машинным гением!

Спингарн постарался не выказывать раздражения.

– Но я ведь был в Сцепе и вышел из нее всего несколько минут назад. Насколько я понимаю, ты меня оттуда вытащил. Возможно, там было опасно, иначе для чего было использовать капсулу нейтральной интерференции? Я до сих пор чувствую действие капсулы.

Да, нечто подобное он чувствовал и в тот раз, когда вышел из Игры Порохового Века, счастливо избежав последствий своего эксперимента. Ему тогда потребовалось несколько долгих минут, чтобы привыкнуть к мысли, что он больше не рядовой саперной роты в составе армии английской королевы. И хотя выбраться ему помог Гораций – посредник таймаутеров, своим спасением он обязан прежде всего всегдашнему присутствию духа.

– Ну так что, давно меня не было?

– Вас, сэр, гм-м... не было полтора года.

Спингарн посмотрел на спящую женщину. Да, дети еще совсем маленькие. Он, как наяву, увидел пружинистые мускулы под золотисто-черной шкурой. Почему его преследует образ красивого грациозного зверя? Видение исчезло; перед ним снова была цветущая женщина.

– В какой Сцене я был?

Спингарн почувствовал, как новые воспоминания отпечатываются в его сознании. Здесь далеко не весь Талискер – всего лишь небольшой оазис, а там, у горизонта, за невидимыми барьерами, открываются совсем другие, более странные пейзажи. И где-то еще дальше, за пределами человеческого разума, она... слепая, доисторическая таинственная сила!

– Я не стал бы называть это Сценой, сэр, – уточнил Гораций, и Спингарну почудилось, что почва проваливается у нею под ногами.

– А как?

– Вероятностное Пространство, сэр.

Воспоминания осаждали разум Спингарна. Да, он пережил кое-что пострашнее смерти. Ведь здесь, на этой кошмарной планете, происходят невероятные превращения в результате слияния клеток... А робот явно наслаждается смятением человеческого разума.

– Какое? – поинтересовался Спингарн.

– То самое, сэр, куда сержант Хок направил режиссера Марвелла и мисс Хэсселл, – ответил робот.

За всем услышанным кроется какая-то роковая тайна. Впрочем, для Талискера обычное дело.

– Продолжай, – спокойно произнес Спингарн.

– Сержант Хок тоже последовал за ними. И я, сэр.

– И ты встретил меня?

– Да, сэр.

– А как ты проник в Вероятностное Пространство?

– Сержант Хок заметил, что остатки генетического кода разрослись, и...

– Генетического кода? Но ведь он разрушен, так было условлено: больше никаких случайных процессов слияния клеток!

– Боюсь, сэр, достигнутая вами договоренность не имела законной силы, и вообще на нее не следовало слишком полагаться.

Спингарн кивнул. Гораций, разумеется, прав. В голове роились вопросы. Марвелл здесь... Это означает, что он тоже в опале. Генетический код восстановлен... А сам он полтора года проторчал в Сцене, то есть в Вероятностном Пространстве.

И вот теперь вернулся с полной путаницей в голове, но вате с Этель и двумя детьми!