Чувствует Адонирам, что посрамлён в нём великий мастер, и впервые он растерялся, не знает, как остановить эту огненную стихию. Но вдруг из глубины клокочущего пламени слышит Адонирам чей-то громовой голос:
— Приблизься, сын мой, подойди без боязни. Я дуну на тебя, и пламя не будет властно над тобой...
Адонирам шагнул в пламя, оно объяло великого мастера и понесло его: и от этого он испытал неслыханное блаженство.
— Куда влечёшь меня? — вопрошает Адонирам.
— К центру земли, в Душу мира, — слышит в ответ.
— Кто ты? — снова вопрошает великий мастер.
— Я — отец отцов твоих, я — сын Ламеха, внук Каина. Я — Тувалкаин. Для возбуждения в тебе новой силы и мужества я дам тебе молот, отверзший когда-то кратер Этны, и ты с помощью его доведёшь до конца литье «медного моря».
Сказав это, Тувалкаин вручил ему молот и исчез в огненной бездне. И молотом Тувалкаина Адонирам исправил все погрешности в литье, и «медное море», как чудо из чудес, под первыми лучами утренней зари осветилось ослепительным блеском гения великого мастера...
И весь народ израильский содрогнулся от неописуемого восторга, и воспылало сердце царицы Савской огнём торжествующей любви и радости. Но мрачно было и ненавистью исполнено сердце Соломона.
И пошла Балкида с кормилицей Сарахиль за стены Иерусалима. Влекомый тайными предчувствиями, отправился туда и Адонирам. И видит, как на плечо ему садится птичка Юд-юд, сопровождавшая царицу Савскую. И воскликнула Сарахиль, обращаясь к Балкиде:
— Исполнилось пророчество оракула! Юд-юд узнала супруга, предназначенного тебе. Его одного можешь познать ты, не преступив закон.
И без колебаний отдалась Балкида Адонираму...
Но как уйти от ревности Соломона? Как освободиться Балкиде от слова, данного царю евреев?
И решила царица, что первым из Иерусалима уедет Адонирам, а за ним, обманув бдительность Соломона, тайно покинет город и Балкида, чтобы уже навеки соединиться в Аравии с возлюбленным своим супругом.
Но бодрствует предательская злоба и следит неусыпно за великим мастером: она и подстерегла тайну любви его и царицы. Бегут три «товарища» к Соломону. Говорит Амру:
— Царь! Адонирам перестал ходить на постройки.
— Но зато я видел его в конце третьей стражи[112], как он крался к ставке царицы, — сказал Фанор.
А Мафусаил добавил:
— Я прикрылся темнотою ночи и вмешался в толпу евнухов царицы Савской. И видел, как к ней в опочивальню прошёл Адонирам и пробыл наедине с нею до восхода зари, и тогда я тайно удалился.
Взбешённый этими сообщениями, Соломон приказывает «товарищам» убить великого мастера, что они и сделали; труп его зарыли на одиноком кургане, а Мафусаил в свежевзрытой земле посадил ветку акации.
Балкида же сумела обмануть Соломона и незаметно покинула его. А когда царю доложили и об этом, то он распалился яростью и вознёс было в гневе страшную угрозу на Бога своего Адонаи.
Но предстал перед ним пророк Ахия Силомлянин и укротил ярость его словами:
— Знай, царь, что тому, кто убил бы Каина, должно было быть отмщено всемеро, за Ламеха же — семьдесят раз всемеро; тот же, кто дерзнёт пролить соединённую кровь Канна и Ламеха в лице Адонирама, наказан будет семьсот раз всемеро.
И чтобы не понести на себе последствий такого приговора, Соломон приказал выкопать тело Адонирама из кургана и предать его погребению под жертвенником храма.
Но с того дня преследует Соломона страх, и тщетно царь заклинает силы Мировой души снискать ему пощаду и оказать милость... Но нет Соломону пощады, а величию его трона из золота и кедра грозит древесный клещ.
Это упорное и терпеливое насекомое в течение двухсот двадцати четырёх лет точило трон царя Соломона, пока трон этот, наконец, не рухнул с грохотом, наводящим ужас на всю вселенную...
Ману кончил свой длинный рассказ, отёр рукавом одежды лоб и снова обратился к Джамне:
— Вот она правда о Соломоне и строительстве его храма, а не та, о которой нашёптывал тебе во сне голос... Скоро ты узнаешь и почувствуешь другую правду... Правду о жизни своих предков по отцовской линии... И о наших богах тоже... Я поведу тебя рано утром на юг Африки, где мне суждено стать царём... А ты будешь царицей. Ты пойдёшь со мной, Джамна?
— Да, — тихо ответила девушка, всё ещё заворожённая его рассказом.
— Это очень мило с твоей стороны.
— А как же моя госпожа? — спросила через какое-то время бывшая рабыня.
— Отныне ты, как Адонирам при жизни, — свободный человек! А госпожа быстро найдёт себе служанку. Не беспокойся. Так же, как и мой командир в Константинополе... Хотя такого, как я, стреляющего метко в глаз, мага и чародея, найти ему будет нелегко, — хвастливо заявил Ману. — Да ничего... И он стерпит... Джамна, как только я оказался в Иерусалиме и вспомнил, что на юге живут мои предки, мысль уйти к ним завладела мною... «Тогда я буду свободным человеком», — сказал я себе. Решил и тебе предложить стать тоже свободной...
Затем мавр велел Джамне переодеться, переоделся сам; вскоре они сели на лошадей и выехали через южные ворота Иерусалима и направились в сторону пустыни Син.
Великий африканский разлом — это огромная трещина на земле и, если бы можно было взлететь на Луну, то её бы хорошо было видно оттуда. Начинаясь в северной части Израиля, в долине реки Иордан, и пересекая значительную часть Африканского континента, «трещина» тянется на четыре тысячи двести семьдесят римских миль... Образовалась она по причине оседания пород в полосе разлома, тогда как прилегающая земля оставалась неподвижной. Будто кто из Атлантов проехался здесь на колеснице огромной тяжести... Но не смял растительный покров, а наоборот — за проехавшими колёсами словно вставали тут же травы и леса, удивляя своим богатством. Да и животный мир здесь также отличается своим разнообразием.
Но встречаются и зловещие места, вроде гигантской впадины Данакиль. Она граничит с Красным морем и представляет собой солончаковую пустыню на глубине одного стадия ниже уровня океана. Воздух здесь настолько горячий, что, если бы Ману не поливал заготовленной заранее водой одежды и попоны коней, они бы не преодолели эту впадину...
Потом мавр и Джамна стали взбираться на Эфиопское нагорье на высоту одной мили, а некоторые вершины здесь достигали двух миль.
Отсюда были видны вулканы самых разных очертаний, видны и малые нагорья, пересекающие ровные долины, а также горные массивы Рувензори и Вирунга. Молодые вулканы время от времени выбрасывали дым и извергали огненно-красную лаву. А древние вознеслись так высоко, что белые шапки доставали светлых облаков, но удивительно то, что даже палящие лучи солнца не могли растопить их льдов и снегов.
И повсюду Джамна и Ману встречали горячие источники и, судя по тому, что из них вырывается пар и бьют обжигающие струи воды, в недрах Земли кипело и клокотало... Не в эти ли недра спускался Адонирам за молотом Тувалкаина?..
— Ману, ты привал меня в край, где творение природы чудеснее творений рук человеческих... Даже таких, как храм Соломонов, который я видала во сне.
— Я рад этому, милая, — гордился мавр. — А вон там. — Ману показал рукой вниз, — простирается покрытая лугами равнина. Травы этой равнины служат кормом множеству диких животных.
На кочующие здесь стада антилоп-гну Джамна могла бы смотреть от восхода до заката, такое это красивое зрелище. Но смотреть было некогда, надо ехать вперёд и вперёд. «Слава богам, что лошади наши выносливы и здоровы», — повторял Ману.
Миновали цепочку озёр с водой, стекающей с вулканических склонов, и поэтому некоторые из этих озёр на многие мили окружены унылой пустынной растительностью и никаких рыб, кроме крохотной тилапии, в них не водится. А тилапиям вулканическая соль не страшна, они снуют даже вблизи гейзеров, где вода настолько горячая, что до неё нельзя дотронуться рукой.
112
В три часа ночи.