Коня он отвёл в кусты, чтобы его не было видно, привязал к дереву, погладил лоснящийся лошадиный круп и в этот момент почуял запах дыма. «Может быть, неподалёку находится тайное капище жрецов-друидов?.. — И содрогнулся от этой мысли. — Если они кого и сжигают, то наверняка человека...»

Но, несмотря на внутренне неприятие этого и даже маленький страх, любопытство всё же погнало его узнать о происхождении дыма.

Анцал снова погладил круп коня, успокаивая животное, да и себя как бы тоже — прикосновение ладони к коже бессловесного, но родного существа придало ощущение уверенности, и капитан тихонько пошёл в ту сторону, откуда шёл дымный запах.

Но Анцал вышел не к предполагаемому капищу, а к землянке, застланной брёвнами; через отверстия между брёвен и шёл дым, значит, костёр кто-то развёл на полу обогреться или сварить ужин. Время клонилось к вечеру.

Капитан подкрался поближе и услышал голоса, доносившиеся снизу. Один из них Анцал узнал сразу — голос Писона, владельца мельницы.

«И когда он успел?. Уезжая, я видел, как он заводил очередную подводу с мешками пшеницы во двор».

   — Думнориг, я обязательно передам письмо от Аттилы Давитиаку, а тот отдаст его прямо в руки рыжему Теодориху.

«Это они так величают второго сына короля вестготов. А почему ему, а не Теодориху-старшему?.. И почему такая таинственность?» — промелькнуло в голове наварха.

   — И ещё, Писон, тот, кто доставил письмо, по имени Приск, пусть поживёт у тебя на мельнице. По крайней мере, до тех пор, пока не получит ответ от Рыжего.

   — Но сейчас у меня гостит Рустициана со своим дружком.

   — Я знаю... Спрячешь Приска на сеновале.

   — Хорошо, Думнориг, всё будет сделано так, как велишь.

«Думнориг... Думнориг... Не тот ли, о ком слагают в народе легенды... Неуловимый вождь багаудов... Но его можно схватить, если я обо всём расскажу Теодориху-старшему. Но только не это! Если бы я стал зятем короля, то можно было на это решиться. А сейчас я здесь чужеземец... И только. Побудешь на мельнице, позабавится ещё денёк-другой Рустициана тобой, как игрушкой, и закончится твоё наслаждение от обладания ею... А сейчас нужно уносить отсюда как можно быстрее ноги...» — Анцал вскоре сел на коня и отъехал от опасного места. На краю рощи увидел, как повернули коней, не доехав до неё, и охранники.

«Гляди, и Рустициане ни слова! — внушал себе капитан.

Сделалось неуютно и холодно на душе оттого, что он частично проник в ненужную ему тайну. И ещё оттого, что всё хорошее, происходившее с ним, к сожалению, скоро кончится...

В кабинете дворца в Карфагене за столом сидели двое: сам правитель вандалов Гензерих и король свевов Рикиарий. Здесь же прохаживались две огромные собаки, то и дело поглядывавшие на гостя.

Гензерих украдкой рассматривал лежащую на столе необычайно красивую золотую, с драгоценными камнями вещь в форме африканского льва, подаренную Рикиарием. Этот подарок являл собой явный намёк на могущество короля вандалов — в Средиземном море, портах Карфагена. Сардинии ходило и стояло у него множество быстро построенных кораблей, готовых отплыть к Риму в любой момент.

Рикиарий, молодой, горячий, торопил с походом: говорил, что его войска, хорошо вооружённые, готовы загрузиться на палубы грозного вандальского флота. И ещё он заявил:

   — Вожди племени автригонов тоже пойдут с тобой, король. Они мои соседи — я приведу их.

   — Это племя, кажется, обитает в северной Лузитании, в испанских горах, где начинается река Эбро. Я знаю эти места.

   — Именно так.

   — Рад тому, что ты сказал... Но с походом на Рим мы всё же погодим. Пусть Аттила в Галлии потреплет вестготов и римлян.

   — А если потреплют его?

   — Ну, это тоже нам на руку. Мне доложили, что у Аттилы численность войска больше четырёхсот тысяч. Столько же у Аэция и Теодориха вместе взятых. Скоро гуннский правитель переправится через Рейн, навстречу Аттиле уже идут римский полководец и король вестготов с сыном Торисмундом. И такая произойдёт кровавая битва, Рикиарий, — Гензерих впервые назвал короля свевов по имени, — что полягут сотни тысяч с одной и другой стороны... И не важно для нас, кто победит, мощь тех и других будет ослаблена... Вот тогда и скажем своё слово.

За дворцом плескалось море, громко отдавали команды капитаны кораблей, стоящих на приколе у самого берега.

   — Я ведь тоже стал строить свои корабли, — как некую тайну сообщил правителю вандалов Рикиарий.

   — А мне это известно... — улыбнулся Гензерих, и угрюмое лицо его осветилось.

«Хромой чёрт, всё ему известно, и всё-то он знает...» — подумал король свевов, а вслух сказал:

   — Добродетель заключается и в том, чтобы всё знать...

   — В чём заключается эта самая добродетель, я не совсем представляю точно... Только я бы добавил к твоему определению, Рикиарий, ещё несколько слов: не только всё знать, но и уметь... Кстати, добродетель в наше время очень редкая штука, и нужна ли она?

   — А как же в отношении между друзьями?

   — Здесь, я думаю, скорее нужна порядочность. — Лицо Гензериха снова сделалось угрюмым, как всегда, а взгляд колючим и подозрительным.

Наконец он взял отлитую голову льва в свои руки — всё же сказалась жадность к золоту и драгоценностям, — не вытерпел, чтобы в открытую не восхититься такой вещью, да и польстить гостю тоже:

   — Какие прекрасные изделия льют ваши мастера!

   — Да, король, а золото для этой головы добыли на реке Таг[131]. Река, смешивая золотой металл с илом и песком, влечёт его в океан...

   — Жаль, что не влечёт она его прямо сюда, в Карфаген... — пошутил предводитель вандалов.

Рикиарий внутренне поёжился от такой шутки. К счастью, к Гензериху зашёл его старший сын Гизерих, и разговор короля вандалов с королём свевов пошёл на убыль и скоро закончился.

   — Отец, ты просил доложить, как только судно будет готово к спуску на воду. Оно готово.

   — Хочешь с нами пойти, Рикиарий? Я покажу тебе своих кормчих и корабельщиков. У меня ведь многие из них бывшие сицилийские пираты...

Король вандалов вылез из-за стола, хромая, но бодро вышел на середину кабинета и указал Рикиарию на дверь.

У входа во дворец на улице подали коней. Рикиарий подумал, что сейчас с королём вандалов они поедут к воротам, но Гензерих направил коня вверх по широкому, ограждённому каменным бортом спуску, и вскоре оба оказались на крепостной стене у огромной башни с бойницами. Тут они слезли с коней, которых приняли оруженосцы, и подошли к башне. Отсюда открывался великолепный вид на море, по которому сновали однопалубные корабли с круто загнутыми килями, изображающими своими формами то льва, то грифа, то орла; двухпалубные диеры с рядами вёсел и парусами и даже триеры наподобие римских либурн с таранами на корме.

   — Это мой флот, — с гордостью скатал Гензерих, и глаза его сделались с «волчинкой» — из голубых превратились в жёлто-зелёные.

Он стоял, опершись одной ногой о выступ борта. Ростом Гензерих не выделялся, но гордо сидящая на плечах голова с густыми светлыми волосами, спускавшимися вниз ровными прядями, которые сейчас шевелил ветер, прямая широкая спина и гибкая тонкая талия, с висевшим на ней мечом с богато отделанной рукояткой, синий внакидку плащ из тонкой шерсти делали фигуру короля вандалов величественной.

   — Как только взят Карфаген, я огородил его двойными стенами такой ширины, что они примкнули к самой воде, и теперь каждый корабль с моря швартуется вплотную к ним. В стенах устроил железные двери, и через них с палубы подаются различные грузы: то может быть зерно, которое перехватываем у римлян, или рабы — да мало ли что мы сейчас перевозим!..

Если другие города в Африке — Гиппон, Цирту мне пришлось штурмовать осадными орудиями и разрушать их, то Карфаген я брат при помощи деревянных, обитых железными листами башен, которые выкатывались вровень с каменными зубцами, и по перекидным мосткам мои воины перебегали на крепостные стены, а оттуда — на городские улицы и площади. Поэтому город остался целым, и я сделал его своей столицей. Говорят, что мы варвары... Разрушители. А римляне — нация созидателей. А не они ли в третью Пуническую войну специальным постановлением сената разрушили Карфаген — родину Ганнибала — до основания, даже разобрали стены и каменные здания, а остальное — спалили дотла?! И пятьдесят тысяч карфагенян продали в рабство... Я же не взял в Карфагене ни одного пленного. Конечно, убитых было много... Сколько времени прошло! А до сих пор на выжженных римлянами местах имеются провальные ямы... Созидатели! — презрительно процедил сквозь зубы Гензерих. — Вот как возьму Рим, устрою им такой же Карфаген, какой они здесь когда-то устроили...