А в августе, вскоре после открытия канала, 120 писателей во главе с Максимом Горьким тоже совершили поездку по новому пути. В результате в следующем году вышла книга «Беломоро-Балтийский канал им. Сталина». В ней приняли участие 36 писателей. Математик поясняет: «84 писателя каким-то образом сумели увернуться от участия». Ему, всю жизнь вертевшемуся, ничего другого и не могло в голову придти. Не может сообразить, что ведь 36 — вполне достаточно, возможно, были и ещё рукописи, но надо же знать меру да и места для других авторов могло уже не хватить.
Книга содержала впечатления писателей о стройке и строителях. Она и её соавторы тоже стали предметом злобного поношения и проклятий со стороны суперпатриотов. Куняев десять лет анафемствует: «Эту стройку века, этот грандиозный ГУЛаг прославили Виктор Шкловский, Евгений Габрилович, Вера Инбер, Бруно Ясенский, Семён Гехт, Леопольд Авербах, Анна Берзинь, Лев Славин, Лев Никулин, Яков Рыкачев и многие другие вдохновенные романтики ГУЛага» (Цит. соч., т.1, с. 218 и «Возвращенцы«, М., 2006, с.29).
Списочек верный, только урезанный и несколько однобокий. Ведь среди «романтиков ГУЛага» были ещё и наши соплеменники — Максим Горький, А. Толстой, Вс. Иванов, Н. Тихонов, В. Катаев, М. Зощенко, К. Зелинский, В. Перцов, Б. Агапов…Все они названы В. Кожиновым («Судьба России», М., 1997, с.180). Впрочем, о том сборнике он выразился так: «Книга, воспевающая Беломорканал, то есть концлагерь, где погибали цвет русского крестьянства и многие деятели русской науки и культуры» («Пятый пункт», М., 2005, с.63). Но удивительно, что всегда столь дотошный, обожающий цифирь Кожинов не привел здесь ни одной цифры, ни одного факта, ни одной цитатки в доказательство ужасов концлагеря и даже не назвал ни одного из «многих» погибших там деятелей драгоценной науки и обожаемой культуры. Упомянул бы хоть академика Лихачева, досрочно там освобождённого «без ограничения в правах» за ударный труд в должности диспетчера на железной дороге и дожившего до ста лет под грузом почётных званий, наград и премий, в том числе — Сталинской. Почему же ничего этого нет у Кожинова? Да потому, что он, как и Куняев, просто побрёл по тропке, проложенной Солженицыным, перед которым всегда благоговел. Как нахваливал, и защищал, и обелял его, например, в беседе с правдистом В. Кожемяко. Да, брел и твердил: «Мэтр сказал… Отчего не поверить!».
И дальше: «Писатели воспели этот канал так, что и до сих пор существуют папиросы «Беломорканал», хотя это всё равно как если бы в Польше продавались сигареты «Освенцим» (Там же, с.63 и «Судьба России», М., 1997, с.180). Вы только подумайте: Освенцим с его душегубками и крематориями, с миллионами казненных… Именно об этих словах Кожинова я и вспомнил, когда увидел у художника Набатова пачку «Беломора».
И наконец: «Те, кто сегодня поносят Россию, — прямые наследники певцов Беломорканала» (Там же, с. 65). Сегодня поносят Россию Чубайс и Радзинский, Познер и Сванидзе… Это — наследники Горького?
Но вот странно: среди тех, кто писал о Беломорканале, не назван Михаил Пришвин. Как же так? Ведь замечательный писатель, в том же 1933 году самостоятельно побывавший на канале, и не очеркишко о нём поместил в коллективном сборнике, а написал целую повесть — «Осударева дорога», к тому же он из тех, кто до конца долгой жизни далеко не всё одобрял в советской эпохе. Разве можно умолчать о нём? А вот, поди ж ты, все умолчали — и Солженицын, и Куняев, и Кожинов… Почему же?
А потому, что не шибко правоверный советский писатель Пришвин написал прекрасный роман, поэму в прозе о строительстве Беломорканала. Приведу только одно его высказывание: «Канал не так интересен со своей внешней, прямо скажу, щегольской стороны, как с внутренней, со стороны создававшего его человеческого потока: тут соприкасаешься с чем-то огромным…Совокупность заключенных этических проблем в материале «Войны и мира», столь поразившая весь мир, в сравнении с тем, что заключено в создании канала, мне кажется не столь уж значительной» («Осударева дорога», М… 1958., с.8). Вот ведь как: с великой толстовской эпопеей сопоставил!.. А патриоты нам Освенцим суют…
Куняев пишет в своих воспоминаниях: «В третьем-четвертом классе я прочитал все четыре тома «Войны и мира» (Т.2, с.35). Не верю!.. А если всё-таки действительно прочитал, то это явно не пошло ему в прок. А ещё он говорит своим противникам: «Перестаньте бесноваться. Скажите лучше, прав я или не прав в том или ином случае». Перестань ловчить, а лучше разберись-ка сам в случае вранья о Беломорканале. Ведь для этого столько времени было! Ну хотя бы: откуда взял 70 тысяч трупов?
Но всё-таки в чем же дело? С Солженицыным или Волкогоновым всё ясно, им безразлично на что плевать, лишь бы это было советское. Но — Куняев? Тем более — Кожинов? Они же нередко честно писали о советском времени, воздавали ему должное. Тут тяжёлый и очень типичный случай: неприязнь по тем или иным причинам и признакам к тем или иным конкретным лицам затмила совсем неглупым людям суть проблемы, даже, как здесь, её огромное государственное значение. Это болезнь хроническая и, видимо, неизлечимая.
Вот психологически совершенно такой же факт из тех же воспоминаний Куняева: привёл довольно обширный список советских поэтов из национальных республик во главе с Расулом Гамзатовым и объявил их авторами «среднего версификационного уровня», «фанерными классиками» (Т. 1, с. 194).
Какие у автора доказательства? Никаких. Он лишь приводит имена переводчиков: Яков Хелемский, Яков Козловский, Юлия Нейман, Наум Гребнев, Давид Самойлов, Александр Межиров, Юнна Мориц, Семён Липкин… И какие, мол, вам ещё нужны доказательства? Но позволь, ведь почти все названные не только талантливо занимались переводами — они и сами по себе талантливые поэты, кое с кем из них ты дружил, кое-кого даже прославлял в стихах. Так неужели талантливым людям интересно возиться с поэтической фанерой?
Уж не буду тревожить тени Кайсына Кулиева или Мустая Карима, но докажи ты мне, что хотя бы одни только «Журавли» Гамзатова это фанера!.. Автор умер, и переводчик стихов Наум Гребнев умер, и Ян Френкель, написавший песню на слова поэта, умер, а стихи и песня всё живут и будут жить. Тебе, Куняев, хоть одно бы перышко из такого «журавля»…
А где же место для тебя, Куняев?
2
Недавно Станиславу Юрьевичу исполнилось 75 лет. Юбилей он отметил с размахом — и в Калуге, где родился и вырос, и в Москве, где живёт и трудится, ещё и, кажется, в Саратове, где его тоже знают, любят и издают. В центральных газетах — большие прекрасные статьи. Самая большая и самая прекрасная, конечно, статья в «Литературной газете» Владимира Бондаренко, непревзойдённого мастера юбилейного жанра. Тут всё как полагается: и мыслитель, пророк, и крест, который «он несёт» всю жизнь, обливаясь потом, и «своя Голгофа», и, «полёт Гагарина, который он выстрадал», и разумеется, «Вадим Кожинов, человек безусловного и абсолютного авторитета», а ещё, конечно, русскость, русскость, русскость. Прекрасно!
Однако в статье не обошлось без некоторых загадок. Так, юбиляр аттестуется ещё и «природным хищником», «свирепым зверем» «одиноким волком», удостоенным множества литературных премий, и это несколько озадачивает.
Озаглавлена статья — «Победитель огня». Это — из стихов Куняева:
Так она его обожает! А какая дружина? Пожарная, конечно. Какая же ещё может быть у победителя огня. Но, увы, ожидание не оправдалось: рядовые пожарные «шарахнулись вдруг от меня», от брандмайора, от мультилауреата.