Когда Малюга бил прямой наводкой, вся команда сбегалась глядеть на его стрельбу. А я следил только за руками артиллериста и запоминал каждое его движение. Ведь этого и в книжках не прочтешь. Такую работу видеть надо.

Раз за разом - я и набрался кое-чего от Малюги. Сам он даже и не подозревал, что оказался моим учителем. Что поделаешь? Такой уж был он человек, что приходилось выведывать у него все исподтишка. Как-то, на первых порах, я было раскатился и попросил его показать мне действие прицела. А он в ответ на это такую рожу скорчил, словно век не чихал и подошло ему за все разы чихнуть. После этого я и отстал от него. Ни о чем больше не спрашивал, а уроки брал негласно.

Чаще всего это бывало за ужином. Сидим мы, хлебаем щи, а Малюга, не торопясь, разглаживая усы, начинает рассказывать о чем-нибудь молодежи (для него мы все были молодежью). Вспомнит про японскую войну, расскажет, как воевал в германскую, и начнет говорить, как учили его в казарме целый год около всяких деревяшек и железок, пока к настоящей пушке подпустили. Да и то сначала с тряпкой - только пыль обтирать. Все это он клонил к тому, что вот, мол, какая хитрая штука артиллерия, - голыми руками ее не ухватишь.

Я-то хорошо знал, в кого он метит, но виду не подавал. Запускаю ложку в ведро, а сам слушаю, слова не пропускаю.

Много я полезных вещей от него узнал. Первое - об артиллерийских делениях: оказалось, что у прицельного прибора орудия есть барабан, на котором насечено 180 делений, и каждому такому делению соответствует в полете снаряда двадцать саженей. Проще сказать: деление равно двадцати саженям - и никакой премудрости.

Потом я узнал, как чистят орудие, а после чистки протирают маслом «фроловином»; узнал, как ставят орудие в упряжку, сколько для этого назначается ездовых и лошадей и какие артиллерийские лошади злые. Это уже к делу не относилось, и я так и не понял, отчего у артиллерийских лошадей скверный характер.

Но вот однажды Малюга заговорил про «вилку». Слушал я, слушал, а потом и есть перестал, отложил ложку в сторону.

Вилка - это способ артиллерийской пристрелки. Скажем, надо пристреляться по опушке леса, по отдельно стоящим у опушки деревьям. Пустишь для этого первый снаряд - и гляди, что вышло. Вышел, допустим, недолет. А деления тебе известны, с каких стрелял. Скажем, сто делений. Надо прибавить делений и так постараться, чтобы захватить цель с другого конца, взять ее в вилку. И вот, скажем, получилась вилка такая: недолет - сто делений, перелет - сто двадцать. Тут стреляешь со среднего, со ста десяти. Допустим, что и этот третий снаряд хватил не по опушке, а ушел в перелет.

Сто делений - недолет, сто десять - перелет. Еще вдвойне надо сузить вилку, ударить со среднего прицела. Средний прицел теперь будет 105. Так и подводишь снаряд раз за разом к цели и наверняка подведешь, стукнешь противника в лоб. Это было для меня целое открытие. Я стал применять вилку на наблюдательном пункте - куда метче пошла с вилкой стрельба!

Главное тут - строго арифметики держаться: дели и дели вилку пополам, не горячись в бою. А то пойдешь кричать в телефон «чуть подальше» да «чуть поближе» - ну и сорвалась стрельба. Издали всегда кажется, что чуть-чуть только не попадаешь (как это и бывало у меня), а на самом деле попусту разбрасываешь снаряды. Без вилки, на «чуть-чуть», попасть можно только случайно. А с вилкой поразишь противника наверняка.

За эту самую вилочку я Малюге новые сапоги принес, гимнастерку, шаровары и фуражку со звездой. Полдня обхаживал нашего начснаба, пока выпросил. «За науку!» - сказал я Малюге, а он и не понял, за какую науку.

Скоро и еще мне представился случай узнать кое-что из артиллерии. И то, что я узнал, было поудивительнее вилки.

Прошла неделя в боях. Под напором превосходящих сил врага наша бригада медленно отходила от Проскурова на восток, к Жмеринке. Давно уже не было видно Проскурова, даже с самого высокого дерева…

Отступление шло вдоль линии железной дороги, и мне с бронепоездом чуть ли не каждый день приходилось приготовлять для стрельбы новую позицию.

Как-то нас застиг на позиции дождь. Сеет и сеет, и чем дальше, тем больше - никакого просвета. «Пропал, - думаю, - день для стрельбы: нечего и на наблюдательный пункт идти, все равно ничего не увидишь…»

Я назначил караулы, а сам вместе с артиллеристами полез под брезент. Одно только и оставалось - завалиться спать.

Вдруг - шлеп! Гляжу, чей-то плащ залетел снизу к нам на борт. Посмотрел я через борт, а там комбриг. И тут же у насыпи его бесхвостый скакун в поводу у ординарца.

Комбриг отослал ординарца с лошадьми вперед, а сам поднялся к нам в вагон.

- Ну-ка, - сказал он, - тяжелая батарея, давайте-ка двинем вперед!

Мы тронулись.

Комбриг снова накинул плащ, присел на борт, положил на колени планшет с картой и компасом и, поглядывая по сторонам, сверял на ходу карту с местностью.

- Стоп!… - остановил он поезд около железнодорожной будки.

- Вот вам цель, - сказал комбриг, показывая на синий значок на карте. Обстреляйте-ка эту деревню.

Я поглядел вперед, осмотрелся по сторонам - все затянуто сеткой дождя. В каких-нибудь пятидесяти саженях куст и тот едва виден.

Вот задача!

Раздумывая, полез я в свою сумку, достал карту-верстовку. На верстовке все есть, даже отдельно стоящие в поле дубы и сосны и те нарисованы.

Деревню я сразу нашел и отметил ее карандашом. Но как можно стрелять в дождь - решительно не понимал.

Нашел я на карте и железнодорожную будку, возле которой стоял поезд. И ее отчеркнул.

- Ну что же вы? - усмехнулся Теслер. - Соедините на карте обе точки.

Я прочертил от «будки» до «деревни» прямую линию.

- Вот это и есть ваша дистанция, - сказал Теслер, вынимая спичку из коробки. - Измерьте-ка дистанцию. В спичке два дюйма, а в масштабе вашей карты она обозначает две версты.

Я стал укладывать спичку вдоль карандашной линии. Оказалось, что до деревни что-то около шести верст с небольшим.

- Могу вам сказать точно, - вмешался комбриг, - у меня это измерено циркулем: до деревни шесть верст и двести саженей.

«Шесть верст двести… разделить на двадцать, - тотчас прикинул я в уме. - Так: дистанция сто шестьдесят делений».

Я записал цифру на полях карты и взглянул на Теслера.

- Готовьте данные, готовьте, - нетерпеливо сказал Теслер, вставая с борта. - Теперь карту совмещайте с местностью.

Припоминая, как это делается, я составил вместе каблуки, выровнял перед собой карту горизонтально, как столик, и положил на нее компас - так, чтобы линия N - S компаса в точности совпадала с левым краем карты. Руки у меня от напряжения дрожали, а легкая стрелка компаса плясала под стеклом и выделывала черт знает что!

Я дал стрелке успокоиться и начал осторожно поворачиваться, не сходя с места. Стрелка стала заходить своим черным носиком на линию N - S. Вот совпала с линией… Готово! Удерживая карту неподвижно в воздухе, я присел и скользнул взглядом по карандашной черте от «будки» к «деревне». Черта указала прямо на куст. «Спичка определила дистанцию, компас - направление, стрелять можно» - и я доложил комбригу, что данные для стрельбы по селу готовы.

Теслер смотрел удивленно, приподняв густые брови:

- Не ошиблись?

- Никак нет, - ответил я смело. - Дважды проверил.

Лицо комбрига стало скучным.

Я настаивал:

- Разрешите открыть огонь?

Вместо ответа Теслер отвернулся от меня и заговорил с бойцами:

- Хороший у вас вагон, товарищи, прочный…

- Да уж прочнее и не бывает, - похвалил железнодорожник-замковый. Камень в нем возили, уголь… Борта-то железные… Под гаубицу самый подходящий вагон!

- И сколько же в нем, интересно, железа? - полюбопытствовал комбриг. Всего, на круг?

- А тысяча двести пудов! Вот сколько.

Я был занят проверкой данных, и до моего слуха лишь урывками доходил этот разговор. В третий и четвертый раз клал я спичку на карту, заново прочитывал показания компаса… «Все правильно… - твердил я, досадуя на комбрига. - Что он придирается? Тут вымокнешь весь!…»