Мюррей сжал кулаки. Он чувствовал, как бешено бьется его сердце. Но он не должен вмешиваться в это дело, иначе попадет в сумасшедший дом. Решив проверить свои подозрения, он подошел к телефону и взял трубку.

На этот раз у аппарата был не Валентайн, а другой слуга.

— Да, мистер Дуглас?

— Я хочу заказать разговор с Лондоном. Мюррей выдвинул ящик и достал оттуда записную книжку. Он назвал номер домашнего телефона Роджера Грэди. В ответ он услышал:

— Очень хорошо, сэр. Я соединю вас, как только абонент ответит.

«Надеюсь», — подумал Мюррей и положил трубку.

Его сигарета истлела, забытая в пепельнице. Он зажег новую, заметив при этом, как дрожат его руки.

А если меня ни с кем не соединят? Тогда я лучше напишу письмо, нет, два письма. Я должен где-то достать почтовые марки. Одно из писем я отдам Валентайну, а другое сам опущу в ближайший почтовый ящик. Роджер должен связаться со мной и сказать мне, получил он оба письма или только одно.

Сумасшедшая ситуация! На мгновение Мюррей усомнился в своей вменяемости. Он уже ощущал подобное в санатории, когда страдал от абстиненции и строил фантастические планы, как ему протащить бутылку в свою комнату.

Все это, к счастью, было позади. Ему как-то удалось обрести равновесие. Теперь он очень боялся последствий даже одной-единственной выпивки, чтобы случайно не поддаться пороку, который снова будет мучить его. Когда он думал о последствиях, то испытывал очень неприятное чувство.

С тех пор как Дельгадо сыграл с ним эту шутку, он еще сильнее стал бояться последствий.

Зазвонил телефон. Мюррей взял трубку.

— Роджер?

— Мне очень жаль, мистер Дуглас, но по указанному вами номеру к телефону никто не подходит.

Лжец!

Мюррей посмотрел на наручные часы. Четверть одиннадцатого. Нет, совершенно невозможно, чтобы Роджера в это время не было дома. Мюррей знал, что ему нужны неопровержимые доказательства, прежде чем он сочтет, что ему нарочно чинят препятствия.

— Большое спасибо, — невыразительно ответил он и положил трубку.

Что теперь? Нужно ли ему писать письмо? Письмо, конечно, придет только в понедельник. Нет, лучше попытаться позвонить по телефону во второй раз. Роджер не любит рано вставать. Мюррей позвонит ему около часу, ему нужно будет…

Кто-то постучал в дверь. Мюррей замер, и, когда он спросил, его голос непроизвольно дрогнул:

— Кто там?

Дверь открылась. На пороге стояла Хитер. На ней были брюки и белая нейлоновая куртка. Она выглядела необычно молодой, потому что отказалась от косметики.

— Мюррей, я не помешала? — спросила она.

— Ради бога, нет. Входите же! — Он только надеялся, что его голос не выдал явное облегчение.

Она закрыла за собой дверь и посмотрела на Мюррея.

— Я… я хотела бы попросить у вас совета, — сказала она. — Я доверяю вам и должна с кем-то поговорить.

«Ну вот, — разочарованно подумал Мюррей, — мне только тридцать два года, но ко мне уже пришла девушка, чтобы спросить у меня совета».

Однако он ничем не выдал этих мыслей, предложив Хитер сесть в кресло и загасив свою сигарету.

Она села, подняв колени, обхватив их руками, и заговорила с искусственной непринужденностью, словно хотела избежать разговора о своих собственных проблемах.

— Ну, сегодня все прошло много лучше, не так ли? Я могу себе представить, какое вы от этого получили облегчение.

— В противоположность вам. — Мюррей раскрыл свой портсигар, предложил Хитер сигарету и чиркнул зажигалкой.

Когда она нагнулась, чтобы закурить сигарету, ей, казалось, стало ясно, что только что сказал Мюррей. Она выпрямилась.

— Что вы подразумеваете под этим? — спросила она. Она бросила на него неуверенный взгляд.

— Немногое. Это только по-человечески, ведь вполне естественно, что вы надеялись получить шанс, вместо того чтобы все время сидеть в последнем ряду или помогать Гарри.

— Это звучит отвратительно, когда вы об этом говорите, — произнесла Хитер после паузы. — Мне очень жаль, если у вас сложилось такое впечатление.

— Разве это не часть проблемы, о которой вы хотели поговорить со мной? — осведомился Мюррей.

— О да, вы, собственно, правы. — Хитер не смотрела ему в лицо. Вместо этого она рассматривала повернутый телевизор, словно ей хотелось спросить, почему его матовый экран повернут к стене. — Я просто не знаю, что мне делать, Мюррей. Я здесь пятое колесо в телеге. Сначала это было неважно. Я думала… Ну, для меня это счастье, что я здесь, хотя мне и не дали никакой роли, но ведь и не отправили обратно в Лондон. Все же жалованье здесь в два раза выше, чем в Саутгемптоне, и я учусь, наблюдая Дельгадо в работе, а также Сэма Близ-зарда и вас. Но мой первоначальный оптимизм давно уже иссяк. Все это дело кажется мне таким… таким хорошо спланированным.

Мюррей уставился на нее.

— Что все это должно значить? Почему вы так решили?

— Я сама этого точно не знаю. — Она беспомощно пожала плечами. — Мне только показалось, что Сэм заботится не обо мне. Я думаю, он нанял меня и платит мне не из чистого человеколюбия, потому что до сих пор он мне ничего не сказал и ни разу не поругал меня, когда я вела себя не слишком хорошо. Вы единственный, кто хоть как-то со мной говорит. Больше никто не обращает на меня внимания. Конечно, Ида…

Она не стала продолжать. Прежде чем он смог что-нибудь сказать, лицо ее сморщилось, и она затянулась сигаретой.

— Я в последнее время слишком много курю, — сказала она. — В горле у меня совершенно пересохло. Не найдется ли у вас стакана воды?

— Конечно.

Мюррей встал. Подойдя к раковине, он кое о чем вспомнил и открыл шкафчик. Жестянки с фруктовыми соками все еще стояли там. Он взял одну из них и показал Хитер.

— Может быть, лучше немного сока? Я его еще не пил.

Она кивнула, словно ей было безразлично, что он даст. Мюррей пробил отверстие в жестянке перочинным ножом.

— Вы хотели мне что-то сказать, — сказал он. Он достал стакан и протянул ей его.

— Спасибо. — Хитер одним глотком опустошила стакан апельсинового сока и опустилась в кресло. — Верно, я хотела кое-что сказать. Ну, я думала, что вы сможете мне помочь, потому что вы были так милы со мной и потому что вы больше… О, это звучит смешно, но я просто не могу выразиться по-другому. Вы проявляете больше инициативы, чем все остальные. Мне кажется, что все остальные, кроме вас, так пассивны, так безразличны ко всему. Этого я никак не ожидала. Вы понимаете, что я имею в виду? Они работают весь день, почти весь вечер болтают друг с другом, а потом честно отправляются в постель. И это все. У меня такое чувство, что я никого из них по-настоящему не узнала. Мне кажется, что они интересуются общей работой, и это их единственный интерес. Вы побывали везде, вы обнаружили магнитофоны в кроватях, вы задаете неудобные вопросы… Вы понимаете, что я хочу сказать?

Хитер не стала продолжать, но ее вопросительный взгляд сказал ему, что она боится.

— Я очень хорошо понимаю вас, — горячо заверил ее Мюррей. — Продолжайте, пожалуйста.

Она отставила пустой стакан.

— Знаете что? С тех пор, как вы показали мне эту странную штуку под моей кроватью, я все время беспокоюсь. Всем остальным это, кажется, совершенно безразлично. Они начинают скучать, когда с ними заговоришь об этом, не так ли? Но я каждый вечер перерезаю тонкую проволоку, идущую от матраса к магнитофону, своими маникюрными ножницами. — Хитер усмехнулась. — Разве это не сумасшествие? Но я не хочу, чтобы аппарат всю ночь работал под моей подушкой. А как вы?

— Теперь я подумаю. — Мюррей наморщил лоб и уставился на стену перед собой. Хитер высказала то, что он подсознательно давно уже счел самым важным.

— Я делаю даже больше. Я каждый вечер вытягиваю проволоку из матраса и выбрасываю ее. Она всегда появляется снова, но, должно быть, установить ее довольно сложно. Я делаю это вообще-то вот почему. В конце концов Дельгадо должен потерять терпение и сказать мне, для чего все это сделано.