Муса проклял тот день, когда согласился на уговоры Джохара и ввязался в это дело. Но, вообще-то, выбора у него не было. Тот большой и умный шакал. Он просто дал понять, что не выпустит их отца Али с семейством, если Муса не согласится ему помочь в одной важной операции. Было это сказано любезным тоном, а белозубая улыбка как всегда сияла на лице отставного генерала. Но Муса хорошо знал цену слову и делу первого президента Чечни. Был и еще один момент — корысть. Себе Муса отстегивал очень неплохой посреднический процент, и не в деревянных рублях, а в столь приятно шуршащих зеленых долларах. И все это летело псу под хвост из-за этого подонка!

— Ты дурак, ты больше чем дурак, ты идиот!

Примерно так звучал диалог братьев в переводе на русский.

— Ты нас всех подставил под удар. Ты что, забыл, что ты уже не в Чечне? Это там ты отрезал головы русским и знал, что тебе за это ничего не будет. Сейчас ты в России! О, какой идиот! Отрезал ты эту голову, спрячь ее и любуйся ею до конца дней. Зачем ее подкидывать во двор паскудной бабе, только потому что она тебя обидела?!

— Я сказал — я сделал, — блеснув глазами, высокомерно ответил Алибек. — Я и другим отрежу, клянусь

Аллахом!

Брат буквально взорвался, закричал, брызгая слюной и потрясая растопыренными пальцами рук:

— Да никому ты ничего больше не отрежешь!!! Через полчаса придут и заберут тебя! А заодно и всех нас!

Вспомни, что у нас в подвале?!

Алибек усмехнулся:

— Вот именно. Пусть только сунутся.

— Идиот! — Муса плюхнулся на диван, закрыл лицо руками и даже застонал от безысходности.

— Пусть докажут, что это сделал я, — продолжил Алибек.

— Да пойми, — снова закричал на него Муса. — Ни один русский не станет отрезать другому голову! Твой поступок сразу указывает на нас. Что делать, что делать?! Машины будут только к вечеру, до этого надо как-то продержаться.

У него вдруг забрезжила идея. Вскочив, он схватился за телефон, потом положил его. "По телефону нельзя, надо лично".

— Сиди дома, никуда не выходи и никого не впускай и не выпускай!

Муса вышел из дома, кликнул Махмуда, своего шофера, двинулся к первой ближайшей к нему машине — «джипу». Открыв дверь, он хотел было уже сесть и вдруг отшатнулся. Пол машины был залит спекшейся кровью.

— Шайтан! — выругался Муса. — Иса! — крикнул он низкорослого, молодого парня, почти мальчишку в черной вязаной шапочке горшком. Долго и подробно что-то объяснял ему, наконец сел в «вольво» и выехал со двора.

Алибек, наблюдавший за всем происходящим из окна, усмехнулся и не торопясь спустился в подвал.

Включив свет, он долго ходил среди больших длинных ящиков, заполнивших все помещение. Наконец перетащил на свободное место один из ящиков. Прикинул что-то, вылез из подвала, но скоро вернулся с топором и, взломав крышку, вытащил густо смазанный солидолом новенький автомат Калашникова.

— Много на себя берете, лейтенант, — голос прокурора Малышева был строг, чувствовалась многолетняя выучка в произношении обвинительных речей. — Джиоевы — уважаемые в городе люди. Муса Алиевич немало сделал в благотворительных целях. Вспомните хотя бы подарки для детдомовцев под Новый год.

— Но факты… — начал Семыкин.

— Не факты, а версии, — прервал его прокурор, мельком глянул на сидевшего рядом с Игорем Петренко, — версии. Слишком уж гладко у вас все выходит. А вдруг это подстроено? Кто-то хочет подставить братьев, избавиться от них нашими руками. Вы не думали об этом? Да и свидетели у вас весьма ненадежные. Хотя бы вот этот, — он на секунду водрузил на нос очки, глянул в бумаги, — Стрижов. Он же сидел, причем за двойное убийство. Да и неясна его роль в событиях прошлого года. Мне непонятно, почему на него не возбудили дело.

Я это так не оставлю. А теперь представьте следующую картину: встретились эти двое, как его, Кротов и

Стрижов, естественно, выпили и что-то там не поделили. Да, хотя бы эту самую девицу! Ну вот, драка, фатальный исход, попытка свалить все на приезжих чеченцев. Как, логично?

Прокурор в упор уставился на лейтенанта. "Дурак или купленный?" — думал Семыкин.

— Стриж не пьет, — негромко произнес он.

— Кто не пьет? — Малышев во всю глотку захохотал. — Чтобы русский да не пил, да еще оттуда…

"Пацан, — думал он, вытирая слезы, — сейчас я тебя дожму".

— Хорошо, лейтенант, — прокурор слишком часто именовал нынешнего и. о. начальника милиции по званию, чтобы тот не забывал, кто он. Всего лишь лейтенант. — Я подпишу ордер на обыск машин Джиоевых. Можете допросить Алибека как свидетеля. Но не более.

Он наклонился над столом, черкнул несколько слов в казенной бумаге, протянул ее Семыкину.

Глядя в глаза этого широкоплечего грузного человека с большой лысой головой, Игорь увидел в них торжество, и волна ненависти поднялась у лейтенанта в груди. Он вырвал бумагу из рук прокурора и молча вышел из кабинета, грохнув напоследок дверью.

"Пацан начинает показывать зубы", — с некоторым замешательством подумал прокурор.

— Ты там присматривай за ним, а то наломает дров, — кивнув в сторону двери, сказал он Петренко.

Проводив следователя, Малышев отогнал нехорошее предчувствие, колыхнувшееся в душе и, отодвинув наброшенную поверху газету, продолжил занятие, прерванное приходом этих двоих.

— Так, по курсу у нас пять тысяч сто, умножаем на…

В приемной Семыкин остановился, подавляя в душе гнев, и, повернувшись к удивленной секретарше, стараясь говорить как можно небрежнее, спросил:

— Джиоев давно уехал?

— Да нет, минут за пять до вашего приезда.

— Ага, ясно. Спасибо.

"Купили", — окончательно подвел для себя итог лейтенант.

К дому Мурая пришлось ехать в одной машине. «Жигуленок» прокуратуры наотрез отказался заводиться.

Похоже их там давно ждали. Когда уазик Семыкина просигналил около ворот мураевского «дворца», немедленно зажужжал электродвигатель и тяжелая створка поползла в сторону. Посреди двора стоял сам хозяин, просто сияющий от радости и гостеприимства.

— О, какие люди, какие гости! — Муса широко раскинул руки и, словно не замечая сумрачного и холодного вида Семыкина и даже того, что тот не собирался подавать ему руку для приветствия, сам схватил ее и начал горячо трясти в своих ладонях, приговаривая: — Рад, очень рад!

Стрижу, стоящему сзади около машины, сразу бросилось в глаза среди многих чеченцев, стоящих на крыльце, перекошенное какой-то судорогой лицо Алибека. Эта смесь ненависти и презрения появилась на нем при виде склоненной в приветствии головы брата. И было непонятно, кого он больше ненавидит — незваных гостей или брата за это унижение перед ними.

— А я думаю, почему это лейтенант не заходит? Вот капитан Семин, земля ему пухом, частенько заглядывал на огонек, — велеречиво продолжал хозяин дома.

— Я к вам по официальному делу, — прервал его словоизлияния Игорь и сунул под нос Джиоеву ордер на обыск. — Нам нужно допросить вашего брата и осмотреть все ваши машины.

Муса про себя облегченно вздохнул: Малышев не обманул, не подвел, дом гости обыскивать не имели права.

— Какого брата? — Лицо Мусы приняло глуповатый вид. Он немного переигрывал, ломал комедию истинного кавказца. — Слушай, дорогой, у меня здесь все братья — двоюродные, троюродные, по отцу, по матери, все мы одной крови.

— Родного, родного нам надо, Алибека. — Семыкин снова оборвал словоизлияния старшего Джиоева, твердо глянул в его глаза и успел заметить полыхнувшее в них и тут же погасшее пламя ненависти.

— Хорошо, в чем дело? Нам скрывать нечего. Машины вон стоят, смотрите. А брат… Алибек! — обернувшись к крыльцу, позвал Муса.

Семыкин кивнул головой эксперту в сторону машин, а сам повернулся к подходящему младшему Джиоеву.