– Проходи, – сказал мне Сергей, открыв дверь на мой звонок. – Она тебя ждет.

– Подожди, Сережа, – неожиданно для самой себя сказала я, задержав его в коридоре. – Я хочу тебя рассмотреть...

Вероятно, он внутренне напрягся, но я не в состоянии была это заметить и понять. Я видела перед собой его лицо, которое я так когда-то любила и целовала... Его глаза, его взгляд, который часто растворял мою волю как воск и подчинял себе, заставлял делать все, что он захочет. И мне нравилось ему подчиняться...

Нравилось чувствовать себя его рабыней, его вещью... Я забывала о себе совершенно, я воспринимала себя как бы со стороны, вернее, не со стороны, а его глазами... Я была той, которая приносит ему удовольствие, и это очень сильно меня возбуждало...

Но проходили какие-то мгновения, что-то менялось то ли в его взгляде, то ли во мне самой, и хрупкий мир радости и наслаждения рушился у меня на глазах... Я боялась этих минут. Во мне начинало подниматься раздражение из-за его власти надо мной, и власть эта тут же кончалась. Я оказывалась свободна и неприступна. Я начинала смеяться над ним, даже – унижать его... А он иногда соглашался на это, а иногда начинал резко сопротивляться, и все заканчивалось самым банальным скандалом... То он уходил, то я убегала, ходила по улицам, совершенно ни о чем не думая, с единственным желанием в душе – чтобы, когда я вернусь в свою квартиру, его там не было...

Сейчас я смотрела в его глаза, и мне до жути близкими показались те радостные и мучительные месяцы, что мы прожили с ним вместе... А что, может быть, попробовать вернуть все назад?..

Сергей усмехнулся. Понял ли он меня без слов, или я произнесла последнюю фразу вслух, не могу сказать... Если и произнесла, то не заметила этого. Но его усмешка вызвала во мне целую бурю ощущений. Я была возмущена до глубины души этой его усмешкой. Как он смеет смеяться над моим желанием! Это, в конце концов, мое желание, и я ему его не навязываю! Пусть живет с кем угодно – с кем хочет или не хочет, – это его дело... Но вот смеяться надо мной не нужно! Я была сильно зла на Сергея...

И все же сквозь эту злость пробивалось какое-то полузабытое воспоминание... Эта его усмешка, с которой он смотрел на меня, когда я лежала перед ним на кровати, смотрел несколько секунд, прежде чем ко мне склониться... Я просто сходила тогда с ума от этой его усмешки... И мне хотелось лишиться совсем собственной воли и стать послушной игрушкой в его руках, только приносить и приносить ему радость... И умирать от жгуче-сладкого чувства, которое меня в такие моменты охватывало...

Но сейчас это было слишком глубоко, сейчас я чуть не влепила ему пощечину за эту его усмешку... Еще бы секунду продолжала на него смотреть – точно влепила бы... Но я все же успела отвернуться и взять себя в руки... Я прекрасно помню, чем раньше заканчивались эти пощечины. Сергей поднимал меня на руки, забрасывал себе на плечо и нес в спальню. Я совершенно искренне колотила его по спине кулаками, дергала ногами, которые он крепко держал, пыталась даже выдирать его всегда коротко остриженные волосы... Но вся эта моя вспышка гнева длилась недолго. Он бросал меня на постель, сдергивал с меня одежду и... И усмехался...

Я почти бегом помчалась к Ларисе в комнату, чтобы не испытывать судьбу. Кто знает, чем все закончится, если я сейчас и вправду влеплю ему пощечину?.. Постелью или свернутой шеей? Кое-какие приемы спецобороны я все же неплохо помню и могу исполнить вполне эффективно, особенно, если меня разозлить, а ему это уже удалось...

Лариса принялась меня ругать... Я даже не поняла, что произошло. Я уже не чувствовала, что она относится ко мне, как к своей школьной подружке... Она говорила какие-то странные не только для взрослого слова, но и в устах восьмиклассницы они прозвучали бы нелепо... Я замерла, не зная, как реагировать.

Как я поняла чуть позже, это было самая лучшая реакция с моей стороны. Лариса строго меня отчитывала за какие-то детские шалости. У меня появилось четкое ощущение, что она считает себя то ли моей матерью, то ли старшей сестрой... Нет, пожалуй, не так. Она по-прежнему не считала себя взрослой женщиной. Но и на восьмиклассницу уже не была похожа... Судя по ее словам, по тому, как она строила фразы, ей можно было бы дать лет... наверное, шесть. В сочетании с ее огромным колышущимся животом это было просто какое-то жуткое зрелище!

Лариса вдруг потеряла ко мне всякий интерес, взяла на столе у Игорька фломастеры и начала рисовать в его же блокноте, который тоже лежал на столе... Это был типично детский рисунок... Гипертрофированные цветы, кукольные физиономии, которые были больше похожи на персонажей из фильма ужасов, какие-то животные, в которых с одинаковым успехом можно было узнать и кошек, и собак, и даже коров...

Я вдруг поняла, кем она меня теперь считает. По-прежнему – своей лучшей подружкой. Но на этот раз, в полном соответствии со своим воображаемым возрастом – куклой!

Кошмар какой-то! Ей рожать давно уже пора, а она стремительно впадает в детство... Что же, так и дальше будет продолжаться? Она же до младенческого возраста дойдет и перестанет вообще что-либо понимать. В ее голове хранится вся информация о том, что она чувствовала, как себя вела, что делала с самого раннего возраста, с момента появления на свет и даже раньше... Мне стало жутко...

Чем же все это закончится?.. И, главное, что же делать мне в такой ситуации?..

Воспользовавшись тем, что она сидела склонившись над своим рисунком и ничего вокруг не замечала, совсем по-детски увлекшись своим занятием, я выскользнула из комнаты... Сергей сидел на кухне, глядя в пол. Я вспомнила, как он гнал нас от детского отделения спасать женщин, оставляя младенцев на произвол судьбы. Господи! Еще одна психологическая проблема! Переживает теперь. Думает, правильно ли поступил тогда, в роддоме... А может быть, я ошибаюсь, может быть, это он обо мне думает?

Да пошел он, в конце концов, к черту! Взрослый мужик. Не впадет же и он в детство, как Лариса... Вот и пусть сам выбирается, как умеет. Его всегда раздражала моя профессия спасателя. Вот и пусть теперь спасает себя сам... Господи, но что же делать-то с Ларисой?..

– Сергей, – я тронула его за плечо. – Я никогда тебя об том не спрашивала...

Он поднял на меня измученный взгляд. Но я смотрела на него жестко и совсем без жалости, до которой мужчины так часто падки...

– Ты знаешь какие-нибудь детские песенки? Ну, колыбельные, там, или что-нибудь из мультфильмов?

В его взгляде появилось недоумение.

– Вспоминай, – сказала я. – Очень скоро может понадобиться... Если что-то случится, мне звони обязательно, – крикнула я уже из дверей.

Он не ответил.

...Игорек появился минут через пять после того, как я вернулась в управление. Вид у него, однако, был вовсе не виноватый, как обычно бывало после его опозданий, а какой-то... интригующий.

– Ты чего, блудный сын, именинник сегодня, что ли? – спросил его Кавээн. – Ну так с тебя бутылка после дежурства...

Игорек встал в торжественную, на его взгляд, позу и объявил нам всем:

– Увлечение противоположным полом, было бы вам известно, таит в себе самые непредсказуемые для мужчины неожиданности...

– А вот твое очередное опоздание, Игорь, – перебил его Григорий Абрамович, – неожиданность вполне предсказуемая.

– Извините, командир. – Игорь щелкнул каблуками и склонил голову. – Я как раз сегодня собирался удивить вас всех и прийти вовремя...

– Не получилось, надо полагать? – усмехнулся Абрамович.

– Да, именно – не получилось. Но я сегодня понял важную для себя вещь – если природа наградила тебя повышенным интересом к женскому полу, не старайся ему сопротивляться, и будешь вознагражден.

Кавээн хохотнул.

– Уж что-что, а наградить человека кое-чем, это они могут.

– Дядя Саша, ты пошляк! – возразил ему Игорек. – Я имел в виду нечто совершенно иное. Нечто сугубо профессиональное...

Григорий Абрамович давно уже поглядывал на Игорька с интересом, уж слишком непривычно он себя вел. Он прищурился, пристально глядя на него, и стал похож на охотничью собаку, которая делает стойку на дичь. Если, конечно, можно себе представить лысую собаку, да еще в больших роговых очках.