Мартеновский цех в той части, где шли опытные плавки. На столе, головой к шкафчику, где хранят мастера свои вещи, спит Степан. Рядом на скамейке сидит Имагужа, поет унылую киргизскую песню. Явился Баргузин.

Баргузин. Мастер!

Имагужа. Не кричи — спит. Айда.

Баргузин. Плавку кончили?

Имагужа. Плавка кончал, она падала, храпел, совсем мертвая.

Баргузин. Пусть спит… Как плавка?

Имагужа. Инженер говори.

Баргузин. Ты не давай его никому будить. (Ушел.)

Имагужа. Знаем… Ай, мастир, мастир!.. (Отогнал муху.) Чортов зверь, куда лезешь? (Запел.)

Прибежал Глеб Орестович.

Глеб Орестович. Мастер!

Имагужа. Шш!.. Нилза… Приказ получил. (Загородил стол.)

Глеб Орестович. Какой приказ? Что ты!

Имагужа. Она упала… Вся упала и заснула.

Глеб Орестович. Куда они делись? Куда они исчезли? (Почти бежит.)

Имагужа. Какой чудной народ!.. Зачим трогать чиловека?

Явилась Анка. Ода подскочила к Степану. Задыхаясь, шепчет.

Анка. Степашка!.. Степа, милый! Что ты сделал?

Имагужа. Зачим? Зачим шурда-бурда делаешь?

Анка вихрем носится по пустому цеху. Ее волосы растрепаны, лицо пылает. Она любит — и в бурном проявлении радости, силы и страсти только так, в бурном движении, может проявить свою любовь. Кажется воздух и стены гудят ей в ответ.

Анка (восхищенно шепчет). Милый!.. На самую высокую сопку… Под небо, под солнце… Милый, на руках унесу… На самую сопку… (Исчезла.)

Имагужа. Совсем сумасшедший девка… совсем…

Степан громко храпит. Идет мать Степана, с узелком.

(Шопотом.) Мамаша, ша…

Мать (подвинула табуретку, села). Спи, мой подлец! Хоть бы подушку ему кто положил… До чего довелся!.. Жить-то вы, дьяволы, не умеете! Ух, обормот, обормот, на лицо серый стал… Спи!.. (Плачет. Отгоняет муху.) У-у… Глаза-то, как пятаки медные. И остынет все теперь у меня… Спи… Храпи, храпи, ничего.

Опять мчится Анка. Она подбежала к старухе, схватила, обняла ее, закружила.

Анка. Пусть спит… Не плачь… Пойдем, мать!

Мать. Какая я тебе мать? Нюшка, убьешь… Что ты!

Анка. Летим, мать! Пускай теперь спит… Пускай теперь весь мир спит, а мы будем танцевать… Летим, мать! (Почти уносит старуху.)

Мать. Нюшка, убьешь… Что ты!

Имагужа. Совсем сумасшедший…

Сверху сбежал Глеб Орестович. Теперь он рассматривает маленькие зеркала, глядится в них, что-то шепчет и бросается к Степану, оттолкнув Имагужа.

Глеб Орестович. Техник! Техник! Степан Ерофеевич!.. Степан! Степашка! Ты умер?.. Оживи, чорт!

Имагужа. Спит чиловек. Зачим? Никураша.

Глеб Орестович. Кто сейчас может спать?.. (Meчется в пустом пространстве.) Люди! Люди! Куда они все исчезли?.. Имагужа, ты видишь… (Мечется и вдруг бросается в зрительный зал, в партер. Его берут в свой фокус прожектора.)

Музыка. Входят Давид и Баргузин.

(Публике.) Смотрите! И бейте о пол. Это зеркало. Это стальное зеркало… Необыкновенный металл!

На сцене мрак. Зрительный зал освещен. У оркестра представитель театра.

Представитель театра. Не ради театральной эффектности мы вынесли действие в зрительный зал. Мы выносим его дальше и шире, в фойе нашего театра. Мы стремились дать на сцене живую действительность, подлинную быль, подлинную героику эпохи. Замечательная история с топором, когда, в борьбе с иностранной зависимостью, рабочие реконструировали производство, героическая история открытия советской нержавеющей стали в действительности происходила на заводе Южного Урала в городе Златоусте. Не бутафорские вещи показывает вам участник спектакля. И в фойе театра мы приглашаем вас, зрителей, осмотреть выставку уральского завода имени Ленина.

Свет в зале потух. На сцене — директор, инженеры, Баргузин, Давид, Евдоким, Анка, мать Степана, мартеновщики.

Глеб Орестович (еще в публике. Берет изделия. Идет на сцену. Стал перед директором). Сегодня, после двадцать третьей выплавки, в десять часов семнадцать минут утра мартеновский цех получил новые слитки. Состав шихты, особенности варки и обработки будут сообщены вам в ином порядке. После ряда опытов по закалке, ковке, сопротивлению режущим способностям мы, специалисты, устанавливаем, что советская нержавеющая и кислотоупорная сталь открыта. Она уже сейчас во многих случаях может заменить золото и, вероятно, будет конкурировать с платиной. Завод способен приступить к промышленной реализации открытия. Мы сдаем дирекции зеркала, сделанные из нового благородного металла. (Подходит и дает.)

Директор (хотел ответить, но поперхнулся и обнял Глеба Орестовича). Точка.

Кваша. Где же он-то? Главный… Ах азиат! Спит!

Директор. Будите его, Имагужа… Ну?

Имагужа (вопит). Мастир… шурда-мурда! Ялдаш, яры!.. Открывай глаз! Кричи!

Евдоким. Степа, яры! Яры, говорят тебе! Иди, гляди!

Степан встал. Идет, протирая глаза. Все наблюдают за ним улыбаясь. Кваша передает Степану зеркало.

Кваша. На… чья плавка?

Степан взял зеркало с обычным спокойствием, погляделся в него, зачем-то понюхал, ударил об пол и тут чуть-чуть улыбнулся. Затем поднял зеркало, оглядел со всех сторон.

Степан. Не может быть… (Медленно пошел к тому месту, где спал, вынул ключ, отомкнул шкафчик, вынул оттуда гармонию, усевшись на стол и широко развернув меха, заиграл.).

Мартен. На сцене вся рабочая часть. Илюша в центре за столом. Шумно.

Илюша. Тише вы, аудитория!

Шум не утихает.

Рабочий рябой. Постойте, я скажу!

Евдоким. Я скажу… (Рябому.) Зачахни!

Рабочий седой. Дозвольте… дозвольте выразить…

Имагужа. Писай… писай одну слову — каюк! Давай писай — каюк!

Евдоким (Рябому). Постой!

Рабочий рябой (седому). Постой!

Рабочий седой (Имагуже). Постой!

Имагужа (Облому). Постой!

Облом (Илюше). Постой!

Илюша (всем.). Постойте же, наконец, вы все! Я не могу так! Что же я вам буду писать тут? Библию?!

Вторая работница. Ты рабкор?

Илюша. Ну, рабкор.

Вторая работница. Раз ты рабкор — значит, сопи под нос и пиши. А ежели не можешь писать, так мы своего рабкора поставим.

Лиза. Конечно. Наши рабкоры не хуже ваших.

Шум.

Илюша. Товарищи! Не могу я так! Не наседайте вы своим вдохновением на мой ум! В чем дело?.. Евдоким, выражай свои чувства в организованном порядке. Какой первый пункт нашего сочинения? Значит, перво-наперво вопрос — кому? Ответ — директору стального концерна ДВМ.