Больше в помещении ничего видно не было.

Впрочем, Валентин особенно не смотрел по сторонам. Он словно завороженный глядел на шар. Невероятно размазанный по времени царящий в нем тягучий струящийся хаос словно бы гипнотизировал, не позволял оторвать от себя взгляд. Почему-то вдруг захотелось присоединиться к этим людям, влиться в этот покоряющий ритм, в такт с которым раскачивались люди в балахонах.

А еще, сразу почувствовал Валентин, тут присутствовал какой-то непривычный, незнакомый, чуточку дурманящий запах. В довольно спертой атмосфере зала витал неведомый приторный, слегка удушливый аромат. Почему-то вспомнились индийские фильмы, где нередко показывают, что перед изображениями богов курятся какие-то ароматические травы или смолы — кто ж их разберет…

— Неофит, пройди вправо!

Все тот же голос произнес эти слова нараспев, органично вписываясь, не нарушая гармонии ритма, которому покорялось все в этом подземном зале.

Валентин послушно подался вправо.

— А теперь сядь!

На полу оказался мешок с чем-то мягким, теплым, податливым — на ощупь какая-то трава. Валентин опустился на этот мешок. От него исходил чуть ощутимый дурманящий запах — наверное, и в самом деле какая-нибудь специальная трава… Неофит хотел оглядеть все вокруг внимательно, все запоминая, во все вслушиваясь, стараясь все понять… Однако ощутил, что его неудержимо тянет включиться в этот ритм, который по-прежнему звучал невесть откуда. И невозможно было оторвать взгляд от шара, невозможно было зафиксировать внимание на чем-то одном, на чем-то конкретном. Сознание его словно размазывалось, размывалось, не в силах прочно остановиться на чем-то ином, кроме шара.

А голос между тем продолжал звучать. Только теперь он обращался не к одному лишь Валентину, он звучал для всех. Правда, читая свою проповедь, он точно так же завораживающе вплетался в ритм звучащей мелодии.

— В мире есть две главные силы — Свет и Тьма. Они равновелики, они не могут существовать друг без друга. Мы не можем написать портрет человека одной лишь белой краской, мы не можем передать все невероятное многообразие этого мира одним лишь черным квадратом. Мир — это бесконечное многообразие взаимодействия света и тьмы.

Светом повелевает Бог. Тьмой — наш князь Сатана. Святые поборники Света истинно служат своему Богу. Однако их очень и очень немного. Простые люди только говорят, только утверждают, только уверяют друг друга и особенно себя, что они служат своему Богу. На самом деле они на каждом шагу, вольно или невольно, нарушают заповеди Господни. Потому что через душу каждого человека проходит линия борьбы Света и Тьмы. И каждому человеку дана свободная воля, которая определяет, каким путем следовать, какому из равновеликих божеств поклоняться. Если бы грех не был так сладок, если бы силы Тьмы и в самом деле были отвратительны, никто и никогда не нарушал бы заповеди Господни. Однако все всегда их нарушают. Это Закон Жизни. А Закон Жизни и состоит в том, чтобы человек сам выбирал себе, как должен поступить в той или иной ситуации. И потому каждый человек ежедневно, ежеминутно, совершает свой выбор в пользу одного из божеств, пишет бесконечную летопись своих светлых и темных поступков. Баланс жизни каждого человека рано или поздно будет подведен.

Однако люди — ханжи. Они грешат, но не признаются в этом. И только очень немногие способны на то, чтобы действовать и вести себя так, как подсказывает им человеческая природа. Только очень немногие поступают так, как им хочется поступать. И людская ханжеская мораль их за это осуждает, их преследует.

Мы — избранные из избранных. Мы хотим делать и делаем то, к чему зовет нас наша несовершенная человеческая природа, созданная в результате борьбы темных и светлых сил. Мы не навязываем другим своего мироощущения. Мы не заставляем других идти к нам, мы принимаем только тех, кто сам жаждет Великого Познания. И сегодня среди нас есть неофит. Так пусть он увидит все!

Голос вкрадчиво вещал свои истины, однако пританцовывающие вокруг шара фигуры словно бы не реагировали на него. Словно бы ничего не слышали. Однако и не проявляли нетерпения. Просто раскачивались, медленно перемещаясь вокруг треножника. Складывалось впечатление, что все они не то загипнотизированы, либо находятся под воздействием наркотика. А может — и то и другое сразу.

Наверное, все это говорилось, чтобы все проникало к ним в память помимо сознания — так происходит обучение во сне, так же, быть может, происходит программирование зомби.

Валентин, чем дальше, тем больше чувствовал, что и его все сильнее завораживает ритм. Да и запах дурманил. Ему все труднее становилось противостоять желанию подняться и тоже присоединиться к этим фигурам. Однако он по-прежнему чувствовал, что он тут всего лишь гость. И проповедь, которая прозвучала, скорее всего, в первую очередь для него, подтвердила это. А потому он не двинулся с места. Так он и остался до конца сидеть на мешке у стены, пассивным созерцателем происходящего. Словно бы он смотрел на некое действие из зала. И, как бы ни влекло его туда, на сцену, к действующим лицам, все же оставался некий уголок сознания, который контролировал его поведение, удерживал на месте.

— А теперь пришел миг, ради которого мы собрались! — голос звучал торжественно и многообещающе, несколько выбиваясь из ритма, которому здесь было покорено все. — Сейчас ЭТО произойдет! И мы снова докажем, как мы преданны нашему Отцу, Великому Князю Тьмы!

В темноте зала произошло еще какое-то движение, не подчиняющееся ритму. Откуда-то появились еще несколько фигур в таких же балахонах, только без светящихся знаков. Они внесли и поставили рядом с треножником ящичек на высоких ножках, покрытый черным покрывалом.

Ритм между тем постепенно нарастал, движения фигур, танцующих вокруг светильника, все ускорялся. При этом он перестал быть чем-то единым, ладным, синхронным. Каждый из присутствующих теперь танцевал сам по себе, дергаясь, извиваясь. Однако ни один не откинул с лица капюшон. И от этого становилось еще страшнее, еще привлекательнее, еще таинственнее.

— Нашему Князю нужны жертвы! — голос теперь уже выкрикивал слова, бросал их, словно сухие поленья в разбушевавшееся пламя. — Пусть святоши и неверующие просто так убивают друг друга! Мы же докажем, что убиваем специально, чтобы доказать Сатане нашу любовь и преданность ему! Прими, наш Князь, жертву!

— Прими жертву! — вразнобой, но дружно, истерично, в едином порыве, вскричали присутствовавшие.

Насколько можно было судить по голосам, здесь была молодежь, юноши и девушки.

Огонь в светильнике сам собой вдруг усилился. Шар же, напротив, почти совсем погас. И сразу перестал привлекать к себе столь пристальное внимание.

Теперь в центре кольца оказался ящичек. Окружившая его толпа уже не казалась покоренной некому ритму. Теперь это была группа людей, жаждущих какого-то зрелища. И оно началось!

Откуда-то появились еще несколько человек, причем один из них был в балахоне красного цвета. Он держал в высоко поднятой руке большой, слегка изогнутый нож. На его капюшоне, над прорезями для глаз был нашит золотистый православный крест, правда, перевернутый длинной прямой перекладиной вниз, а косой короткой — вверх.

Рядом с ящичком оказался большой бубен, также разрисованный какими-то значками. Один из вышедших людей начал ритмично бить по нему палочками, которые с расстояния были подозрительно похожи на человеческие берцовые кости. Человек в красном медленно и торжественно подошел к ящичку. Рядом с ним оказались люди в балахонах без светящихся знаков, те, которые появились позже и не принимали участие в общем танце.

Все вдруг стихло. Присутствующие замерли. Не было слышно ни единого звука. Огонь в светильнике теперь горел ровно, не колеблясь.

Повинуясь движению человека в красном, один из его подручных сдернул с ящичка черное покрывало. Валентину с его места не было видно, что в нем находится. Однако по общему вздоху стеснившихся возле ящичка понял, что там находится что-то вожделенное.