– Эверод, – сказала Велуэтта сердито, пропуская угрозу мимо ушей, – мы, кажется, достаточно знаем друг друга!

Успокоенный ее язвительным замечанием, виконт откинулся на спинку стула, собираясь начать свою повесть.

– Моя мачеха была красавицей. Чуть моложе, чем ты сейчас. А мне было пятнадцать, я был совсем еще невинный… – Он глубоко вздохнул.

– Обманщик! Я не верю, что было такое время, когда тебя можно было заподозрить в невинности. – Велуэтта погрозила ему пальчиком.

Эверод усмехнулся этому комментарию.

– Я был настолько невинным, насколько может быть юноша в пятнадцать лет, – принял он ее поправку, затем помрачнел. – Меня привлекла в мачехе не только красота. Она была очень жизнерадостной, даже шаловливой. Эта женщина открыто заигрывала со всеми подряд, а отец, кажется, только радовался, что его супруга всегда в центре внимания.

– Ты в нее влюбился, – без обиняков проговорила Велуэтта. – Нет, дай сказать! Я не собираюсь ни смеяться над тобой, ни порицать твои поступки. Если ты помнишь, я повстречала лорда Спринга и стала его женой, когда мне было шестнадцать.

Эверод кивнул и продолжал, проглотив подступивший к горлу горький ком:

– Казалось, Жоржетта поощряет мой интерес к ней. При каждой встрече она флиртовала со мной. Стоило нам остаться наедине, и она всегда находила предлог прикоснуться ко мне. С каждым днем я все больше поддавался ее чувственному очарованию и очень скоро позабыл, что эта женщина – жена моего отца. Я желал ее. Нет, безумно жаждал, как ни одну другую женщину.

С тех пор как воспаление легких унесло в могилу ее мужа, у молодой графини было бессчетное количество любовников. Она не краснела, когда речь заходила о плотском влечении, и не избегала его. Подобно Эвероду, она охотно отдавалась этому влечению.

– Бедняга Эверод! У тебя не было ни малейшей возможности противостоять чарам этой женщины, жены отца, так ведь?

Жоржетта стала его первой любовницей.

Эвероду не было нужды произносить это признание вслух: Велуэтта уже догадалась, что причиной его смущения и стыда были чувства, которые он питал к своей мачехе.

– Жоржетта играла со мной, пока я не обезумел от страсти. – Он тряхнул головой. – Да, обезумел, ибо согласился воспользоваться возможностью, которая нам представилась.

Велуэтта сжала кулачки и вынесла свой приговор:

– Жоржетта уже дважды была замужем, к тому же она на девять лет старше тебя. Уж она-то должна была понимать, на какой риск идет.

Виконт взглянул на нее с благодарностью.

– Жаль, но тогда я так и не понял, что она просто дергает меня за ниточки. Да мне ведь было только пятнадцать! И эта запретная любовь поглотила меня. Если бы даже кто-нибудь предупредил меня о последствиях, не уверен, что я отказался бы от того, что Жоржетта мне предложила.

Нет-нет да и вспоминался Эвероду в снах тот день. После того как несколько недель они жарко целовались украдкой и Жоржетта позволяла ему пошарить рукой за корсажем и под юбками, она предложила ему свое тело. Они незаметно улизнули в сад за домом, пока отец занимался делами в библиотеке. Им казалось, что раньше вечера ему не управиться. Эверод запомнил все детали короткого страстного свидания, должно быть, потому, что Жоржетта была его первой женщиной. Он помнил, как сияли на солнце ее светлые локоны, когда он уложил ее в высокую траву. Помнил, как ее обнаженные груди благоухали, подобно окружавшим их цветам, помнил то ни с чем не сравнимое ощущение, когда его напряженное естество проникло в ее зовущее лоно.

Теперь это видение их страстного слияния лишь напомнило виконту, каким дураком он тогда был.

– Нам казалось, что никто не заметил, как мы вышли из дома вместе. Все думали, что я на конюшне, а Жоржетта сказала отцу, что будет проверять счета по хозяйству.

– Отец вас увидел?

Эверод грустно усмехнулся при мысли о Мауре, несчастной девочке, которая потом давилась слезами.

– Нет. Десятилетняя племянница Жоржетты выследила нас в саду и сразу бросилась к моему отцу – поделиться увиденным.

Велуэтта сочувственно закатила глаза.

– Mi Dios! – прошептала она, как молитву.

– Бог здесь ни при чем, Вель, скорее уж это козни дьявола, – сухо отозвался Эверод, пытаясь как можно непринужденнее рассказать о трагических событиях, которые последовали за разоблачением. – Когда я услышал, как отец в бешенстве зовет меня, я посмотрел на прекрасное лицо Жоржетты: выражение удовольствия на нем мгновенно сменилось хитрой маской, значения которой я в тот миг не понял. Маура пронзительно кричала…

– Маура?

– Племянница Жоржетты, – кратко пояснил он. – Я не успел еще освободиться из объятий мачехи, как почувствовал, что отцовский клинок вонзается в мое горло.

– Так вот откуда ужасный шрам на твоей шее!

По щекам Велуэтты потекли слезы. Эверод застыл как громом пораженный: он никогда не видел плачущую женщину. Ни разу в жизни. Он достал из кармана носовой платок, наклонился к Велуэтте и вложил платок в ее руку.

– Вель, зачем же плакать? Я знаю, что этот шрам выглядит жутко. И все же, как видишь, я выжил после того удара.

Велуэтта всхлипнула и приложила платок к глазам. Поток слез, впрочем, от этого не утих.

– Отец дал тебе хотя бы возможность объясниться? Она икнула. Эверод взглянул на нее с некоторой тревогой.

– А что там было объяснять? Он застукал сына в саду, в укромном месте, верхом на своей молодой жене. Какие еще признания были ему нужны?

Достаточно того, что десятилетняя Маура привела его туда.

Велуэтта склонила голову набок, ожидая продолжения. Она чувствовала, что это еще не все.

– А что сказала мужу Жоржетта?

– Пока я зажимал руками рану на горле, чтобы не полить кровью весь сад и сохранить в себе искру жизни, эта предательница, моя мачеха, рыдала и умоляла мужа простить ее за то, что ей не достало сил сопротивляться моему нападению, – горько сказал Эверод.

Если бы можно было вернуться в тот злополучный день, Эверод поднял бы отброшенный отцом кинжал и с удовольствием перерезал глотку Жоржетте. И он, в отличие от отца, сумел бы нанести смертельную рану.

– А что ты делал в тот момент?

Эверод в возбуждении взъерошил волосы, и они рассыпались во всю длину, немного ниже плеч. Длинные темные волосы помогали скрывать шрам от любопытных любовниц.

– Я старался не умереть, – саркастически хмыкнул виконт, пытаясь отгородиться насмешкой от давнего страдания. – Послали за лекарем. Вероятно, отец с некоторым опозданием сообразил, что его будут судить за убийство, если я, к несчастью, умру от его жестокого удара. В первые дни я был в лихорадке, почти ничего не говорил и не соображал. Надо отдать должное изобретательности Жоржетты: пока я был между жизнью и смертью, она умело возбуждала в отце ненависть, выказывая опасения, что от этого нечестивого соития может родиться ребенок.

– А что же племянница?

– Она подтвердила обвинения своей тетушки против меня, сказала, будто слышала, как Жоржетта умоляла меня остановиться. – Он почесал правую бровь, вспоминая, что Жоржетта действительно умоляла его, только отнюдь не остановиться. Но об этом Эверод упоминать не стал.

Велуэтта поднесла руку к губам, словно ей стало нехорошо.

– А это правда? Что Жоржетта понесла от тебя?

– Чушь собачья! – взорвался виконт. – Я же не… ну, я не успел… – Он не мог подобрать слов. – Эта мерзавка нагло солгала!

Велуэтте потребовались немалые усилия, чтобы выбраться из кресла, но она это сделала, вразвалочку подошла к Эвероду и обняла его. В этом жесте не было любовной страсти. Когда ее налившиеся груди и большой живот прижались к нему, Эверод ощутил скорее умиротворение, как от материнской ласки, и погладил руку Велуэтты.

– Так вот почему ты никогда не рассказываешь о семье! Тебя изгнали из дому?

– Да. – Это слово виконт прошептал, почти прошипел. – И с тех пор как меня выдворили из Уоррингтон-холла, я ни разу не говорил ни со своим отцом, ни с младшим братом.