Тролль возится с каким-то чудодейственным снадобьем. По его словам, все остальное: отсталая человеческая медицина. Против «Бить не Ра»он дипломатично ничего не имеет, но вот его «замазка»— просто капля на рану — и раны нет.

Шез и Луи треплются о чем-то не очень понятном: о музыке своего мира. Это, конечно, здорово интересно, но они влезли уже в такие дебри, что даже Рич признался, смущенно вздохнув, что мало во что «врубается»и теперь тихонько перебирает струны. К тому же, эти двое духов не мыслят беседы без курева, и их отогнали под ветерок.

Друпикус, подобно хозяину (или наоборот?), жует травинку и мечтает.

Рэну нравилась музыка, которую играл Рич. Не вся, правда, но многое. А слова… Что-то он не понимал, что-то становилось понятным после долгого обдумывания. Иногда одна фраза становилась огромной, как море. Некоторые говорили о вполне знакомых вещах, но так, как никогда бы и не подумал, однако, с удивительной точностью.

— Ты знаешь потрясающие вещи, Рич. Сколько тебе лет? — поинтересовался Рэн у подростка. Битька понимала, что как парень, она на свои пятнадцать не тянет. Но что делать — не соврала. Хватит уже вранья. У Рэна хватило такта сдержать недоверчивые междометья. А Битька из благодарности призналась:

— Думаешь, я понимаю все, что пою? Песен знаю кучу. В каждой — свой смысл, а в каждом четверостишии — еще один смысл, и в строчке, и в слове. И люди их писали очень разные: Башлачев, Янка Дягилева, Цой, БГ, Пол , Леннон, группа «Нау», «Чайф», «Кремы»… Сто раз споешь, и снова найдешь что-нибудь, чего раньше не понимал. И даже открытия эти каждый раз по-новому случаются: то кирпичом по башке, то ангельским крылом по сердцу. Но! Но еще бабушка сказала надвое, что и в этот раз ты понял все правильно.

Санди, прислушивающийся лениво к неспешной беседе Битьки и Рэна, выловил из нее нечто совпадающее с его мыслями и перевернулся на живот:

— Вот ты… «группа»говоришь?

— Ну… группа. У нас в основном рокенрольщики — они по одному не поют. Надо ведь, кроме вокала, и соло гитары еще с ударными, бас и что-нибудь этакое: перкуссию там, контрабас, саксофон… — взгляды всех троих, независимо друг от друга плавно переместились на жаркие латунные пятна солнца скользящие по изогнутому боку духового инструмента. Пятна мягко вспыхивали, затягивая взгляд. (Несправедливо, однако, упоминать исключительно о трех взглядах, не замечая не менее попадающего в унисон взора Аделаида Таврского). Так вот, взгляды четырех пар глаз…

— Короче! — резко стряхнул оцепенение Санди Сан, — Если я все понимаю неправильно, то я к Вашим услугам, и вы это знаете. Но, короче, мне кажется, что всем нам тут неохота расставаться. Но все со своими тонкими душевными организациями жеманничают, как барышни. Я предлагаю: дружить до гроба, создать группу и всех тут всколыхнуть и перепотрошить этой необыкновенной музыкой! И, вообще, это судьба, наверное…— Санди закончил потише, весь пунцовый от смущения и возбуждения.

И друзья обнялись, чуть не раздавив Аделаида.

— Ой, ну все! Очередные «Черепашки-ниндзя», — досадливо развел руками Шез, — у вас же, кроме энтузиазма, ни одного музыкального образования на всех. Даже, включая меня…

— Зато у меня есть… — невозмутимо и умиротворяюще выпустил колечко дыма дядюшка Луи.

Х х х

Своя группа! Такого у Битьки и в мечтах… Да нет, в мечтах, конечно, было. Всегда только останавливало, нет, даже не отсутствие инструмента. В конце концов, как директрису Дома, так и начальство любого Дворца Культуры можно было бы разжалобить, а точнее соблазнить перспективой создать этакий «Ласковый майчик». Детки-сиротки-олигофренчики, еще и петь умеют. Мило и слезоточиво. Не то.

Если положа руку на сердце, для Битьки важнее была все-таки не музыка, а то, что она давала — ощущение собственного «я», не ущербного, кому-то нужного. И в этой группе, где Санди, как и по жизни, был ударником, через репетицию размолачивая по самопальной установке; Аделаид корпел и мудрствовал над перкуссиями (то орешки туда, то речной песочек, то алконстиков помет (по виду напоминающий, кстати, конфетки цветной горошек, причем, Аделаид утверждал, что и по вкусу, но попробовать никто не решился); а Рэн с удивительной легкостью осваивал параллельно и гитару и саксофон — для Битьки главным было, что теперь у нее есть друзья. Друзья, которые ее уважают, а если и опекают, как младшего, то стараются делать это незаметно.

Время от времени, а особенно сидя где-нибудь в кустиках и трясясь, вспоминая рассказанную как-то в своем «высокохудожественном шоу»Валерием Сюткиным историю про девушку горнолыжницу, снявшую в аналогичной ситуации под кустиком штанишки, но не снявшую лыжи, Битьку подмывало признаться. Подойти к ребятам с идиотской ухмылочкой и заявить: «Дядюшка Луи, Санди, Аделаид, достопочтенный Друпикус и… Рэн, я — не мужчина!». Тьфу, не так как-то надо. Так они сразу все заржут, не исключая Друпикуса. «Я вас обманула. Я — не парень, а девчонка, и зовут меня Беатриче»… А, вообще, почему-то хочется назвать свое старое имя, как там его..

Но потом она вспоминала, как несколько часов назад набросилась на порвавшего струну Рэна с криком: «Осел обдолбанный! Недоносок лажанутый! Тебя что, мама рожала — на пол уронила?! (и тот ей двинул прямо в ухо). Или про то, как вчера, лежа вповалку, с чувством, толком и расстановкой рассуждали они всей компанией о том, что не стоит надевать новые кожаные штаны на голое тело в холодную погоду и как избежать натирания, и еще о мужской дружбе, которая навек и „дам не надо“. Ну и еще, конечно, из-за конкурса.

С ним, оказывается, все совсем не просто. Он как ступенька к другому, более важному, и еще к одному, и еще. А если победить в самом главном — приглашают в Светлый Замок на Красивом Холме (как знал БГ, как знал!), и от той песни, что споют они там, зависит очень многое.

Битька было струхнула: явилась в чужой мир со своим уставом, своими песнями, и еще и может все тут переменить. К тому же, менять здесь пока ничего не хочется. Вот если бы там, в своем мире…

Но Санди сказал очень серьезно, что раз Белый Рыцарь Энтра его, Бэта, сюда перенес, то, значит, все пучком. И, нахмурив сурово брови: «Никакой ошибки тут быть не может». А Рэн добавил: «Знаешь, возможно, от этого конкурса действительно много зависит. Он ведь, хоть и проводится каждый год, да финал-то лишь — раз в тысячелетье. И, мне так кажется, какой только швали не понавылезет…»

«Да, драка будет!»— рассмеялся сэр Сандонато.

«Ну да,»— хмыкнула про себя Битька: «С ним придет единорог. Он чудесней всех чудес».

А единорог не заставил себя ждать.

—Видели ночь!

Гуляли всю ночь до утра-а-а!

Видели ночь! Гуляли всю ночь

До утра-а!

Рэн был просто счастлив: дорога стелилась под ноги белая и чуть пылила, деревья шумели вершинами, облака в небе плыли пухлыми буддами (Про будд, это Бэт рассказал. Еще бы, как про БГ и не про будд). А ночь? Ночь они действительно гуляли, то есть хохотали у костра, пялились на звезды. Хотя, конечно, на природе, это тебе не в городе. На природе ночью особенно не погуляешь. Птички затихли в саду, и рыбки заснули в пруду. Отдыхай и ты. Впрочем, это если сравнивать с тем городом, в котором живет (жила?) Битька. А в городах Шансонтильи ночью тоже тихо. Если только дождь зашлепает по листьям, или студенты нарушат общественный покой безобразным поведением.

— Кстати, перед студентами можно было бы выступить, — предложил Рэн, — Правда, это не безопасно. К тому же в репертуар нужно побольше песен о буйных попойках.

— Безобразная Эльза!

Королева флирта!

С банкой чистого спирта ты спешишь ко мне…— предложила Битька. Санди чуть поморщился: он не любил подобного отношения к женщинам. Рэн, подумав, кивнул, соглашаясь с выбором Бэта.

— Мой друг не пьет и не курит,

Уж лучше бы пил и курил…

— Не знаю насчет этих, «Сплюнов», — засомневался Шез, — Рокенрольщики ли они? Уж больно припопсовались. Хотя текст жизненный.