Мы недоумеваем и испытываем некоторую неловкость при мысли, что такой человек, как Цицерон, мог принести личную жизнь в жертву карьере. Однако серьезных оснований утверждать, что здесь действительно что-либо принесено в жертву, нет. Брак этот просуществовал тридцать два года, и супруги расторгли его по обстоятельствам, предвидеть которые за столько лет было невозможно, которые были вызваны кризисом, оказавшимся для них обоих непреодолимым и последним. Развод Цицерона с Теренцией никак не может характеризовать чувства, с которыми они вступали в брак. Нельзя забывать и о другом. В среде старой римской аристократии брак был составной частью политической жизни и одной из ее форм; он оформлял политические союзы, менял расстановку сил на общественной арене, прокладывал путь к власти молодым людям, которых часто и избирали в зятья с расчетом на их будущее. Семья была слишком важной ячейкой римской общины, чтобы судьбы ее можно было ставить в зависимость от лирических чувств. Кроме того, стыдливость, входившая в число традиционных и особенно чтимых римских добродетелей, требовала, чтобы чувства супругов не выставлялись напоказ, а оставались тайными и как бы подразумевались. Жена живет славой своего мужа, испытывает восхищение перед его гражданской доблестью и теми чертами личности, благодаря которым он играет заметную роль в жизни государства. Она ценит его воинскую доблесть, его влиятельность в сенате, его популярность. Уже в «Амфитрионе» Плавта самая римская римлянка из всех героинь латинского театра Алкмена описала в своем знаменитом монологе идеал женщины, которая скрывает нежность под холодной гордостью и подчиняет всю себя интересам рода.

Создается впечатление, что Теренция была женщиной подобного склада, весьма похожей на Алкмену Плавта. Плутарх подчеркивает, что она отличалась довольно жестким нравом, была по натуре резка, честолюбива и, как признал однажды Цицерон в письме, до нас не дошедшем, с большей охотой вмешивалась в его политические дела, чем позволяла ему вмешиваться в дела дома. При той высочайшей репутации, которой он к этому времени пользовался, Цицерон представлял для такой женщины весьма удачную партию. Мы не знаем, в каком возрасте вступила Теренция в брак, но известно, что она значилась «девицей» и это было первое ее замужество. Первое, но не единственное, поскольку после развода в 47 году она вышла замуж за историка Саллюстия, умершего в 35 году, а затем за Мессалу Корвина. Есть сведения, что она умерла в возрасте 103 лет. По всей вероятности, Теренция была моложе Цицерона лет на 10. Впрочем, все это одни лишь догадки.

После успехов на форуме, привлекших к нему внимание не только граждан, но в первую очередь «старинной знати», Цицерон тем не менее не вступил сразу на путь политической деятельности, а отправился прежде на Восток, то есть в Афины, в другие области Греции и в провинцию Азия. Историки нового времени неоднократно пытались определить, что именно могло заставить молодого честолюбца пробыть так долго вдали от Рима, рисковать тем, что его забудут, предоставить свободу действий соперникам. Причины здесь были, надо полагать, разнообразны, но при этом далеко не все из тех, что предлагали историки, равно важны. Плутарх, например, утверждает, что победа в процессе над Росцием поставила Цицерона в опасное положение и что он счел необходимым уехать из Рима, дабы избежать мести Суллы и его приближенных. Это, конечно, возможно, но подобная осторожность плохо согласуется с тем, что, прекрасно зная все обстоятельства дела, Цицерон все же решился сыграть главную роль в процессе. Показательно также, что Цицерон отнюдь не торопился покинуть Рим и уехал, по всему судя, лишь весной 79 года, то есть через несколько месяцев после процесса; если враги его жаждали мести, у них было более чем достаточно времени для ее осуществления.

В том месте «Брута», на которое мы уже ссылались, Цицерон указывает иную причину. Напряжение голоса при произнесении речей, явное общее истощение становились опасными для жизни. Врачи настаивали, чтобы он вообще отказался от занятий красноречием. Этот совет Цицерон отверг категорически, но решил, по собственному признанию, изменить стиль выступлений, усвоить более сдержанную манеру красноречия, приведя тем самым заботы о здоровье в согласие с честолюбивыми замыслами, и отправился на Восток с целью усвоить там новый стиль судебных речей. Он рассчитывал почерпнуть его на Родосе у Аполлония Молона, с которым встречался еще в Риме. Что можно сказать по поводу подобного объяснения? Представляет ли оно собой, как некоторые утверждали, лишь попытку замаскировать другие мотивы менее почтенного свойства? Разве Цицерон не мог усвоить новые приемы красноречия в Риме? Зачем нужно было ехать за ними в Азию?

Замыслы его и желания предстанут перед нами с большей очевидностью, если мы представим себе состояние Цицерона в первые месяцы 79 года. Уроки греческих философов, выступления греческих риторов, посещавших Рим, открыли перед ним духовный мир Эллады и стран эллинистической культуры. Многое из того, что рассказывали ему родосцы, афиняне, сирийцы, будило его любознательность, требовало более глубокого знакомства. Его путешествие представляло собой нечто подобное той поездке «по большому кругу», которую два века назад так охотно предпринимали молодые английские аристократы с целью ознакомиться с мыслящей континентальной Европой. Постоянная любознательность Цицерона, страсть, с которой он поглощал все новые и новые знания, вполне объясняют стремление молодого оратора побывать в странах, о которых он грезил еще подростком. В будущем ему как магистрату предстояло проводить дни между форумом и курией либо предпринимать лишь те поездки в провинции, от которых нельзя было отказаться. В 79 году он не мог еще добиваться даже первой из магистратур, квестуры: по сулланским законам ее запрещалось отправлять лицам моложе тридцати лет. Цицерону должно было исполниться тридцать в 76 году, именно тогда можно было выставить свою кандидатуру, и присутствие его в Риме становилось необходимым. Два года до той поры оказывались свободными.

Не исключено также, что Цицерон стремился повидать Помпония Аттика, который поселился в Афинах и жил, казалось, вполне счастливо в обществе философов и художников, пользуясь двойным преимуществом положения римлянина в захваченных Суллой Афинах и своего обширного состояния, позволявшего не только оказывать материальную поддержку городу, спешившему устранить следы разрушений, причиненных осадой, но и облегчить денежные дела афинян, расстроенные и запущенные их легкомыслием, небрежностью и недобросовестностью.

Тем временем Помпей Младший, вскоре получивший прозвание Великого, провел, не имея на то никаких законных полномочий,, набор в армию, отдал ее и себя в распоряжение Суллы и на протяжении нескольких лет одерживал победу за победой. Непосредственно перед отъездом Цицерона он разгромил африканскую армию и, казнив отложившегося от Суллы мятежного наместника

Домиция Агенобарба, вернул провинцию в подчинение Риму. Сулла, по-видимому, отнюдь не был в восторге or успехов юного «императора», который, не пройдя еще ни одной магистратуры, уже требовал триумфа. Сначала он отказал — из зависти, но потом вынужден был уступить, и в марте 79 года двадцатишестилетний Помпей отпраздновал триумф. Мы ничего не знаем о чувствах, которые испытал Цицерон, наблюдая события и стремительную карьеру бывшего своего товарища. Скорее всето они должны были вызвать у него и восхищение, и беспокойство — восхищение felicitas Помпея, той постоянной удачей, которую ниспослали ему боги, беспокойство же — явно заметной склонностью молодого полководца пренебрегать законами и утверждать свое положение вопреки им. Позже Цицерон выступил в поддержку закона, присваивавшего Помпею чрезвычайные полномочия на Востоке, но выступил в тот момент, когда вопрос был уже почти решен. До той поры он продолжал отмалчиваться, может быть, из чувства настороженности, которое вызывал в ном этот необычный человек, столь же необходимый, сколь и опасный для государства. В 62 году, когда Помпей возвратился в Италию после победы над Митридатом, Цицерон сделал все, чтобы стать его советником, предупреждать и сдерживать его порывы; триумфатор, как нам предстоит увидеть, относился к этой опеке раздраженно и вскоре постарался от нее избавиться.