Стоя на берегу Владимировской бухты, благообразного вида немец по имени Эрих фон Кирстов следил в армейский бинокль за приближением специально отряженного военного катера.

Он усмехнулся:

- У русских все военизировано. Даже монастыри. Не удивлюсь, если нас встретит военный православный оркестр…

Данхофф не уловил иронии.

- Да, - кивнул он одобрительно. - Между прочим, это у них пошло от нас. У вас бинокль тоже не гражданский.

- Хотите сказать, что с царя Петра? Но он, насколько мне известно, предпочитал голландцев…

- Все равно это был порядок по сравнению с тем свинарником, что здесь творился, - возразил Данхофф. - А после Петра был Пауль…

- Павел, - поправил его Эрих. - Но Павел был не сразу, до него прошло почти целых сто лет…

- За эти сто лет Россия только пропитывалась немецким духом. Елизавета, Екатерина Великая…

- Особенно пригодился герр Бирон, - поддразнил Данхоффа тот.

Данхофф недоуменно вскинул брови. Он давал понять, что не настолько хорошо разбирался в российской истории, как могло показаться. Он утверждал, что посещает Россию не в первый раз, но знает ее, в основном, по глянцевым путеводителям и лекциям экскурсоводов, которые всегда записывал с великим старанием и даже высовывал при этом кончик языка.

Фон Кирстов опустил бинокль.

- Их нынешний президент продолжает традицию. Его называют немцем в Кремле. Но толку от этого что-то не видно.

- Разве? По-моему, так порядка стало больше. В самый последний раз, когда я здесь был…

- Вы смотрели по сторонам, пока мы ехали? - перебил его Эрих.

- Разумеется. Я по-прежнему угнетен увиденным, но вижу обнадеживающие ростки цивилизации…

Фон Кирстов внимательно смотрел на него. Замечание, не характерное для гринписовца. Гринписовцев не радуют достижения цивилизации. Они не обнадеживаются этими ростками, они их выпалывают. Он давно обратил внимание на туповатого Данхоффа, и тот чем дальше, тем больше делался для него непонятным.

- Где вы учились, Иоганн? - спросил он неожиданно.

Данхофф просветлел лицом.

- Я закончил Лейпцигский университет, пять лет тому назад.

- О! Альма матер Фехнера и Шеллинга!

- Как вы узнали? Действительно, я закончил философский факультет.

- Поздравляю. Философа видишь издалека.

Данхофф зарделся от удовольствия и скромно потупил глаза.

Эрих фон Кирстов вздохнул. Фехнер - да, он учился в Лейпцигском университете. Чего не скажешь о Шеллинге. Философ из Данхоффа был такой же, как из него самого - добрый христианин.

И конспиратор дерьмовый, не только философ. Переигрывает, прикидываясь провинциальным дурнем, поднахватавшимся знаний в большом городе. Что же это за птица?

- Позволю себе вас поправить, - смущенно произнес Данхофф. - Шеллинг учился в Тюбингенском университете. Он поступил туда, когда ему было всего пятнадцать лет.

«Я - добрый христианин», - подумал фон Кирстов.

- Ужасно, - сказал он с чувством. - Я-то по образованию медик, но все равно непростительно…

Их беседу прервала миловидная девушка - невысокая, курносая, с пышной гривой каштановых волос, перехваченных зеленой лентой.

- Господа, не желаете кофе?

Она вопросительно подняла маленький китайский термос.

Господа желали.

- Фройлейн Ирма, ваша доброта не знает границ, - поклонился Данхофф, принимая пластиковый стаканчик. - Я искренне завидую вашему будущему мужу.

Ирма рассмеялась жемчужным смехом.

- А я - нет, дорогой Иоганн…

Эрих привычно прикинул, вполне ли она искренна. Он проверял людей, даже когда в этом не было очевидной надобности. Оплошность с Данхоффом заставила его усомниться в своей прозорливости.

Но Ирма Золлингер, студентка последнего курса биологического факультета, была совершенно искренна в своем сочувствии к будущему супругу.

Подавая стаканчик фон Кирстову, она чуть нахмурилась.

Ей показалось, что в рукаве ее мешковатой спортивной куртки отстегнулся однозарядный пистолет, выполненный под авторучку. Убедившись, что тревога ложная, она облегченно перевела дыхание.

Со стороны этого никто не заметил.

«Сирены» покидали вертолет налегке: обычные спортивные сумки с нехитрыми пожитками да рабочими принадлежностями - не теми, что были назначены им звездами, но реставрационным инвентарем.

Кое-какое оружие члены отряда, конечно, оставили при себе, но основной арсенал был заблаговременно приготовлен для них в схроне, оборудованном на отмели, среди камней. Всем своим видом «Сирены» не внушали серьезных подозрений, хотя один из двух иноков, их встречавших, посмотрел на гостей несколько недоверчиво. Зато второй выглядел совершенно безмятежным. Оно было и понятно - инок Артемий объявился в монастыре лишь недавно, буквально на днях, и в действительности не был никаким иноком. Он был штатным сотрудником конторы.

Монастырская братия приняла его сдержанно.

Поначалу руководство обители возроптало, не желая иметь ничего общего с госбезопасностью, но ему быстро напомнили, что на дворе - новая эпоха, которая ознаменуется возрождением России, и этот процесс невозможен без тесного сотрудничества государства и духовенства. Глава обители резко возразил тем, что церковь остается отделенной от государства, на что ему заметили, что сам факт сотрудничества без принуждения как раз и подчеркивает сию отделенность.

- Если бы государство не было светским, то и разговор шел бы совсем другой, - заявил приезжий куратор.

На это можно было, конечно, сказать, что не будь власть светской, то и в госбезопасности заседали бы святые отцы, но диспут получился бы пустым и бесплодным, а кому это нужно?

Всякая власть от Бога, монастырские власти смирились - тем более после разъяснений, полученных от Московской Патриархии.

Братию не поставили в известность об этих договоренностях, но она не ввелась в заблуждение нехитрой легендой, которую преподнес новый инок. Легко было догадаться, что с братом Артемием что-то не так и вряд ли он задержится надолго.

Артемий хорошо ориентировался в монастырском уставе, выказывал искреннюю приверженность православной вере и вообще чувствовал себя как рыба в воде, не замечая косых взглядов. Он ни с кем не сходился специально и держался особняком, но был открыт для общения, приветлив, работящ, не отказывался от работ по хозяйству, которыми его немедленно нагрузили - «для конспирации», как объяснил куратору настоятель. Не без некоторого предосудительного злорадства, в котором он впоследствии раскаивался и долго замаливал грех.

Известие о прибытии реставраторов поначалу наполнило сердца монахов светлой радостью, но когда встречать дорогих гостей отправился загадочный брат Артемий, все приуныли.

Сотрудничество церкви и государства усилилось до такой степени, что чаша весов явно склонилась в пользу последнего.

Настоятель связался с курирующим отделом госбезопасности, где его успокоили, сказав, что принятые меры носят временный характер, и напомнили о работах, начавшихся неподалеку от острова.

Продолжая тягостную беседу, настоятель машинально взглянул в окно.

Он в который раз увидел военно-морские плавсредства, дремавшие на рейде, и мысленно воззвал к Господу с просьбой оградить его монастырь от всякого лиха. Он угадывал, что грядущее сулит монастырю серьезные испытания, настолько серьезные, что теперь оставалось уповать лишь на Господа…

…Улыбаясь в бородку, брат Артемий смотрел, как высаживаются долгожданные мастера.

- Однако удивительные нынче пошли мастера, - пробормотал стоявший рядом брат Зосима. - Не припомню, чтобы кто-то из их братии прибывал по воздуху. Это, видно, какие-то особо ценные специалисты.

Мысленно согласившись с этим, осведомленный Артемий ответил ему:

- Так ведь водное сообщение ограничили. В связи с работами…

- Но иностранцы-то едут.