Капитан пристально посмотрел на монаха, который отнесся к его словам с явным недоверием. Ну что же, тем хуже для него. Этого бородача можно приспособить к делу.

- Мне понадобится часовня, - сказал Гладилин.

Эти слова немного поколебали недоверие инока. Его приглашали к сотрудничеству, да еще выражали желание воспользоваться святым местом.

- Зачем вам часовня?

- Я хочу, чтобы вы отвели туда детей. Там они будут в безопасности. Помолитесь, чтобы ваш небесный покровитель их защитил.

Монах молча смотрел на него, пытаясь определить, всерьез ли тот рассуждает о такого рода вещах.

- Прямо сейчас и ведите! - капитан повысил голос - Я вас догоню… мои люди вас догонят…

Произнося все это, Гладилин прикидывал свои силы и средства. К несчастью, он располагал лишь огнестрельным оружием, ему бы и в самом деле взрывчатку… ну, за неимением гербовой напишем на простой.

Он увидел, как монах потоптался на месте, сгреб в кулак бороду, дернул и решительно направился к группе детей. Очень хорошо. Надо теперь решить, что делать со взрослыми. Можно, вообще говоря, ничего не делать. Пусть остаются где находятся. С часовней он придумал просто замечательно, блестяще, там только один вход, а окна такие, что их нетрудно держать под контролем. Их всего два, и они зарешечены. Только взрывать - а взрывать точно побоятся! К нему могут применить спецсредства, но вряд ли морской спецназ готов к проведению такой операции здесь и сейчас. Все решит время, нужно не дать им дождаться помощи.

Некоторые родители рванулись было вслед за детьми, и капитан поспешил остановить их:

- Оставайтесь, где стоите, в часовне все не поместятся. Не подходите к гостинице, и все будет хорошо. Дождитесь меня, и я отведу вас в другое место, вы обязательно будете рядом с ними…

Что за ахинею он порет! Дождитесь - и куда он собрался, что скажет? Какое еще другое место? Паника не вечна, нельзя все время делать на нее ставку.

Гладилин чувствовал, что логика изменяет ему, и принял решение ничего больше не говорить. Махнув постояльцам пистолетом, он устремился обратно в гостиницу, как будто его там ждали неотложные дела. Он выглядел так, словно намеревался как минимум обезвредить взвод до зубов вооруженных диверсантов. В действительности он предпринял совсем другое: промчался по коридору первого этажа и вышел из здания через черный ход. Скрылся в лесу, на ходу обернувшись и бросив прощальный взгляд на одураченную публику. Главного он добился: дети сосредоточены в одном месте. Они не окажут сопротивления. Вначале он думал окопаться прямо в гостинице, но быстро сообразил, что такую махину ему в одиночку не удержать.

Скоро он нагнал процессию с детьми и, задыхаясь, доверительно сообщил монаху:

- Все под контролем. Я вызвал спецгруппу, скоро будет вертолет. Опасность сохраняется, но мы справимся.

Инок угрюмо вышагивал чуть впереди, Гладилин умышленно не обгонял его, так как не хотел оставлять за спиной.

- Я не понимаю, кто нам угрожает, - отозвался монах. - Откуда здесь взялись террористы? Зачем им обитель?

- Это связано с работами по подъему судна, - объяснил капитан.

- Каким образом это связано? И где эти злодеи? Я не вижу ни одного…

- А убийц вашего Артемия вы видели? Люди мрут, как мухи…

- И ваши тоже? - саркастически осведомился тот. - Их я тоже не вижу…

Часовня уже показалась впереди.

- Хотели бы увидеть?

Монах кивнул:

- Желательно.

- Очень хорошо. Да будет по слову вашему.

Инок не успел подобающим образом отреагировать. Он начал разворачиваться к капитану лицом, и окончательно спятивший Гладилин ударил его по лицу рукояткой пистолета. Монах, хотя и испытывал подозрения, не был готов к такому повороту событий. Он покачнулся, отпрянул. Здоровый бугай. Такой мог бы и одолеть его, имей он время собраться с силами и мыслями. Гладилин не собирался предоставлять ему такую возможность. Он размахнулся и впечатал рукоятку в висок, хрустнула кость. Монах стал падать; капитан подхватил его на руки, но кто-то из детей все же успел заметить происходящее.

Кто-то закричал.

Гладилин хотел крикнуть в ответ, что иноку стало плохо, но двое ребят уже побежали прочь. Похоже, заметили саму расправу.

- Стоять!

Ночь расколол выстрел. Один из бежавших, мальчишка лет тринадцати, споткнулся и полетел в траву; второй успел скрыться в лесу. Преследовать его не было смысла.

- Стоять!.. - Лицо капитана было ужасно. Оскалив рот, он приближался, направив оружие на остановившихся юных паломников.

Гладилин подошел к мятежнику, схватил за воротник, рывком поставил на ноги.

- Если кто повторит - получит пулю… Быстро к часовне! Заходим внутрь, и чтобы ни звука у меня…

Последнее требование было излишним, выстрел услышали все, кому не нужно. Но время Гладилин выиграл.

…В часовне царил полумрак, еле слышно потрескивали свечи, горели лампады. Непроницаемые лики святых вместо обычного благоговения внушали страх. Они что-то знали, не могли не знать, они прозревали прошлое и грядущее и как-то влияли на то, чему надлежит быть. А надлежало быть злу. Почему же не воспрепятствовали? До какого порога попустят твориться неправде? Дети, конечно, были не в состоянии сформулировать именно так, но суть понимали правильно.

Возможно, причина скрывалась в затопленном эсминце.

Его прошлое не кануло в небытие. Зло настолько глубоко впиталось в его бездушную сталь, что не умерло и продолжало распространяться, так что история повторялась. Снова заложники у маньяка, и снова этими заложниками выступали дети.

Возможно, что сам капитан Гладилин был не настолько уж виноват в происходящем. Он оказался проводником этого зла, удачной фигурой для возобновления спектакля. Для него самого, впрочем, степень вины уже не имела значения, ибо в Писании сказано, что горе тому, через кого приходит зло.

Для капитана не было разницы - часовня ли, гостиница, монастырь; ему все было едино. Мир превратился в театр боевых действий. Повсюду таились монстры - в лесу, постройках, на воде и на суше, и в небе тоже, и с образов таращились монстры; они затаились в размалеванных досках, оплывали воском, распространяли непривычные запахи, шуршали, невнятно переговаривались.

Загнав ребятню внутрь, капитан велел всем сесть на пол. Он равномерно распределил их по всему периметру и в центре, обеспечив себе живой щит.

- Хотите повыть - войте, только не во весь голос… Кто будет сильно шуметь - пристрелю без предупреждения.

Запер дверь на засов и стал ждать.

Спецназовцы не дураки - они вынудят его торчать здесь неизвестно сколько, а сами соберутся с силами. Если они не появятся в ближайшее время, придется поторопить.

Что Гладилин и сделал, выстрелив вторично. Он послал пулю в бревенчатую стену, но близ гостиницы этого, конечно, не знали.

«Сирены» разминулись с Гладилиным совсем ненамного.

К их появлению до постояльцев гостиницы уже дошло, что дело хуже, чем представлялось.

Кто-то пошел в гостиницу и не застал там никого, способного прояснить ситуацию. Начали искать Гладилина - разумеется, не нашли. Подоспели другие монахи и люди из хозобслуги, в происходящем начала чудиться какая-то дьявольщина, тут подоспел и выстрел - как раз оттуда, куда увели детей.

Именно в этот момент «Сирены», обремененные пленником и раненым товарищем, вступили во двор.

Поначалу их никто не признал, внешний вид недавних соседей абсолютно не соответствовал представлениям о художниках-реставраторах. Зато их приняли за тех самых помощников, о которых врал капитан.

Пришедших мгновенно взяли в кольцо, и пловцам пришлось туго. Действовать в такой ситуации их никто не учил. Здесь не было противника, им предстояло общаться с перепуганными гражданскими.

Но Посейдон быстро сложил два и два, как только услышал про деятельного вооруженного блондина. Поскольку последний выступил ключевой фигурой, все им сказанное должно было оказаться фарсом, и сообщения о терактах следовало отодвинуть на второй план. Услышав о детях, уведенных незнамо куда, Посейдон испытал предательское сосущее чувство под ложечкой.