Я была удивлена, что он затеял голосование, пусть даже после шквала одобрительных возгласов, но он это сделал. Вальдемар Селиг был умен: да, некоторые – думаю, и он сам – уже считали его королем, но он еще не был коронован. Как и следовало ожидать, решение приняли почти единогласно.

– Если у вас есть какие-то споры между собой, – в заключение сказал он, – давайте решим их прямо сейчас. Мы должны начать эту войну как братья, как единая армия, а не как разрозненные шайки, погрязшие в междоусобице. У кого есть вопрос, достойный того, чтобы обсудить его на Слете? – Кто-то заерзал: конечно же, споры имелись. Селиг окинул толпу взглядом. – Ты, Моттул из вандалов? Говорят, Хальвард убил сына твоей сестры. Ты его обвиняешь?

Внутренние скальдийские дрязги меня не волновали. Затылок покалывало, пора было возвращаться. Я начала отползать по стропилине на локтях и коленях. Ползти назад вслепую оказалось намного сложнее, чем вперед, к тому же юбки очень мешали. Бриллиант Мелисанды свисал с шеи, стукаясь о дерево; я боялась, что его блеск меня выдаст. Прошла, наверное, вечность, прежде чем я добралась до центра кладовой и глянула вниз.

Жослен обеспокоенно следит за моими перемещениями.

– Спускайся! – прошипел он, протягивая ко мне руки.

Теперь, скрывшись из поля зрения скальдов, я в полной мере осознала ужас того, чему стала свидетелем, и задрожала. Но раскисать было нельзя. Я ухватилась за балку и принялась осторожно свешиваться, пока не почувствовала руки Жослена, надежно обхватившие мои щиколотки.

– Отпускай, – прошептал он, и я, выпустив стропилину, соскользнула в его объятия. Он обхватил меня за талию и бережно поставил на бочонок.

Несколько секунд мы так постояли на вершине пирамиды, тесно прижавшись друг к другу на небольшом днище бочонка, и я тряслась в его руках, зарывшись лицом в теплую грудь. Скажи мне кто-нибудь год назад, что единственным моим утешением и опорой в жизни будет кассилианец, я бы расхохоталась ему в лицо. Я отстранилась и посмотрела на Жослена.

– Они готовятся к вторжению, – прошептала я. – Собираются захватить всю нашу страну, и проклятый д’Эгльмор им в этом поможет. Жослен, это не просто набеги на приграничные села, это война. Мы должны найти способ предупредить своих.

– Найдем. – Он сказал это тихо, но с непоколебимой решимостью кассилианского обета. С непривычной нежностью взял мое лицо в ладони и кончиками пальцев стер слезы со щек. – Клянусь, Федра, я вытащу нас отсюда.

Я поверила ему, потому что нуждалась в вере и черпала из нее силы. Шум Слета за перегородкой начал затихать.

– Бочонки, – скомандовала я и быстро спустилась на следующий ярус. Жослен последовал за мной, таща верхний бочонок. Мы молча и спешно работали вдвоем: он спускал на пол тяжелые бочонки, а я один за другим откатывала их на место вдоль стен.

Наша торопливость оказалась излишней: мы давно закончили наводить порядок, а Слет все продолжался и за нами никто не приходил. Я вернула Жослену его фуфайку. Он, сидя на пятках, пытался смахнуть с нее пыль и сажу, а я отчищала свои рукава и юбки. Работая, я поглядывала на кассилианца, черпая утешение в его ангелийской красоте, которую поначалу в нем презирала, – в его гордых скульптурных чертах и чистых глазах, голубых, как летнее небо.

Должно быть, он тоже вспоминал, как мы познакомились, поскольку чуть позже поднял на меня взгляд и тихо сказал:

– Знаешь, когда меня приставили к тебе, я счел это наказанием. Я тогда думал, что ты просто дорогая игрушка для самых растленных из потомков Заблудших.

– Такой я и была, – горько прошептала я и коснулась бриллианта Мелисанды. – И до сих пор остаюсь. Будь я не такой, мы с тобой не сидели бы здесь, а Делоне и Алкуин были бы живы.

Жослен покачал головой.

– Если у Мелисанды имелся один план, несомненно, были и другие. Уверен, она получила бы сведения, которые у тебя вытянула, и из другого источника. Просто ты раньше попалась ей под руку, вот и все.

– Я ей позволила себя использовать. И Вальдемар Селиг будет делать то же самое. – Я прислонилась к бочонку и закрыла глаза. – И да поможет мне Элуа, я приму его с радостью. Как бы не болела моя душа, я тысячу раз покажу ему, какой жаждущей и беспутной может быть ангелийская шлюха, и искренне поблагодарю, когда он со мной закончит.

Я открыла глаза и увидела, как Жослен осунулся и побледнел; он стал выглядеть так же худо, как я себя чувствовала. Но когда он заговорил, его слова обожгли меня пламенем:

– Значит, так и сделай, но живи! Когда этот урод ступит на ангелийскую землю, я встречу его первым и всажу в его кишки стальной клинок, а потом искренне поблагодарю его за доставленное удовольствие.

Рассмеявшись, я не знала толком, чему смеюсь, разве что безрассудству этого обещания в таких обстоятельствах. Не берусь объяснить это тем, кто никогда не томился в плену. Иногда безрассудство – единственное, что позволяет сохранить рассудок. Спустя секунду Жослен тоже понял абсурдность своих слов и криво ухмыльнулся.

Наконец засов на двери отодвинули: за нами пришли Белые Братья. Слет закончился, и скальды начали готовиться к войне.

Новости о грядущей войне разошлись по всему огромному лагерю, и костры той ночью пылали долго и яростно, отбрасывая мерцающие кровавые отблески на заснеженные склоны гор, а громкие боевые гимны и грохот копий о щиты, казалось, заставляли дрожать далекие звезды.

Вальдемар Селиг не только позволил скальдам вволю отпраздновать, но и открыл для них двери своих кладовых. Из чертога тенны выкатывали бочонок за бочонком с хмельным медом и тащили их к дальним палаткам, сгибаясь под тяжестью, – да, если бы Слет состоялся на следующий день после всеобщего пиршества, нам с Жосленом было бы не на что взобраться. Не сомневаюсь, Селиг планировал это угощение и заранее пополнил свои запасы.

В большом чертоге пировали те вожди, которых король счел ключевыми фигурами в своей стратегии; а еще он пригласил главных женщин всех селений. Улыбающийся как мальчишка Гюнтер тоже попал в число избранных. Он сумел заявить о себе, подарив Селигу ангелийских рабов, а его связь с Кильберхааром-д’Эгльмором, бесспорно, была крайне полезной. Гюнтер не единственный из скальдийских вождей совершал набеги за деньги Кильберхаара, однако из всех достиг наибольшего успеха.

Хедвиг тоже пришла, раскрасневшаяся от предвкушения, хотя в ее глазах таилась печаль, особенно заметная, когда скальдийка бросала взгляды в мою сторону. Я была благодарна за ее доброту ко мне, но того, что она не выступила против нападения на мою родину, я ей простить не могла.

От нас с Жосленом даже не пытались таиться. По-видимому, Селиг счел необходимым скрыть от нас не весь свой замысел, а только его подробности. Король лишь изредка поглядывал на кассилианца, невозмутимо стоявшего за его спиной и ничем – разве что бледностью – не выдававшего своих истинных чувств. А вот Белые Братья не сводили глаз с Жослена и, на мой взгляд, были готовы пронзить его насквозь, если он просто шевельнется.

Меня Селиг держал подле себя, словно трофей, знаменующий уже одержанную победу. Это производило воодушевляющее впечатление на скальдов – чего он, без сомнения, и добивался.

Вальдемар не был таким откровенным и примитивным собственником, как Гюнтер, но множеством намеков давал понять, что я принадлежу только ему: трепал меня по голове, словно собаку, угощал кусочками еды со своей тарелки и так далее.

Я принимала знаки его внимания, не имея иного выбора. И с тоской вспоминала, как Гюнтер попросту взваливал меня на плечо и нес в свою комнату. Лучше уж простое изнасилование, чем это расчетливое проявление власти, которое постепенно лишало меня воли и наполняло страхом. Я не переставала думать о подслушанном плане вторжения скальдов в Землю Ангелов и не сомневалась, что Селиг убьет меня, если заподозрит в осведомленности. Он забавлялся с нами, своими рабами, всячески испытывая ангелийский характер и не боясь подставить спину вооруженному кассилианцу. Готовность рискнуть своей жизнью – важная черта характера; по большей части легенда о непобедимом Вальдемаре Благословенном именно на ней и строилась. Но как вождь он был предельно предусмотрителен и осторожен. И сделал бы все возможное, чтобы отвратить малейший риск провала готовящейся военной кампании.